Страница 2 из 22
Женя в ремесленном
Восьмилетнего брата Нины Женю в суворовское училище, как мечталось, не взяли. Туда не могли пробиться и дети погибших на войне офицеров, а сын рядового, да еще и пропавшего без вести, шансов не имел. Его удалось устроить в ремесленное училище. До этого он жил в деревне Хрущево с сестрами мамы Клашей и Надей. В 1964 все (кроме брата мамы Володи, ставшего москвичом) жили в Купавне.
Главной среди родни («генералом») считалась тетя Вера – одна из сестер Алешкиных. Вера во время войны смогла закончить текстильный техникум и работала технологом на знаменитой Купавинской тонкосуконной фабрике.[7] Со временем она устроила туда сестер, а потом и племянника.
Вера и Надя вышли замуж за двоюродных братьев Кузовкиных, Женя был женат и уже «родил» дочку Свету.
Для экстраверта встреча с новыми людьми событие скорее интересное, чем обременительное. Меня меньше заботило, понравлюсь ли я, чем то, понравятся ли мне родственники Нины. Правда я больше беспокоился за Нину – как она воспримет их возможную отрицательную реакцию. В любом случае мы хотели быть вместе и ни с ними, ни с незнакомыми пока Нине моими родителями жить не собирались. Человек полагает…
Встретили нас хорошо, и видно было, что рады за Нину. Ни малейшего знака предубеждения против «непривычного» жениха я не ощущал. Удивительно, но я даже не вспомнил, что можно было обеспокоиться о национальных предрассудках, следов которых я тоже не почувствовал. Хотя в российской глубинке, как и в Купавне, бытовой, фоновый антисемитизм существовал, но он носил скорее ситуационный характер.
Нина Ивановна, русская мама моей однокашницы Гали Уфлянд, незадолго до нашего диплома получила письмо от родственников с Урала, которые радовались за соседей, удачно выдавших замуж дочку за еврея Бергера: не будет пить и не будет бить.[8]
В Купавне, после того, как выяснилось, что жених предпочитает водке сухое вино, к ящику водки добавился ящик венгерского Токая Фурминта, на этикетке которого стояло «сухой». На самом деле это было приятное полусладкое вино. Застолье за один вечер не кончилось и перетекло во второй.
Родственники мне понравились. Как впоследствии оказалось, я им тоже «глянулся». Помню, что событие особенно переживал брат Нины Женя – сестра вдруг стала взрослой. Брат и сестра, рано оставшиеся без родителей, были очень привязаны друг к другу.
Бедному жениться – ночь коротка
Через два дня мы оказались в Киеве. Нас встречали на вокзале. Не только мама, но и сестры Таня и Оля приняли Нину сердечно – большой контраст по сравнению с тем, как встретили маму родные папы в 1939 году (см. книгу первую [Рог]). Нина вспоминала, что папа ближе всех оказавшийся к нам, сначала обнял её, а потом уже поздоровался со мной. Отношения между ними сразу установились доверительные.
Папа и Нина в проходе от Печерского спуска на Резницкую. Киев, февраль 1964 г.
Чуть ли не на следующий день, рано утром, когда мы были еще в постели, мы услышали шум и в комнату ворвался, несмотря на мамины протесты, ее брат Андрей – единственный мой родной дядя. Он, к ужасу Нины, нырнул к нам в постель (пальто он успел снять). Так произошло знакомство Нины с маминой родней. Правда, до этого мы в Москве заходили во Фрунзенский райисполком и виделись с тетей Ирой Семечкиной, подарившей Нине какую-то шикарную записную книжку зеленой кожи, предназначенную, видимо, для иностранцев, но почему-то с русским алфавитом. Возможно, она и поделилась впечатлениями от невесты, и Андрей решил удостовериться в правильном выборе. Он сразу взял быка за рога и предложил тут же организовать свадьбу. Не тут-то было. Во-первых, мы ее не хотели. Во-вторых, мы были еще не расписаны. В-третьих, мы (я) хотели отметить женитьбу на Карпатах в компании моих ленинградских друзей, частью из танцевального клуба, у которых были путевки на турбазу в Ясинях.
Нина на Гренадерском мосту на фоне Ленинградской телебашни
Тогда Андрей решил сделать подарок Нине, и мы купили новаторское произведение киевской легкой промышленности – шубу из искусственного каракуля. Выглядела шуба шикарно – лучше настоящей. Но в Ленинграде…, впрочем, об этом дальше.
