Страница 42 из 60
Но как бы там ни было, администрация ЦДЛ лишний раз убедилась в горькой истине: студент и дом литераторов - две вещи несовместные. И негостеприимные двери захлопнулись для нас вновь. Впрочем, и старички давали жару. И не раз у входа в Пестрый появлялись грозные резолюции примерно следующего содержания: "В связи с недостойным поведением лишить писателя Имярек права посещения ресторана сроком на 1 (один) месяц. Подпись. Печать."
В конце 80-х ЦДЛ стал для нас еще желаннее. В стране свирепствовал сухой закон, гибельно отражаясь на самочувствии литераторов, привыкших общаться с хмельной музой. Буфет же в Доме функционировал исправно. И так же несокрушимо стояли за буфетной стойкой Пестрого грудастые буфетчицы, совмещашие в прошлом, как утверждают знающие люди, свои прямые обязанности с внештатным осведомительством. И так же нас, литераторов без соответствующего билета, "не пщали" молодцы комсомольского вида. Приходилось пускаться на уловки: проникать через переход из Большого союза, через боковой вход в ресторан, или обращаться к билетным писателям с просьбой провести. Выражаю личную благодарность за поддержку в те трудные годы Юре Доброскокову и везде проникающему Боре Никитину.
Таинственный подземный переход из Большого Союза вел к нижнему буфету. Считался он малопрестижным, поскольку предназначался для гостей Дома, для зрителей различных мероприятий, проходящих в ЦДЛ, славящимся в 80-х своими киноабонементами и творческими вечерами. Рядом с нижним буфетом совершенно отдельно от мира ЦДЛ существовала биллиардная, откуда время от времени заглядывал в буфет И.Шкляревский, рассеянно оглядывал сидящих за столиками и вновь скрывался в царстве зеленого сукна и смачных карамболей. Для нас же, студентов, и проникновение в нижний представляло порой трудную задачу.
Подспорьем в разрешении этой проблемы стал билет Союза литераторов, созданного Д.Цесельчуком и куда входили многие официально не признанные талантливые литераторы, например А.Еременко и С.Василенко. И вооружившись таким билетом, я впервые и нахально вошел в ресторан с парадного входа, с Воровского (ныне Поварская), подгоняемый похмельем и еще безбилетным тогда критиком П.Басинским. Видавший виды охранник недоуменно повертел в руках странную книжечку и вызвал метрдотеля. Тот с неменьшим изумлением осмотрел странный документ и... пропустил, предупредив, чтобы мы, Боже упаси, не устраивались в Дубовом зале. И мы, чуть не на цыпочках миновав панельное великолепие Дубового, радостно устремились в Пестрый. Впрочем, при наличии свободного столика можно было спокойно посидеть и в Дубовом. И тебе без вопросов подавали графинчик водки и грибочки с нежной селедочкой. За вполне умеренную плату. И слегка затуманившийся взор гостя, поднимавшегося по резной лестнице к туалету, любовно охватывал панораму накрытых столов и оживленные лица А.Иванова, В.Пьецуха, В.Маканина, А.Кима и многих-многих других известных литераторов и актеров, а среди сигаретного дыма и кухонных ароматов плавали звуки негромкого пианино... Эх!
Как ни странно, но и выход из Дома в пору зимнюю, представлял из себя определенную проблему. Из-за гардеробной стойки вылетал с твоим, знававшим времена лучшие пальто почтенный гардеробщик, с орденскими планками на груди, и норовил накинуть на плечи, привычно рассчитывая на чаевые. Не привыкший к такому обращению студент, к тому же и сильно стесненный в наличности, бормотал нечто невнятное и спешил выхватить из угодливых рук незамысловатый предмет своего туалета. Только изрядная доля выпитого помогала побороть смущение.
Не хотелось бы, чтобы у читателя сложилось впечатление от ЦДЛа, как от распивочной для деградирующих писателей. Вовсе нет. Нет, большинство литераторов приходили сюда лишь после того, как добросовестно отрабатывали неделями, не разгибаясь, за письменными столами, и лишь когда голова совсем уже переставала что-либо соображать и сладостное одиночество творчества превращалось в тюремный вакуум. Тут-то и славно было оказаться в атмосфере ни к чему не обязывающего трепа, первого обжигающего желудок глотка и хмельного легкого флирт, снимающего напряжение каторжного труда.
