Страница 8 из 12
- Людей?
- Мечи. Дружинники конунга ничем не отличаются от крестьян, среди которых ты вырос. И это хорошо. Если б все были великими воинами, войну было бы невозможно вести, а если б все были великими кузнецами, никто бы не ковал кухонные ножи.
- Но вы же… великий кузнец.
- Ну я же – не все. Вот три куска металла. Нужно вложить железный между стальными. Меч – это не нож. Нож в бою погнется, а задача меча – защищать хозяина. Поэтому его нужно делать из особого сплава. Возьми этот пирог клещами и закопай поглубже в горне. И держи так
- А мне не нравятся люди с мягкой сердцевиной и жесткими лезвиями.
- Жди, пока металл не пожелтеет. Самые дорогие мечи делаются не так, но у людей обычно нет денег, чтобы их покупать, так что я сделал такой лишь однажды, только для себя.
От жара и яркого света у Эдана слезились глаза, но он даже не обращал на это внимание. Периодически он проверял, раскалились ли бруски, и пытался понять, говорят они с мастером о мечах или о людях.
- Человек не меч, - сказал Эдан. – Меч – слуга, раб. Человек сам за себя решает.
- Чушь. Вот сейчас проглядишь мне сварку, пережаришь и испортишь хороший материал. Желтое? Доставай! На наковальню, быстро. Будешь держать заготовку.
Кузнец взялся двумя рукамикувалду и принялся резко и сильно отбивать раскаленный трехслойный металл. От ударов полетели искры, и Эдан застонал от боли.
- Дурак, я же сказал тебе еще с утра обмотать предплечья мокрыми тряпками! Терпи теперь, я работу останавливать не буду.
Эдан сжал зубы. Ему стало стыдно, и он решил смотреть только на металл. Тот постепенно остывал, становясь оранжевым. Кузня казалась ему небеосным или подземным миром, закрытым и далеким от мира земного, и конунг, погибшие воины, бестия и пропавшие люди оставались где-то очень далеко и никак не трогали их реальность, где они были вдвоем.
Так прошел примерно год. Горе конунга понемногу утихло, но на следующий декабрь снова стали исчезать люди. Ни в какой поход никто больше не собирался. Вместо этого одним декабрьским утром на площади появился глашатай. Он, как конунг год назад, взобрался на большой ящик и проорал:
- Конунг Виндесгарда просит помощи у всех, кто способен держать оружие в руках! На острове Дорнгартен завелось чудовище, которое крадет людей, портит урожай и вызывает ужасные метели! Тот, кто убьет бестию и принесет ее голову, получит мешок золота, земельный надел и младшую дочь конунга в жены!
Ротгер слушал глашатая и вдруг заметил, что кто-то другой, на той стороне площади, кто-то его возраста и в такой же одежде, как и он сам, так же внимательно слушает объявление. Потом этот кто-то опустил голову и встретился взглядом с Ротгером.
3
Со времен смерти старшего наследника Виндесгарда прошло два года. Глашатай все так же неизменно приходил каждую зиму и предлагал награду за бестию. Конунг собрал новую дружину, и теперь им не хватало оружия: старое давно заржавело, а все хорошее унесли с собой погибшие на Дорнгартене воины. Поэтому конунг решил объявить, как было и раньше, состязание оружейников, победитель которого станет ковать мечи для новых воинов. Все люди знали, что выиграет его либо Гунтер, либо Вилфрид, если, конечно, не найдется оружейника талантливее их обоих. Но на состязание всегда съезжались кузнецы со всех ближайших деревень. До начала оставалась всего неделя, и Гунтер и Вилфрид отправились закупаться лучшими материалами, оставив хозяйство на своих учеников. Ротгер и Эдан встречались за все время друг с другом всего дважды: на рыночной площади во время выступлений глашатая. И когда они встретились в третий раз, то одному из них пришла в голову хорошая идея и он нашел другого. Воспользовавшись отсутствием мастеров, они откопали какие-то старые, не проданные и потому давно отупевшие и заржавевшие мечи и стали встречаться каждый вечер в глухом переулке, чтобы тренироваться.
