Страница 48 из 69
Он замолчал, а потом ласково провел рукой по ногам гостя, прикрытым полушубком:
— Ну-ка, Ваня, пошевели пальцами! Вишь, как хорошо! Скоро поправишься, мне помогать будешь...
— Мне домой надо, дед Архип! Проводишь меня куда до селения?
— Нет, Ваня! И не надейся! Я к людям раз в год хожу, и то к тем, кого знаю... Меняю заячьи шкурки на соль да спички... Иль еще на что... Так что не пойду с тобой... Лучше расскажи о себе. Я ведь люблю слушать, ты знаешь...
— Да я уже все тебе рассказал! Что еще хочешь послушать?
— Ну, к примеру, ты не сказал, что до Дивьей пещеры в Ныроб заходили...
— Да? — Сибирцев искренне удивился. — А что, это так важно? И почему ты подумал, что мы туда заходили?
— Ты сказал, что были вы в Чердыни. А оттуда до Дивьей пещеры далеко... Привал надо сделать... Так что подумал я...
— Верно, дед Архип! Были мы в Ныробе...
— И что там еще-то видел ты? Рассказывай...
— Мы в бараке одну ночь ночевали... Приехали еще засветло, так что кое-что осмотреть успели...
— И что видели, Ваня! Говори!
Старик проявлял нетерпение, знать, ему Ныроб чем-то в душу запал.
— Дома там стоят деревянные, все бараки в основном, без всяких излишеств, резных наличников... и обнесены они заборами из жердей... таких... покосившихся, вроде и не оградка — а так, одно название. И почему их никто править не хочет? А рядом с домами — и деревья большие не растут, разве что молодая поросль... Хотя... со всех сторон селенье обступают леса хвойные... Сдается мне, что народ там невеселый живет...
— А церковь-то, церковь, Ванюша? Как она? Стоит?
— Стоит, красавица! За столько верст видна! Три яруса, пять золотых куполов! Или семь? Что-то сбился я со счета... И вся отделана причудливыми резными украшениями! Да, и часовенка рядом — тоже стоит.
— А близко к ней подошел? Или не удосужился зайти да к иконам приложиться?
— Дед! Я ведь приметил, что у тебя в красном углу нет ни одной иконы. А меня хочешь попрекнуть?
— То, что здесь нет образов — на то есть причина и говорить ее тебе не намерен. А в самое святое место наших краев не зайти — это преступление! Да... и еще... Ты вот мне много говорил о фигурках зверей, а знаешь хоть, что в этой церкви есть изображение Святого Христофора... с пёсьей головой?
— Так я видел такую икону в Чердыни!
— То икона! Да, и знать, древняя, давно уж так не рисуют... А эт прям на стене роспись... Вот встанешь на ноги — пойдешь сам в Ныроб и поклонишься Святому Христофору!
Дед посмотрел на Ивана таким строгим взглядом, что тот съежился под шинелью. Что это с ним? Как болезненно такой пустяк воспринимает...
— А-а-а... — протянул Сибирцев, — видимо, настенная роспись? А почему именно Христофору? Он что, в этих краях самый почитаемый?
— Ну, самый — не самый, эт как посмотреть... Просто именно тебе он смог бы и помочь...
— Именно мне? — насторожился гость.
— Да. Тебе, — спокойно ответил тот и устроился поудобнее на своей лежанке. — А что эт я стою у твоих ног? Так заговорился...
— Так почему именно мне? — переспросил Сибирцев, чувствуя, как дед уходит от темы.
— Потому как он соспешествует путешественникам, а ты, мил человек, оным и будешь... Пришел с котомкой... — дед кивнул в сторону вещмешков, что притулились у стены. — Да еще и не с одной! Так же? А Святой Христофор-то сколь людей перевез на своей спине! Ой-ё-ёй! И ведь — через воду! Эт как я тебя тащил! И еще я тебе скажу Ваня...
Дед призадумался, вроде свое что вспомнил, и перешел на шепот:
— Кто верит в этого святого, тот... не загнется никогда в чужих краях-то! Как ни болел бы... Ты понял меня, сынок?
— Как не понять! — воскликнул тот и испугался своего громкого голоса.
