Страница 3 из 8
–Малыш, хочешь немного пожить у нас? – ласково обратилась к нему крестная.
Он недоверчиво посмотрел на нее и всхлипнул, ведь это означало, что его отдалят от комнаты, где обитает мамина душа. Но с другой стороны от этой тети исходило тепло, по которому он так безумно тосковал, что ему захотелось попробовать.
Все происходящее дальше он помнил с трудом, будто завесь тоски, смешанной с надеждой, застила его сознание, в которое врезались лишь некоторые детали: вот они все вместе сидят в поезде. Он все еще плачет по своей невозвратимой утрате, на ногах его болтаются девчоночьи туфли – своих у него сроду не было, а босиком в городе, как ему объяснили, не разгуливают.
Вот ему приготовили детскую кроватку, прямо в комнате у дяди и тети, где он наконец-то спокойно уснул, не встречаясь больше с призраками прошлого. Потом тетя сидит с ним в бесконечных больничных очередях – у него обнаружились глисты, астма и анемия.
Вот он впервые назвал ее мамой – она не сопротивлялась, приговаривая: где трое деток живут, там и четвертый поместится. И всегда отвечала ему доброй улыбкой.
Дядю Алсидеса он тоже полюбил, но с ним было не так уютно. Бывший военный правительственных войск «Драконы Независимости» и кавалерии Сан-Пауло, участник Великой Отечественной Войны в Италии – он был строг как с собой, так и со всеми окружающими, держа их на известной дистанции. Главным для него была дисциплина, как в делах, так и в семье.
Спустя несколько месяцев Эмерсону исполнилось четыре года, и он пошел в садик. Там он все схватывал на лету, словно изголодавшись по знаниям. Не прошло и года, как он научился бегло читать, писать, считать, к шести годам он уже знал начало школьной программы. Потом настала очередь книг двоюродного брата по физике, которые он штудировал с превеликим удовольствием и применял на практике, постоянно что-то изобретая.
В школе он поступил в класс «А» – самый сильный. То они выигрывали в конкурсах и на зависть другим отправлялись в поход. То устраивали школьный оркестр, где Эмерсону было уготовлено почетное место горниста.
А после школьных уроков наступало время для не менее интересных занятий: Эмерсон делал воздушных змеев, которых тут же продавал, собирал велосипеды, производил опыты на пауках. Для этого ему пригодилась работа в аптеке, где он любил проводить время за прилавком в роли помощника. Там он «подрабатывал» на шприцы, спирт и другие принадлежности, которые потом применял на насекомых. Он их ни в коем случае не убивал, а всего лишь использовал свою «секретную комбинацию» из вытяжки ягод, которые росли в его саду. Раз – и паук засыпал. А с помощью другой комбинации просыпался. И, счастливый, убегал в свою паутину.
Но мальчик на этом не останавливался, он решил устроить театр кукол. Все как будто получилось само собой: принц был найден в канализации, вымыт и продезинфицирован. Колдун валялся в мусорке – дядя все чаще ворчал, что Эмерсон идет по стопам своего отца – зачем он постоянно копается в мусоре, неужели ему чего-то не хватает? Ну как дядя не может понять, что мусор, помимо грязи, содержит массу удивительных и нужных вещей! А грязь – ну подумаешь. Еще из школы Эмерсон вынес, как важно проводить дезинфекцию, и тогда никакой мусор не страшен.
Колдун был лыс и устрашающ, ему был приделан дырявый плащ, а его единственный глаз светился зловещей пустотой. За то принцесса была хорошенькая, правда ей тоже не хватало волос, но этот факт компенсировался шикарным платьем, позаимствованным у сестринской куклы.
По выходным дом крестных набивался до предела, принц в который раз сносил голову колдуну, которую все наперебой искали по комнате, принцесса визжала от радости, Эмерсон вдохновенно импровизировал наподобие звезды экрана, тетя радостно вздыхала, а дяде в руку опускались несколько крузэйро* (бразильская монета того времени, равная сегодняшнему реалу) – плата зрителей за единственное в байро * (район) шоу.
Злодей возвращается
Когда он в первый раз забрал его к себе на каникулы, Эмерсону даже понравилось: можно было играть на улице с утра до ночи, не нужно было мыться перед сном. Но слишком уж реальность его теперешней жизни отличалась от той, прежней.
На этот раз, когда он увидел фигуру своего отца, его всего затрясло. Нет, он не вернется к нему, тот ведь сам от него отказался несколько лет назад. А что теперь? Подрос, выучился в четырех классах, получай готовенький продукт? Но отец был непреклонен. В конце концов, Эмерсон – его сын, а он – его отец и имеет право распоряжаться его судьбой.
На глаза у мальчика навернулись слезы. Стоп, сейчас он уже большой и не имеет права плакать, иначе дядя Алсидес точно от него откажется. Вдруг все действительно пойдет не так плохо, как ему представлялось.
За это время отец в очередной раз переехал. Их прежняя лачуга была дворцом по сравнению с теперешней. Клопы, грязь, мыться негде, но все это – ничто по сравнению с одной деталью: там не было туалета. Мочиться нужно было в посудину, а по-большому ходили в задней комнате. Экскременты собирались в горку и выкидывались, куда попало.
Эмерсон за несколько месяцев превратился в фавельного* (трущобного) оборвыша: немытый, нечесаный, досаждаемый вшами и клопами – и как только его старшие братья терпели такое? Да им особо было некогда, они работали с утра до вечера, а Эмерсону, как видно, была уготовлена другая участь.
–Пойдешь со мной в церковь, – в одно из воскресных утр процедил отец.
Мальчик безропотно повиновался – его воля, как и у своих порабощенных предков, была истоптана, угнетена и держалась на последнем волоске от гибели.
В церкви было не так плохо, как ему представлялось. Она стала словно отдушиной от всех этих ужасных условий и неудобств. Она обещала покой и рай. Правда, не в этой жизни. Но тут произошел инцидент, навсегда отвративший Эмерсона от сладких обещаний: одна из монашек обозвала его черной обезьяной. После этого он заявил, что в церковь ни за что не вернется. Отцу он начал грубить, все чаще отлучался из дома – его уже ждали компании подростков, алчущих приключений по жизни.
– Пойдешь сегодня вечером с нами в засаду?
–В засаду? – переспросил удивленный Эмерсон у шустрого Жоана, одежда которого, несмотря на повсеместную бедность, разительно отличалась от сверстников.
–Ну да, будем обчищать лохов, которые ходят по нашей дороге.
–Я п-подумаю, – смутился Эмерсон и, сославшись на отца, побежал домой.
Слава Богу, что-то его остановило от неприглядного поступка, который, как и Жоана, довел бы его в скором будущем до тюрьмы. Несмотря на соблазн, Эмерсон твердо усвоил от крестных, что честь – превыше всего, а воровать – грех, который вернется возмездием. Но покоя ему здесь не дадут. Куда же деваться? И в один из дней созрел план. Как всегда, собрав вещи в школу, Эмерсон прихватил в рюкзаке пару вещей на смену, но вместо школы отправился на вокзал.
–Дядечка, будь добр, помоги мне добраться до школы в Сан-Пауло, отец мне сегодня не дал на проезд денег. – Он отчаянно врал, превращаясь в профессионального попрошайку, ну а что делать? Лучше так, чем продолжать прозябать у отца.
–Мама, я тебя умоляю, – Эмерсон, не дав опомниться, кинулся тете Алзире в ноги, – вы же мои крестные! Оставьте меня у себя! Я все равно не вернусь больше домой! Лучше, буду жить на улице!
–Ладно, баловник, поднимайся с пола. Будешь спать со всеми детьми. Где есть место трем, там и четвертый поместится. Но будь добр – найти себе работу. Не маленький уже, тринадцать исполнилось.
Дядя Алсидис только хмыкнул в усы, увидев пополнение в семье, которое обещало стать постоянным. Нужен глаз да глаз за этим малым, чтобы тот не пошел по скользкому пути. Да уж лучше пусть будет здесь на глазах, чем в той ужасной фавеле… Ничего, где солдатская выучка не пропадала.
Первая любовь
Эмерсон увлеченно играл на скрипке, это была его новая страсть. До нее он уже изучил гитару и пандейро. Хорошо, что в SESC Consolação * (культурный центр рядом с Avenida Paulista) он мог заниматься музыкой бесплатно. Страсть – это то, что обжигает, а потом остывает. Любовь же, может и не столько бурна, но греет всю оставшуюся жизнь. Вскоре Эмерсону довелось испытать, что такое настоящая любовь.