Страница 3 из 22
Когда мы, наконец, добрались до Ясиней, оказалось, что мест там нет наглухо, а остатки тех, кого мы надеялись встретить, перебрались в Яремчу. Туда мы не поехали и сняли хату где-то на горе. Подъемников тогда не было – нужно было забираться на гору пешком, оттуда скатываться и повторять эту процедуру до тех пор, пока не надоест. Нина вверх шла бодро, но вниз спускаться отказалась и сказала, что подождет меня наверху. Там она нашла себе развлечения – рассматривала соседние горы и долины. Зрение у Нины тогда было 2 (в два раза лучше единицы) – на Невском за 25 метров она видела лежащую на тротуаре монетку под ногами пешеходов. На мороженое в «Лягутшатнике» перед Мойкой всегда можно было набрать. Жаль, что этим воспользоваться не пришлось – не хватило времени.
В Карпатах она рассматривала детали нарядных зимних тулупчиков девушек и парней, стоявших на вершинах соседних гор – километра за два от нас. Я там видел при зрении единица только какие-то столбики.
К сожалению, день на второй у меня заболел зуб. Через день его вырвал чуть ли не кузнечными клещами какой-то местный эскулап – до зубного врача, да еще в какой-то местный праздник, было не добраться. Чтобы включить Нину в лыжный способ передвижения стали спускаться вниз по обочине дороги по проложенной лыжне, а обратно возвращаться на автобусе. Пока ждали автобуса, угощались «кипяченим» – горячим вином с кореньями и травами. На одном из спусков встретили двоих оставшихся из ленинградских ребят – назавтра они тоже уезжали. Так что отмечать было не с кем – просто выпили в колыбе кипячене за то, чтобы через пятьдесят лет встретиться на лыжах в горах.
Мы свое обещание сдержали – но оказалось, что пространственно-временное разделение, над которым мне приходилось работать в течение этого времени, самопроизвольно осуществилось.
В назначенное время мы отмечали это событие в Давосе, в надежде, что другие это время тоже проводят в горах. Сомнительно, что это было в Карпатах.
После Карпат мы заехали ненадолго в Киев и отправились в Ленинград. Прощались с друзьями. Приодетая Нина произвела впечатление на своих соседок по комнате. Особенно ее шуба. До первого дождя. После него шуба запахла, да так, что спать в одной комнате с ней было нельзя.
Наскоро простились с теми, кто еще оставался в общежитии. С ленинградцами как-то и не прощались – ведь они, как и город, оставались на месте – можно было вернуться и всех увидеть.
Собрали вещички – их набралось на половину маленького контейнера (включая книги и кофейный столик) и отправили их в Свердловск. За вещами поехал и я – обустраиваться. Нина уехала в Купавну. Где-то между делом выяснилось, что Нина институт бросила – она даже сессию не досдала. Все перебила другая новость – Нина ждала ребенка.
Ракетами будут управлять без меня
В Свердловске, в отделе промышленности Уральского совнархоза, «руководившего» оборонкой, выяснилось, что место, куда меня направили, находится в лесу. Правда, туда можно было добраться автобусом, который отправлялся не из центра – до него нужно было еще доехать.
Тихая опушка соснового леса. Стоит какой-то деревянный дом барачного типа, несколько новых трехэтажных зданий, два недостроенных. Вроде бы нет (по крайней мере, не помню) ни заборов, ни колючки. Какая-то приемная комната, куда бодрым шагом вошел молодой человек, чуть старше меня и радостно меня приветствовал – нашего полку прибыло! Заканчивал он то ли ЛГУ, то ли ЛИТМО, и стал увлеченно рассказывать, какие интересные задачи предстоит решать и все с нуля. Суть задач формулировалась в очень общем виде, но можно было догадываться, что, скорее всего, это управление ракетами.
Только потом (через несколько лет) до меня дошло, что речь могла идти о крылатых ракетах средней, а потом и большой дальности. Но в 1964 году о них еще конкретно не думали. Задачи там действительно решали интересные, сложнее, чем для баллистических ракет. И руководитель там был незаурядный – Л. В. Люльев (Л. В. Люльев biblio28.ru). Но, может быть, это было свердловское подразделение ОКБ Макеева в Челябинске-40, работающее совместно с НИИ Семихатова, делавшего для морских баллистических ракет Макеева системы управления.
Итак, заманивали глобальными (в прямом смысле) и перспективными задачами.
Энтузиазм моего собеседника угас, когда я сказал, что в фирме должно находиться мое письмо с согласием на работу у них при условии предоставления жилья семейным.
Оказалось, что для семьи здесь места нет. Мне с трудом нашли место для того, чтобы переночевать. С грустью показывал мой вербовщик недостроенные трехэтажные здания, среди них и общежитие. Хрущев снял деньги, сказал он. Кукуризация закончилась, теперь все брошено на ускоренную химизацию. О внутренних интригах среди ракетных баронов, принадлежавших разным ведомствам, и входивших в разные совнархозы он умолчал – скорее всего, и не знал.
Ни о каком другом жилье, кроме комнаты в общежитии мы и не думали. Но и без комнаты обойтись было нельзя. Мой собеседник посоветовал посмотреть частный сектор. Находился он километрах в двух-трех от фирмы, автобусы туда ходили раза три в день. Пройтись пешком в хорошую погоду по дороге среди соснового леса было не в тягость. Частный сектор являл собой татарскую деревушку, поразившую меня своей неблагоустроенностью по сравнению с деревнями в Татарии. Думаю, там жили высланные в тридцатые годы татары, только после 1956 года начавшие обустраиваться. За жилье – проходную комнатушку – нужно было платить чуть ли не треть зарплаты. Ни поликлиники, ни магазинов, ни почты, ни телефона.
Если бы мы были одни, то как-нибудь можно было перетерпеть, но в свете ожидавшегося ребенка и одной зарплаты это было малопредставимо.
Стал искать варианты. Если жить в самом Свердловске… В НИИ автоматики Семихатова меня не направляли. Но туда бы взяли, если бы это не квалифицировалось как переманивание молодого специалиста, на что решительно не был согласен отдел совнархоза, через который шло мое оформление. С жильем в НИИ было не лучше, чем в «лесной» фирме.
В НИИ автоматики работал выпускник нашей кафедры Виталий, на год раньше окончивший ее. Ничего хорошего он о фирме не рассказывал, как и о «социалке» в ней. Более того, он работал по проблемам прочности, что мне совсем было не в «жилу».
Возможность работы для Нины, чтобы заочно продолжить образование по специальности, тоже отсутствовала. Фирма подходящего для нее профиля возле Верх-Исетского металлургического комбината в кадрах не нуждалась – спрос был гораздо больше предложения. Об экологии в Свердловске тогда говорить не приходилось – получше, чем в Челябинске, не говоря уже о Челябинске-40,[10] но тоже неважно.
Пришлось еще и еще раз разговаривать в отделе совнархоза. Наконец его начальник, очень загруженный работой, уделил мне внимание (при отказе переадресовать мое назначение хотя бы в НИИ автоматики, я почувствовал, что его могла не устроить моя анкета). Подробно расспросив меня о специализации, у кого кончал – он, может быть, знал ленинградские вузы, поинтересовался, где живут мои родители, где жена, и ее родственники. Узнав, что все находится в треугольнике Ленинград – Киев – Москва, сказал: «Все равно здесь не останешься – нам до тамошних условий далеко, а учить тебя напрасно три года тоже нерационально. Все, выписываю тебе свободное распределение, после того, как вернешь подъемные».
Написал домой, обрисовал ситуацию. Получил ответ, написанный папой: «Мы тоже так начинали. Трудности для того и существуют, чтобы их преодолевать». Ни о каких деньгах речи не было. Не выдержал и поступил совершенно недопустимо: разорвал письмо на клочки и отправил их обратно домой.
Пришлось все объяснять Нине. На помощь пришла ее любимая тетка Надя, приславшая телеграфом немаленькую по тем временам сумму – 300 рублей (больше трех моих зарплат). По наивности я даже забыл, что нужно еще платить за еду. Где спал, что ел несколько дней, не помню. Наконец, получил свободное распределение (специальный бланк на гербовой бумаге). На билет в общем вагоне денег не хватило и пришлось занимать у физмеха из НИИ автоматики десять рублей. Он дал ценный совет: у него брат работал в Подлипках и мог меня если не протежировать, то, по крайней мере, просветить, как и что. Деньги я должен был отдать ему.
10
Кстати о Челябинске-512, который оказался Челябинском-40, в ста километрах от Свердловска и в ста от Челябинска. Когда мы учились в ЛПИ, кому-то из физмехов приходили оттуда письма следующего содержания. «Работа интересная, но несколько монотонная. С жильем хорошо. Снабжение отличное. На водку тратим денег в десять раз больше чем на книги, но все, кто хотел, собрали уже большую библиотеку. Природа очень красивая, кругом озера, подальше горы. В лесу полно грибов и дичи, в речке и озерах – рыбы. Жаль, что нельзя ни собирать, ни стрелять, ни ловить».
Речь шла о городе Озёрске и комбинате «Маяк». Специальность «физика изотопов» физмеха ЛПИ распределяла туда часть выпускников, пока не появились местные кафедры. Страшная авария на «Маяке» (радиоактивный выброс – 20 Мегакюри) унесла больше жизней, чем Чернобыль (50 Мегакюри). Ни мир, ни страна (кроме специально допущенных и молчащих) о ней не знали до Чернобыльской аварии. После нее разрешили говорить и писать о катастрофе на «Маяке». С подтекстом: ну чего там, не в первый раз, уже такое было.