Мадам Икс (ЛП)

— Калеб.

Что ещё мне сказать? Ничего.

— Посмотри на витрину, — его слова содержат нить удовлетворения. Новый фолиант в чехле. «Ночь нежна» Фрэнсис Скотт Фицджеральд. — Это первое издание, оригинальная версия тысяча девятьсот тридцать четвёртого года с флэшбэками.

И белые перчатки, конечно. Я открываю чехол, надеваю перчатки, окаменевшими руками вынимаю книгу, прерывисто вздыхая. Надпись Фицджеральда собственной рукой «От человека, который хотел бы оказаться в тысяча девятьсот семнадцатом году, двадцатого века», раздражительным круглым почерком: буква Ф в имени Фрэнсис написана с завитушками, двойные чёрточки у букв Т в имени Скотт, пересекающиеся и воздушные петли во второй Ф, с который начинается фамилия Фицджеральд.

— Калеб, это... это невероятно. Спасибо огромное.

— Это твой день рождения, а дни рождения подразумевают подарки.

— Это чудесный подарок, Калеб. Я буду беречь её, — я поднимаю глаза и вижу, что время на любование моим подарком окончено. Сейчас.

Наступило время показать свою признательность.

С некоторыми вещами нельзя торопиться.

Этой ночью ненасытность проявляется в форме медленного освобождения моего тела от одежды. Платье расстёгнуто и спущено вниз, чтобы иметь возможность снять моё нижнее бельё. Его ноздри подрагивают, веки становятся тяжёлыми, а руки касаются доказательства моей «испанской красоты», после чего бельё снимается и отбрасывается в сторону.

Обнаженная я жду.

— Раздень меня, Икс.

Открыть это тело всё равно, что открыть скульптуру Микеланджело. Исследование мужского совершенства, сделанного из сурового мрамора. Мои руки трудятся, а глаза пожирают его. Моё сердце сопротивляется, переворачивается, стучит, как молоток по наковальне. Точнее, в моей груди. Боже, моё тело. Оно понимает то, чего моё метафизическое сердце и головной мозг понять не могут: Калеб Индиго был создан художником с единственной целью — восхищать женщин.

Конкретно в этот момент, эту женщину.

И я ненавижу своё тело за это. Я говорю это, чтобы помнить о сути вещей. Что этого ожидают от меня. Требуют. Я должна, моя воля не входит в это уравнение.

А моё тело? Вот его ответ: мне плевать на требования... единственное мое желание — ПРИКОСНИТЕСЬ КО МНЕ.

Прикоснитесь ко мне.

Прикоснитесь ко мне.

Это говорит моё тело, пока я обнажаю тело мужчины.

Я повинуюсь. Слушаю своё тело и негласный приказ из двух, недавно сказанных слов: «Раздень меня».

Приказ подразумевает прикасания.

И я прикасаюсь.

Ожившая эрекция такая же большая и совершенная, как и всё остальное. Ну, его член уже полностью живой и готовый, я просто уделила ему то самое внимание, о котором он молил, такой высокий толстый и прямой.

Его руки ложатся на мои плечи, мягко и неумолимо опуская меня на колени. Я поднимаю взгляд вверх и повинуюсь. Широко открыв рот, я пробую на вкус его плоть. Зубы прячу за губами, двигая руками в медленном ритме. Он наблюдает, дышит часто и неглубоко, вцепившись в мои волосы и издавая гортанные стоны. Вкус вполне ожидаемый.

— Достаточно. Господи, Икс... — я слышу проклятия ещё реже, чем вижу его улыбку.

Внезапно я оказываюсь в воздухе, он несёт меня в комнату и бесцеремонно бросает на кровать. Я подпрыгиваю, раскидывая подушки. Он рычит, его глаза дикие, руками он сжимает мои бёдра. Рывком грубо подтягивает меня к себе, и моё сердце делает прыжок длиной в милю от груди до горла, в то время как он разводит мои бёдра в разные стороны. Лицом к лицу?

Я не смею думать, не смею даже надеяться. Делаю вдох, цепляясь за широкие плечи... и резко выдыхаю, когда он пронзает меня.

Движения лицом к лицу.

Я не могу дышать.

В эту ночь, кажется, всё происходит впервые.

Я осмеливаюсь двигать бёдрами в ритме нашего секса, осмеливаюсь держать глаза открытыми и смотреть. Это потрясение. Желание. Борьба. Накал страстей. Требование. Пламя. Необходимость.

Он всё ещё во мне?

