Кофейный роман

Ника стянула свитер, бросив на пол за спину, и прерывисто выдохнула:

— Если не будем — пошли в комнату. Устроим банальный традиционный пересып, — она ловко высвободилась и за руку потянула его к дивану.

— Издеваешься? — засмеялся Закревский, дернув ее на себя и подхватывая на руки так, что весь мир для нее пришел в движение в одну эту минуту. Он приблизил к ее лицу свои глаза, черный цвет которых, кажется, стал еще чернее, и заявил: — Пересыпом ты не отделаешься.

Она не могла отделаться пересыпом, когда он укладывал ее на диван. Когда частыми поцелуями стал осыпать ее лицо, шею, грудь, живот, мимолетно касаясь ее губами. Когда расстегивал ее джинсы, стаскивая их с нее, не отрывая губ от тела. Когда дышал ею — разве можно отделаться пересыпом от того, кто дышит тобой? Он разводил в стороны ее ноги, проводя ладонями по внутренней стороне бедер. Он касался пальцами теплой кожи ягодиц. Он проводил губами внизу живота. А потом закинул ее ноги себе на плечи, подтянулся ближе, раздвинул складочки и коснулся языком ее клитора, поглаживая, теребя, лаская, не давая ей вырваться и ожидая той минуты, когда она скинет напряжение, которое владело всем ее телом. Потому что хотел чувствовать толчки крови там, где скользил его язык. Хотел слышать ее тихие вскрики, которые преследовали его ночами. Хотел ее всю, какой она никогда не была до этого. Хотел ее, настоящую.

Ее мысли кружились бешеным вихрем и ускользали из осознанной реальности. Она могла лишь произносить его имя. Звать и просить не останавливаться. Она почти умирала и снова начинала жить, чтобы чувствовать и умолять его дать ей себя, чтобы быть с ним единым целым.

Чтобы он почувствовал то, что она все еще не умела ему сказать.

Ника негромко вскрикнула и сжала коленями его плечи, откинув голову на подушку и неровно дыша.

У него не оставалось больше сил быть вне ее. Слишком долго, слишком давно… Слишком неправильно… От чего остались горько-сладкие воспоминания, которые он ни на что не променял бы. И которые преследовали его ночь от ночи, не давая забыться сном. Он приподнялся над ней. Переполз выше, продолжая выводить языком невидимые узоры по ее телу. Пока не оказался перед ней глаза в глаза. Как, когда он успел раздеться, уже не помнил. Просто прижался бедрами к ее бедрам и плавно вошел в нее — влажную, горячую, пульсирующую, заполняя собой. И ни на секунду не отрывался от ее глаз, которые с первой их встречи определили всю его жизнь. Даже тогда, когда он сам еще ничего не знал об этом.

Ника что-то бессвязно бормотала ему в губы, посмеиваясь и всхлипывая, бродила кончиками пальцев по его спине, сплеталась ногами. И жила его глазами, им самим, их общими движениями, которые соединяли их еще сильнее, когда казалось, что быть ближе уже невозможно.

Выдохнула с хрипом и разочарованием, что все закончилось, и прижалась к нему, хохотнув:

— Чаю хочешь?

— Не поверишь, — тихо засмеялся Ярослав, целуя рыжую пушистую макушку. — Спать хочу!

— Спокойной ночи! — с улыбкой прикоснулась губами к его щеке, все еще обнимая.

Он повернулся набок, уткнулся носом в ее шею, тихонько ответил:

— Спокойной.

И закрыл глаза, зная, что впервые за многие недели действительно сможет нормально спать. И какая разница, что за окном в самом разгаре день? Впрочем, «разгар» не самое подходящее слово — уже который час шел дождь. Тихий апрельский дождь, стучащий по стеклу ее комнаты.

20

Вересов скучно вещал прописные истины о важности ячейки общества, обосновывая неизменное желание своего клиента сохранить семью. Несмотря на аморальный образ жизни истицы и уже заметные последствия этой самой аморальности. Самородова делала какие-то пометки, секретарь заседания уныло перекладывала с места на место бумаги, а судья смотрела в окно, на подоконнике которого со стороны улицы деловито расхаживал голубь, заглядывая в зал.

Этого же самого голубя разглядывала и Вероника. Адвоката своего все еще мужа она не слышала, мысленно продолжая препираться с Ярославом о нежелании сегодня ехать в суд. Согласилась она лишь тогда, когда он убедил ее, что Каргина на слушании не будет.

Вересов сел. После него выступила Мария Витальевна, немногословно подтвердив желание своей клиентки развестись с мужем.

Дальше все произошло как в кино. Суд удалился, суд вернулся, суд зачитал постановленное решение о расторжении брака.

В коридоре Ника, думая обо всем и сразу, спросила Самородову:

— А если он подаст апелляцию?

А что могла Мария Витальевна, кроме как улыбнуться и ответить:

— Это его право. У него десять дней. Через десять дней можете идти в ЗАГС за свидетельством о разводе.

Ника вздохнула. Еще десять дней подвешенного состояния. Она устала от неопределенности, в которой жила последние полгода. И не могла избавиться от мысли, что до сих пор остается женой Каргина. И что, по сути, он имеет на нее право. Это назойливое чувство преследовало и не давало до конца поверить, что все хорошо. Оттого, что рядом Слава, что все в порядке с малышом, что весна, наконец, наступила.

— Спасибо вам, Мария Витальевна.

— Да пока не за что, — пожала плечами девушка. — Спасибо скажете, когда в паспорте штамп поставите. Еще неизвестно, что Максим Олегович своему клиенту насоветует.

— Конечно, — кивнула Ника. — И все равно спасибо. До свидания.

Она вышла на крыльцо и набрала Славу. Тот сбросил. Но перезвонил меньше, чем через минуту.

— Я вырвался в коридор, — сообщил он. — Тут битва титанов. Видимо, затянется. Что у тебя? Решение вынесли?

— Вынесли. Развели. Я тогда домой? — и добавила после короткой паузы: — Еще десять дней.

— Ничего. Формальность. Если Каргин захочет затянуть, он затянет. Но Вересов вряд ли будет ему это рекомендовать. Смысл? Все равно разведут, — голос звучал сдержанно и более чем спокойно. — Потерпи просто. Немного осталось. Я вызвал тебе такси к полудню. Через пять минут будет. Подождешь?

Слушая спокойный голос в трубке, Ника краем глаза заметила медленно проезжающую мимо здания машину. Бентли. Темно-синий. И лицо Каргина в окне на заднем сидении.

— Подожду, — ответила она Славе. Поняла, что звука не было. Прочистила горло и повторила: — Подожду.

— Хорошо, — услышала она в ответ. — Как только разберусь со своими титанами, сразу к тебе. Чего-нибудь хочешь?

Стекло окошка на заднем сидении опустилось. Каргин чуть наклонился и высунул руку, сжатую в кулак с оттопыренным большим пальцем. Но, несмотря на столь жизнеутверждающий жест, на лице его была насмешка — как предупреждение.

— У меня все есть, — отозвалась она и сделала шаг назад, словно боялась, что Каргин сможет до нее дотянуться, хотя она и стояла на верхней ступеньке высокой лестницы.

Окошко закрылось. Бентли тронулся с места и скрылся за углом.

— В кино хочешь? — едва различила она из трубки. — Можно посмотреть, что там вечером идет, — и его тихий смех: — Не то, что ты подумала. Хотя…

Ника проводила машину взглядом, не сумев отвести глаз. Возникла пауза, и она быстро проговорила:

— Давай не сегодня. Просто приезжай, как только сможешь. Я жду тебя.

Еще одна пауза прозвучала и с того конца. Потом взволнованный голос Закревского выдал:

— Тогда я побежал к титанам, если они еще не расколошматили зал заседаний. Люблю тебя!

Вера: Каргин объявлялся

Gala: В смысле? Что хотел?

Вера: не знаю. Мы не говорили. Но я боюсь. Галь, я боюсь его.

Gala: Что он может тебе сделать?

Gala: Вася прав. Возле тебя теперь есть мужик нормальный. От которого ты, между прочим, ребенка ждешь.

Gala: Кстати, ты ему жаловалась?

Вера: нет. я и так — одна большая проблема.

Gala: чёйта?

Gala: ладно, допустим. Но его же устраивает! Между прочим, сознательный выбор — право имеет.

Вера: знаю.

Вера: все хорошо, даже странно, что так бывает. А Каргина увидела — фиг, не бывает. Он не успокоится