Старик тяжело вздохнул:
— Ладно... Я тебе сказал... а ты сам смотри... Да! Коль не был в Никольской церкви, то и Богоявленскую, небось, не видел? Она, конечно, поскромнее будет, без особых там... закрас... Но есть в ней, Ваня, очень важная вещь... Гробница с чем? А-а-а, не знаешь! И это — главная святыня Ныроба! Что пялишься-то! Вижу по глазам — что был в Ныробе — что не был — один...
Сибирцев молчал. Надо же, так захлестнула их эта экспедиция, что некогда было не только по сторонам, но и под носом посмотреть.
— Ладно уж... — снисходительно проговорил старик Архип. — Главная наша святыня — цепи Михаила Никитича Романова, дяди будущего царя Михаила Федоровича!
— Неужели? Да, слыхал, что в этих местах нашел он свою смерть... Но ведь гробницы-то здесь и в помине не было, его тело сразу... выдолбили из мерзлой земли да увезли...
— Может, и увезли, — не сдавался старик, — но ведь люди-то верят в то, что здесь он лежал... Так что все равно — если могилки не было — яма, где он смерть свою нашел, сохранилась. И на ее месте церковь поставили, не эту, Никольскую, а другую — Богоявленскую...
Сибирцев покосился на деда и спросил уже вполголоса:
— Так ты о боярине Романове печешься?
— Да хошь о нем?
— А что так? Почитаешь его или... кто из родичей твоих был с ним знаком?
— Как хошь, так и думай!
— Да ладно, дед... я ведь ничего такого не сказал... Чем же задел тебя?
— Сказал ты — в Ныробе народ невеселый, а с чего ему веселиться-то, когда сгноили в яме такого человека!
Старик, до этого прогуливающийся по комнате туда-сюда, словно заведенный, присел на краешек самодельной кровати и стащил с головы шляпу, которую снимал разве когда спать ложился. Провел пятерней по седым взъерошенным волосам, приглаживая их, сделал паузу, а потом добавил:
— Церковь Никольскую в честь боярина Романова строили и не мастера, а слуги Божии...
— Как это?
— Да так! Потому никто не помнит этих мастеров и сказать не может, сколь они за свою работу взяли. А у смертных людей всегда отчеты есть по деньгам... Да какой по деньгам? Даже по времени никто тебе не скажет, когда церковь-то появилась...
— Как это не скажет? — переспросил Сибирцев.
— Говорю тебе — слуги Божии ее строили — так не веришь... Переоделись в мастеров, спустились с небес да начали фундамент класть... Утром народ просыпается — ан нет фундамента.... Ночью опять они спустились, уже стены начали ставить... А наутро и стен опять не видать!
— Да что ж за стены такие, неужель невидимыми были? — не удержался, спросил Иван Викторович.
— Нет, под землю уходили... Так вот, слухай дальше... И когда золотые маковки уже появились с крестами святыми... тогда... в один день и вышел храм из земли... Народ много денег собрал для мастеров, но те их не взяли: как появились в один миг, так в один миг и исчезли...
— А почему так они поступили — великолепие построили именно здесь, да еще и бесплатно?
— Потому что земля здесь окроплена кровью великомученика боярина Михаила Никитича Романова... Эт как же мог Бориска Годунов обвинить его в колдовстве да сослать сюда, в глухомань... да сковать кандалами и — в яму, и чтобы голодом морить...
— Никак, твои родичи ему помогали? — осенило Сибирцева.
Дед усмехнулся и только головой покачал:
— Сколь раз втихаря кусок хлеба да мяса бросали... Да что с того? Все равно помер боярин... Как можно почивать в яме в студеный мороз да почти без еды-питья? — старик тяжело вздохнул и снова пригладил седину. — И только уж после Бориски-то, приехали в Ныроб именитые гости да благодарили народ за помочь боярину. Сказали, отменят все налоги. Да так и сделали! Только никто этому не радовался, все в печали были за Романова... И уж три века как в печали...
Старик замолчал, видимо, вспомнил еще и личное. То, о чем еще не успел своему гостю рассказать.
— Ты скажи, Ваня... — поднял голову старик. — Бывал ведь в разных местах... А вот видел ли церковь краше нашей Никольской?
«Хороша церковь! — подумал про себя Сибирцев. — Великолепие несомненное... Но есть ведь и в Санкт-Петербурге...» А вслух произнес:
— Нет, краше не видел!
— Вот и я тебе об этом толкую, милок...