В самый канун состязания должна была начаться ярмарка. На праздник приезжали не только кузнецы с учениками, но и простые вольные крестьяне – ведь оружие публично демонстрировали и проверяли в потешном бою, так что трактирщики и торговцы зарабатывали в это время огромные деньги. Когда старый Скади из Вальдендорфа приехал в город еще за неделю до ярмарки, он уже с трудом мог найти свободную в дни праздника кровать в трактире и место на городском складе под товар.
За четыре дня до соревнования Вилфрид и Гунтер закончили работу над своими мечами и отпустили учеников отдохнуть – последние дни были особенно напряженными. Ротгер не удержался от того, чтобы пойти на ярмарку, и мастер даже дал ему несколько медяков, чтобы парень мог наесться и напиться всласть. Эдан же попросил мастера научить его писать, и только ближе к вечеру, когда он выпачканной в саже палочкой выводил на деревянном подоконнике руны, в его окно постучался забравшийся на крышу кузницы Ротгер.
- Пойдем тренироваться! – крикнул он. – У меня руки соскучились.
- Ты пил, - ответил Эдан. – Тренироваться с тобой столько же пользы, сколько за воробьями бегать.
- Ничего подобного! Я только стал сильнее. В десять раз!
4
Это было и весело, и трудно – драться в сугробах и на протоптанном скользком снегу. Январские вечера темны, но яркий свет ярмарочных фонарей попадал даже сюда, в маленький переулок между домами столяра и бондаря. Замерзшее старое железо весело звенело, от разгоряченных тел вскоре пошел пар. В такой кутерьме юноши даже не заметили, что у них появился зритель. Но только Эдан перешел Ротгеру за спину, чтобы нанести удар, как меч выпал из его рук, чем соперник сразу же воспользовался, толкнув парня в снег. Эдан упал на четвереньки, но никак не отреагировал на толчок. Вместо этого он медленно поднялся и сделал шаг назад.
- Вы… вы кого-то ищите? Я вас не знаю, - сказал Эдан. Сказал именно так, что Ротгер сразу понял – юноша врет, причем чуть ли не в первый раз в жизни – такой неумелой лжи он еще не слышал.
- Эдан? Оров сын? – спросил случайный зритель, и Ротгеру его голос и лицо, сморщенное, но не старое, показались знакомыми, хотя и очень смутно. Особенно знакомыми казались эти длинные усы и привычка махать руками. – Это же я, Скади. А ты, я тебя тоже знаю. Я видел тебя кажется в соседней деревне, когда в голодный год ездил к вам с соленьями. Ты ж внук самого богатого хозяина в Баумдорфе. Как бишь тебя?
- Вы… вы обознались, - тоже попробовал соврать Ротгер, и понял, что звучит еще глупее, чем товарищ.
- Да чего это я обознался? Это вас где три года носило? Эдан, ты знаешь, что твой отец поседел? Что он искать тебя ходил в лес и решил, что тебя сожрали звери? Что он не верил, что тебя видели на дороге в город, а когда поверил, то не нашел тебя тут? А ты, парень, как тебя там бишь? Ты, наверное, своего деда уж в могилу свел. Я ж когда приезжал, твой отец был уже мертв, ты же единственный наследник! И как вам со-овести хватило! Бездельники. Лентяи. В город вам захотелось? Приключений захотелось? В вашем возрасте уже женятся, хозяйство заводят, а вы! Все железками играете. Дружинник-тоже работа! У! Воина с детства учат, ему родитель свою мудрость передает и защищать людей готовит! По-справедливому судить и по правде жить! А вы что можете? Убивать? Предавать родителей? Бросать невест? Землю бросать, о которой больше некому заботиться, кроме вас? Которая нас всех кормит и одевает? Я все расскажу вашим батькам и буду у конунга свидетелем, что вы, два оболтуса, сбежали, так и знайте!
В довершение речи он пригрозил пальцем, спрятал кошелек под рубахой – на всякий случай, - и демонстративно отправился в другую сторону.
- Я бы мог жить по правде, только что мне с того? Я детей наделаю и умру. А до этого напьюсь, наработаюсь и натанцуюсь, пока ноги не откажут и сыновья меня не убьют, чтоб лежа в постели не умереть. Мне такая правда не нужна. Мне чего-то другого хочется, но пока не знаю даже, чего. Знаешь, вот чтобы стоять на вершине холма, глядеть на океан, на звезды, и думать: «Это все - мое!».