Я избегаю копаний в себе и перечисления своих эмоций. Делать это означало бы открыть ящик Пандоры, а я на это не осмеливаюсь.

Отчаянные движения. Он смотрит на меня. В этих тёмных глазах есть мир, целая галактика, которую простым смертным, таким как я, не понять.

Близко.

Так близко.

Дыхание покидает меня. Никто из нас не отворачивается.

О, Боже.

Его руки царапаются и цепляются, хватают и тянут, оставляя кровоподтеки.

— Бл*ть. Бл*ть!

А потом, полное отсутствие. Всё исчезает. И жар, и присутствие, и дыхание, и тело.

Момент раздавлен.

— Калеб? Я сделала что-то не так?

Огромное тело стоит у окна, виден только силуэт, эротическая мужская сексуальность спрятана в тени, плечи поникли, голова опущена, руки широко и высоко расставлены, как будто бы держат раму окна, бёдра узкие, ягодицы твёрдые и округлые, ноги, как греческие колонны. Плечи тяжело вздымаются.

— Сюда, Икс, — приказ произнесён так тихо, что его почти неслышно.

Но я слышу, потому что болезненно настроена на каждый шёпот, каждый вздох.

Я поднимаюсь, двигаясь ориентировочно к окну. Касаюсь его плеча дрожащими пальцами.

— Ты в порядке? Это из-за меня?

— Заткнись. Встань у окна.

Так неожиданно грубо. Почти сердито.

Это из-за меня?

Я опять не решаюсь задать вопрос. Этот тон не терпит обсуждений.

Я встаю у окна, дрожа всем телом. Повернув голову, смотрю через плечо. Ой! Его лицо скрыто в тени, но не в тени света, а в тени застилающих его эмоций, черты сглажены, отчего Калеб выглядит, как бесчувственный камень. Только губы слегка поджаты, выдавая его внутреннее смятение.

Меня трясёт от холода, мурашки бегут по моей коже.

Мужчина ногой раздвигает мои ноги, а затем его руки, словно удавы обвиваются: одна вокруг моей груди, сжимая её ладонью, а другая, вокруг моей талии, чтобы зафиксировать бёдра. Он стоит позади меня, согнув ноги в коленях на мгновение, чтобы подстроить горячую толстую эрекцию к моему входу, а потом толкается жёстко вверх. Я задыхаюсь, а на выдохе визжу от удивления и боли. Так сильно, так внезапно, так грубо.

Здесь нет аристократизма, нет нежности. Ничего из той эротики, которая была всего лишь несколько минут назад. Это то, что мне знакомо. Грубые толчки, грубое использование. Стоны мне в ухо.

Я стою прямо и цепляюсь за руки, впивающиеся в моё тело, скользкие от пота и состоящие из мышц. Безумные, дикие толчки сзади, вверх и вниз, ноги согнуты и расставлены далеко друг от друга.

Наконец, когда я думаю, что момент кульминации близко, он наклоняет меня вперёд, прогибая в талии, наматывает волосы на свой кулак и дёргает так, что моя голова резко откидывается назад, сжимая при этом моё бедро до появления кровоподтёков.

Толчок. Толчок. Толчок.

Я всхлипываю, визжу, а затем кричу:

— Калеб!

Теперь медленно. Всё так же грубо, сурово и дико, но медленно.

Произношу это имя, словно мольбу. Протест. Это всё, что я могу сделать.

Я чувствую, как его освобождение горячим фонтаном бьёт во мне.

Вдруг мужские руки отпускают меня, и я падаю вперёд, упираясь в окно. Открыв глаза, я смотрю и вижу через дорогу офисную башню, чёрную в ночи, все окна которой затемнены, кроме одного, прямо напротив моих. В нём стоит фигура в свете лампы и наблюдает.

Вот это было шоу.

Руки Калеба, на этот раз нежные, поднимают меня, как будто укачивая, и укладывают на кровать. Я борюсь со слезами. Мне больно. Болит моё сердце, душа. Что я сделала, чтобы заслужить настолько грубый и необдуманный трах? Взаимности нет. Ничего для моего удовольствия.

Я позволяю себе задремать и сбежать в мир снов.

Но в ухе жужжит звук, скользит сквозь завесу беспамятства. Голос.

— Я сожалею, Икс. Ты моя, и только моя. Тебе нельзя знать. Я бы с радостью, но тебе нельзя об этом знать. Нельзя, или ты... нет. Ты моя. И я не ни с кем не делюсь.

Бессмысленные слова. Я знаю, кто владеет мной. Это ошибка, которую я не повторю.