А многие приходили в ЦДЛ на творческие вечера, даже не догадываясь о кабацкой его жизни, и уходили в состоянии того же блаженного невежества, свято полагая, что посетили очаг высокой культуры. И на них с недоумением взирал появляющийся из биллиардной, как из преисподней, И.Шкляревский.
И разве можно забыть политические схватки, кипевшие в стенах Дома? Разве можно забыть "Память"? Однажды мы с одним известным критиком, проходя мимо Дома, отметили скопление народа у дверей. Для нас это означало лишь одно - в такой тусовке легче проскочить в Пестрый. И мы вошли, заверив вахту у дверей, что направляемся... э... ну, вот на этот вечер. А в большом зале заседал "Апрель", тогда юный и привлекательный, собираший полную аудиторию. "Память", естественно, не могла остаться в стороне. И нет бы нам прямиком отправиться по назначению, то бишь, к стойке, но черт нас дернул отправиться в зал, нашептав, что дескать, на наших глазах творится История. История и произошла. В битком набитом большом зале мы едва отыскали два свободных местечка в центре. Нас не насторожил тот факт, что места пустуют. Мы невнимательно оглядели соседей, таращась на сцену и ожидая судьбоносных заявлений. Вдруг сидящие рядом с нами коротко стриженые молодцы начали выкрикивать нечто, прямо указывающее на их противоположную точку зрения на происходящее как в зале, так и в стране. На молодцев свирепо зашикали. Подскочил разъяренный Л.Жуховицкий. Мы оказались в стане "Памяти"! Пришлось бежать. Сняв стресс методом известным, через час мы в вестибюле подверглись нападению группы рассерженных женщин еврейской национальности, вышедших из зала покурить и запомнивших, как мы позорно ретировались под натиском "Апреля". Боюсь и думать, чем бы закончилось для нас объяснение с дамами, если бы не вмешательство Олега Файнштейна, клятвенно заверивших "апрелевок", что мы к другой одиозной организации отношения не имеем. Впрочем, и самому Файнштейну поверили далеко не сразу, и с сомнением вглядывались в черты его лица, не желая доверять очевидному. Пришлось пройти повторный курс лечения от стресса. В биллиардной успокаивающе постукивали шары.
К тому времени мы уже различали завсегдатаев. Гуляли отдельными компаниями, образованными по политическим, редакционным или давно сложившимся отношениям. Выделялась бригада "Москвоского вестника" - под предводительством В.И.Гусева чуть не половину Пестрого занимали габаритные М.Попов, М.Гаврюшин и В.Отрошенко, в арьергарде которых неуверенной походкой брели Ю.Коноплянников, В.Бацалев и И.Кузнецов. Последний затем перешел в недоброй памяти издательство "Столица" и перебрался за другой столик, а Отрошенко ушел на вольные. А кто мог себе представить Пестрый без Льва Щеглова ("Солженицын идет!" - разносился шепот) или дяди Володи Макарова, бывшего директора музея Маяковского? Дядя Володя славился еще и тем, что притягивал к себе металлические предметы, и не раз потешал собратьев по ремеслу, прилепляя ко лбу ложку или вилку. После принятия определенной дозы прорезался дивный баритон В.Устинова, заводившего застольной песней весь зал.
Нас, зеленых сопляков, "старики" частенько раскручивали на дармовую выпивку, за которую щедро расплачивались литературными байками и обещаниями напечатать нас в самых-самых журналах. Мы слушали, разинув рты и шустро бегали к буфетной стойке.
"О, молодые будьте стойки
При виде ресторанной стойки"
Эту заповедь, выведенную на стене рядом с буфетом, мы игнорировали. По невежеству или той же молодости. Совершенно не желая понимать, что перед нами в лице почтенных выпивох присутствует зеркало времени, в котором просматривается и наше возможное будущее...
Не претендуя на лавры известного собирателя литературных баек Бори Никитина, дерзну припомнить один случай, свидетелем которого был лично. Однажды старожилы Пестрого заманили в свою компанию провинциального юного таланта. Тогда, в начале 90-х, на витринах только-только начали появляться бутылки с импортным алкоголем. И мы не сразу пришли к давным-давно проверенному заключению, что наша водка все равно лучше. Так вот. Провинциал, польщенный вниманием лукавых мэтров, сделал широкий жест. Выкатил несколько бутылок "Абсолюта" (если ошибаюсь, Никитин поправит). В том момент вся компания находилась уже в изрядном градусе и дорогую сивуху выкушала нечувствительно. Но. На следующий день первые два участника вчерашнего застолья, вновь встретившись в Пестром, огорошили друг друга следующими идентичными признанимями: