Прощай, Ариана Ваэджа!

— Архип Пантелеевич, а что ты знаешь еще о здешних местах? Ты ведь давно здесь живешь, да и отец твой, и дед, и прадед...

— Эт смотря что! В чем интерес-то твой, Ванек?

— Мы думаем, с каким народом дружили местные много веков назад и откуда сами пришли? Может, с земель каких чужих или с нашей общей родины...

— Мы с тобой сейчас, Ванек, возле Мировой оси! Деды говорили, что Уральские горы вроде как земной каменный пояс, и тянется он по всему пространству... И где-то здесь недалеко есть еще и земные ворота... Правда, не могу сказать, как они выглядят, может, каки и невидимые... И вот вроде они открываются, когда в других краях бедствие какое случается, и народ здесь спасается... Да... Вот так-то, Ванюша...

— А не приходил ли, может, через ворота, а может, и прямо с небес пророк какой великий, очень важный не для одной страны?

— Как не приходил? Конечно! Имени его я не знаю, но говорят, очень давно, когда была одна вера на всех, спустился этот пророк на землю... седовласый да мудрый, с огненным факелом в руке... да, и спустился именно в этих краях...

Старик поднялся и подошел к кадке, черпнул немного водицы:

— Будешь пить, Ванек?

Тот замотал головой.

— Ну, тогда я хлебну, а то горло от разговоров пересохло...

— Дед, а вот что думаешь о наших находках — фигурках зверей всяких... я тебе уже рассказывал.

— За пермскими мехами испокон веков ехали к нам купцы заморские... Ох и любили они наши меха! Так вот, много каких безделушек они тоже навезли сюда, может, и зверьков... Но много чего и увезли — столь здесь золота да каменьев — эт какие богатства-то! А твои зверьки могут быть и заморскими, и пермскими... Кто их разберет теперь-то?

— Дед, ты хорошо рассуждаешь...

— А что хорошо-то? С добрым человеком приятно поговорить.

Они еще долго в тот день говорили о том о сем, пока старик не сказал:

— Вздремну я, Ванек, притомился немного. Да и ты давай отдохни...

И он растянулся возле «палатей» на доске, которую бросил уже после того, как приволок гостя. Новая лежанка была чуть уже, да и тряпья на ней было поменьше... Но тоже ничего.

А Сибирцев долго еще ворочался, не мог уснуть. Все размышлял о россказнях старика. Да, с церковью он оплошал. Надо было бы и зайти... Какой-то осадок тяжелый остался от этого на душе... Потом он подумал о пророке... Кого ж это дед имел в виду, неужели Заратустру? Вот это да! Простой русский дед — и думает об этом! Никак, философ...

От избытка информации сон не шел. Перед глазами мелькали фигурки зверей, что видели они тогда на Гляденовском костище. Вот — лосиная морда. А вот — хищная птица, клюющая голову лося... И — медведь, да, в жертвенной позе... Вот сейчас его забьют... А что если разгадка так проста? А что если они из Сасанидского Ирана? Да ну! Нет... Столько много привезли, что закидали ими всю пермскую землю? Их ковали здесь! Местные мастера!

И снова он подумал об Арбенине, ведь именно благодаря ему и увлекся звериным стилем. Хорошо, если бы остался тот в пещере... А вдруг тоже упал, ведь вещмешок оказался на дне пропасти?

Глава 27.

После того, как нележачего публициста Потапенко в сопровождении биолога Борисова отправили на подводе в Ныроб, в лагере осталось людей всего ничего. А как еще можно охарактеризовать экспедицию, в которой всего лишь ее руководитель да зам? Конечно, если брать во внимание только тех, кто приехал в эти края из Санкт-Петербурга! Профессор Старожилов — из губернского города, он — куратор, но никак не член экспедиции. Так что если случись что — отвечать не ему. Кому тогда? Только Кондратьеву!

— Павел Ильич! — перебил его мысли профессор Старожилов. — Надо бы поторапливаться... пока солнце не жарит, начать поиски... арбенинцев.

— Да, действительно, что тянуть? Только что позавтракали... Кстати, как вы, Антон Федорович, чувствуете себя? Не устали?

— Прекрасно! — ответил с улыбкой тот. — Вот и годы студенческие вспомнил...

Скорожитовский нахмурился. Может, тоже чего вспомнил, а может, его уже не на шутку раздражают местные «сусанины», от которых толку как от козла молока? Но Кондратьев все же бросил на коллегу острый взгляд, давая понять, что куратору много чего дозволено, вот и надо терпеть, пока он рядом.

— Павел Ильич, я человек бывалый, эти места отлично знаю... А вы с Леонтием Ивановичем впервые в наших краях...

— Что вы хотите этим сказать? — насторожился Скорожитовский. — Вообще-то в губернии я не впервые... — и резко прервал свою речь, вспомнив о негласном предостережении начальства.

— Да не хотел я вас обидеть, милейший, — поправился профессор. — Хотел лишь сказать, что здесь есть тропинка вокруг кургана, где и находится вход в пещеру. Так вот... Нас трое. И потому предлагаю осмотреть окрестности таким образом: я пойду по тропе в одну сторону, а вы вдвоем — в другую. Через пару часов мы встретимся. Только... Дорогие мои.... ну очень попрошу — не сбиваться с маршрута! Иначе...

— А-а-а... вот вы о чем, — буркнул под нос зам Кондратьева.

— Вот именно! Нас ведь трое! В любом случае кто-то должен идти один...

— Хорошо! — с готовностью произнес глава экспедиции. — А какие есть у нас шансы?

— Шансы, конечно, есть... Например, ваши... — он замолчал и тут же поправился, — не так сказал, простите, наши люди могли выйти из пещеры через какое-то ответвление... могли попасть в подводную реку, а она тоже вынесет их сюда — столько здесь всяких запруд... А может, какой предмет увидим? Я имею в виду из обмундирования...

— Не приведи Господь... — не сдержался Кондратьев.

— Да не это я хотел сказать! Вдруг кто обронил фонарь или бросил вещмешок...

— А-а-а, ну это другое дело! — облегченно вздохнул тот.

Так и порешили.

***

Вступала в свои права третья декада июля. Макушка лета, но уже с уклоном на развязку. И эта развязка заключалась не только в завершении срединного летнего месяца, но и в приближении финала экспедиции. А он уже маячил на горизонте... И что? Что сделали? Что нашли? Одни потери... Разве что — амазонит, но это ведь — не открытие. И есть он в минералогическом кабинете университета! Вот если бы не было — то да! Арбенин сказал, что впервые в империи откопали его именно... на Урале! Очень интересно! Но — не ново! А публицист Потапенко, тот вообще считает, что об этом камне упоминали еще и Геродот, и Птолемей, и Плиний... То есть, эта находка и не такая ценная?

Размышляя об экспедиции, Кондратьев не заметил, как остановился на этой едва заметной тропе. Скорожитовский шел за ним, в паре шагов, и потому тоже замер:

— Что-то заметили, Павел Ильич?

— Да нет... Просто думаю... Жалко будет, если закроют экспедицию. И что мы нарыли? Только амазонит? И тот — не раритет!

— Как? А древний чоппер?

— Это вы о чем?

— Разве не знаете? А, да, вас там не было... Короче, Потапенко нашел в пещере и сказал, что это свидетельство того, что здесь жил человек аж триста тысяч лет назад... и сточил камнем такое орудие труда из яшмовой гальки...

— Понятно. И где этот камень?

— Был у Потапенко. Он его в тряпку завернул и положил в карман.

— Н-да-а... Уехал чоппер в Ныроб, а оттуда — в Чердынь. А мы ведь можем и напрямую в Пермь двинуться... Так что... Эх! — Кондратьев вздохнул и, нагнувшись, поднял палку, что лежала под ногами. — Смотрю, лес кончается... впереди — одни камни, может и не быть такой трости.

Он пристально посмотрел на Скорожитовского:

— Вот смотрю я на вас, Леонтий Иванович, и думаю: когда ж начнете разговор?

— Вы о чем?

— Как о чем? Об амазоните! — Кондратьев буквально простреливал его всепроникающим взглядом. — Ну, хорошо, до этого мы с вами не оставались наедине — то народ толпился вокруг, то я уезжал... А вот сейчас, когда нет свидетелей... вы молчите...

— А что говорить? Вы и так все знаете!

— Знать самому — это просто догадки! А вот услышать их подтверждение...