Папа решил, что у невесты должны наличествовать белые туфли и сумка. Естественно, импортные. Где их достать зимой, если и летом-то их днем с огнем не сыщешь? Папа вспомнил про свойственника Сеню – мужа кузины, которому он подсказывал ответы раввину, когда пара стояла под хупой в нашей квартире на Саксаганского ([Рог], стр. 95). Они с Ниной, прихватив меня, поехали к нему на Житный рынок, где у Сени была лавка (магазинчик). Естественно не частная, но кажется и не государственная, а кооперативная. У Сени туфель конечно, не нашлось. Подождите, сказал он и исчез. День был полувыходной, многие магазины были закрыты. Появился минут через сорок. С коробкой, в которой лежали югославские белые туфли. Откуда появилась белая сумка, не помню.
Если к нашим намерениям не «играть» свадьбу мама отнеслась с пониманием, то по поводу нашего намерения зарегистрироваться в Карпатах, она решительно возразила и сказала, что не отпустит нас из Киева без штампов в паспорте. У нее был нелегкий опыт во время войны, когда вдруг стали нужны зарегистрированные браки – молодежь до войны считала это мещанством.[9]
И тут нас вдруг ожидал отказ. Районный ЗАГС отправил в Горсовет – в Киеве тоже молодоженов «выдерживали». В Горсовете дородная тiтка вся в намистах, сказала, что наша бумага о том, что мы подали заявление месяц назад в Ленинграде, в Киеве и на Украине недействительна – «в нас незалежна республiка і ніякi російскi папери тут не чинні». Мои увещевания на нее не действовали, как и намеки на проявление национализма. Мы с ней разругались. Может быть и зря, так как моя надежда, что недоразумение разрешит первый зампред Горсовета Аркадьев (отец моего одноклассника) не оправдалась – он был в командировке. А тетка не поленилась и позвонила во все отделения ЗАГСов Киева, и нас везде ждал отказ. Некоторые находили и предлог: а вы здесь не прописаны. Мы застряли в Киеве.
Мама нашла выход из положения. В Боярке было одно из строительно-монтажных управлений, подчи-нявшихся «Укргазпрому» (ул. Ленина 6), в котором работала мама. Ее там уважали и устроили так, что тамошний ЗАГС нас принял и 25 февраля 1964 года выдал нам «корочки» – первый наш совместный документ на гербовой бумаге. Нина взяла фамилию Рогозовская (я предлагал Рогозовская-Галанова).
Роспись собирались отметить в узком семейном кругу, но школьные друзья прознали и ввалились вечером с шампанским, цветами и гитарой. Было дружно и весело. Шутили, пели и даже пытались танцевать. Помню, как раскрепостившаяся Нина под аккомпанемент гитары Вадика Гомона спела на грузинском песню «Мтацминда», чем удивила и обрадовала не только нас, но, кажется и себя.
Вадик Гомон в студенческие годы
На встречу в Карпатах мы безнадежно опаздывали, но «если я чего решу, выпью обязательно», и мы поехали. Как правильно ехать мы не знали, да и билетов не было, и мы сначала доехали до Станислава (так местные жители называли Ивано-Франковск), где нам, как новобрачным выделили номер с какой-то умопомрачительной ванной, в которой даже имелась горячая вода, и куда нужно было забираться по ступенькам, как на трон (или эшафот).
7
В 1784 г. Купавну с фабрикой купил светлейший князь Потёмкин-Таврический (1739–1791), однако возвратил её в казну в 1789 году. В 1803 г. шелкоткацкая фабрика с 1306 посессионными рабочими и 129 станами перешла во владение князя Н.Б. Юсупова (1750–1831), который частично перевёл предприятие на производство сукна. В 1821 г. на ней трудилось 540 человек. В 1833 г. село и фабрика были куплены за 120 000 рублей братьями Петром и Ильёй Бабкиными, которые к 1842 году свернули шелкоткацкое производство и перевели предприятие на производство сукна. К 1843 году на фабрике действовало три паровых привода общим счётом в 55 лошадиных сил. В 1849–1852 годах посессионных крестьян (рабочих) освободили. В 1875 году было создано Товарищество Купавинской суконной фабрики братьев Бабкиных (их дочерьми, после смерти родителей) с основным капиталом в 500 000 рублей. Купавинская тонкосуконная фабрика работает и в наши дни.
8
То, что Бергер оказался немцем, уже никого не волновало.
9
Маленков и Голубцова всю жизнь прожили в незарегистриро-ванном браке, так же как Хрущев и многие партийные бонзы.