Кофейный роман

«Гад такой!» — сердито думала Ника, ворочаясь с боку на бок.

19

Нет, все-таки Вересову от влюбленного Закревского толку никакого не было.

Он и так каждое утро опаздывал на работу. А теперь вот уже который день подряд задерживался с перерыва и убегал с работы пораньше. И фиг придерешься — человек в больницу едет! Беременную «невесту» проведывать.

Это хорошо еще апрель был относительно тихий. Дела тянулись старые. С ними Закревский еще кое-как справлялся. По новым, к счастью, пока был один трындеж. Санька подстраховывала. Сам Закревский как-то явился к Вересову с заявлением, что юный падаван готов стать великим джедаем.

В день выписки Каргиной, когда Слава еще с вечера отпросился на работе, офис дружно выдохнул — авось, теперь хоть спокойнее станет.

Про себя Закревский только усмехался, глядя на их недоумение. Секс-символ конторы с пакетом яблок для Ники — зрелище то еще.

Утром, увидев в окно спешившую по тропинке между гаражами навьюченную снедью Олю, он выругался. И на звонок не отозвался, притворяясь, что его нет дома, и нервно поглядывая на часы. Потом в окно наблюдал, как она бродит перед подъездом. В конце концов, психанул, оделся и пошел вниз.

Оля, едва только кинувшаяся к нему, была встречена таким красноречивым взглядом, что в недоумении замерла на месте. Он молча прошел мимо, сел в машину и поехал в больницу, по дороге заскочив за цветами. В супермаркет было без надобности. Продукты к Нике завез еще накануне.

Пробки бесили. Еще сильнее бесила неизвестность.

Ее выписывали. И пока она находилась на лечении, все казалось более-менее понятным. Просто дождаться выписки. Мини-цель. Следующая мини-цель пока поставлена не была. А без нее оказалось чертовски трудно.

Он отчетливо помнил тот момент, когда стоял на лестничной площадке ее дома с «больничной сумкой», сжимая в руках телефон и осознавая то, чего не понимал в тот момент, когда разыскивал под диваном ее тапки. А она нажала отбой, и дошло. Ника позвонила. Сама. Первая. Правда, перед этим угодила в больницу с угрозой выкидыша. И, может быть, ей просто некому было звонить. Но она позвонила ему. С этой минуты решение было принято окончательное. И обжалованию оно не подлежало.

Стало легче. Ровно настолько, насколько вообще могло быть в этой ситуации. Он не хотел пугать ее, ломать или заставлять делать то, что нужно ему. Он просто отпустил себя, позволяя себе, наконец, просто быть рядом, раз уж она позволяет. Таскать ей фрукты, разговаривать с врачами, советовать посмотреть какие-то дурацкие сериалы, раз уж все равно сейчас у нее куча свободного времени. Странно, но он был даже от этого до глупости счастлив. Будто бы она уже ответила согласием на все невысказанные вопросы.

Подходя к ее палате, надел на лицо радостную улыбку и поправил на плечах халат, выданный внизу. Сочетание темно-синего костюма с ярко-голубыми бахилами радовало взор. Светло-розовые орхидеи в руках резко выделялись. Закревский остановился перед дверью и постучал. Та тут же распахнулась.

— Цветы-то зачем? — удивленно спросила Ника с порога.

— Полагается, — пожал плечами Слава. — Не любишь цветы?

— Я? — Ника задумалась и пробормотала: — Люблю. Идем отсюда.

Слава кивнул, вручил ей букет, прошел в палату, подхватил сумку и повел ее «на выход».

— Тебе выписку оформили? Можем ехать?

Ника предъявила ему карточку и, пристроившись рядом с ним, пошла вдоль коридора.

День был пасмурным и для апреля довольно холодным. Накрапывал дождь, пришлось включить дворники. Врубил радио, чтобы создать видимость оживленности в автомобиле. Потому что толком не знал, о чем говорить. Но доехали быстро. В обратном направлении пробки рассосались.

Выбравшись из машины, помог выйти ей. Когда ее рука оказалась в его, подумал, что не выпускал бы ее никогда.

— Родные пенаты, — зачем-то брякнул он, кивнув на ее окна. — Соскучилась?

— Соскучилась, — кивнула Ника, не отпуская его ладонь. — Ты же зайдешь?

— Зайду, — мягко ответил Закревский и улыбнулся одним уголком губ. — Как минимум дотащу к тебе сумку, и за это ты напоишь меня чаем.

— То есть чай у меня есть?

— Чай — есть, — рассмеялся он. — Кофе, прости, тебе пока нельзя. Но зато есть мороженое. На всякий случай. Только горло не простуди.

Ника засопела и шустро потащила Закревского за собой.

Зашли в квартиру. Он поставил сумку в углу и расстегнул куртку, разуваясь по дурацкой привычке без участия рук. Поглядывал на Нику. И, не зная, о чем говорить, выдал:

— Еще у тебя лампочка в комнате перегорела. Я вчера не успел поменять. Но сегодня сделаю.

— Да можно и потом, — отозвалась Ника.

Она разулась и прошлепала в комнату. Потопталась под окном, глядя во двор и, понимая, что они пошли по замкнутому кругу. Она вернулась домой. И он вернется. Поставит сумку, попьет чаю. И вернется к себе. Сорвавшись с места, она вылетела в коридор.

Ярослав стоял, привалившись к стене возле двери, будто ждал ее. И смотрел в ее лицо теперь безотрывно, выжидающе, настойчиво, как если бы искал что-то в ее зеленых глазах. И боялся не найти того, что искал, чему не было имени. Потом отлепился от стены и шагнул к ней.

— Ника, я…

— Что случилось с лицом? — спросила она, подойдя близко и коснувшись пальцами щеки, потом губы с затянувшимся порезом.

— Подрался.

— Больно было? — спросила она и легко прижалась губами к его губам.

— Тогда было, — прошептал он, мягко обнимая ее плечи и притягивая к себе.

— Хочешь чаю?

— Если нет, то уходить?

— Как хочешь, — Вероника отстранилась и принялась распаковывать сумку.

Обязанности будущего папаши были выполнены неукоснительно. В больнице проведывал, самочувствием интересовался, домой привез. Пора и честь знать. Ей. И отпустить его.

— Ника! — позвал он ее. Негромко. И как-то совершенно безнадежно.

— Что «Ника»? — вскрикнула она. — Ну что «Ника»? Чаю и сам себе нальешь. А дверь тем более захлопнешь!

— Я тебя люблю.

— Правда? А шарахаешься от меня, как от прокаженной!

Полученную информацию он переваривал относительно недолго. Она даже не успела вернуться к раскладываю вещей из сумки. Схватил ее за руку и все-таки притянул к себе. А потом произнес:

— Я не шарахаюсь! Я дня прожить не могу, чтобы тебя не видеть!

— Зато ночами прекрасно без меня живешь! — выдохнула она.

— Ника… — севшим голосом проговорил он и вместо ответа прижался губами к ее губам, узнавая их вкус заново. В то время как руки гладили ее спину и плечи. А сердце пустилось в безумный бой, почти до боли ударяясь о грудную клетку.

Она со смешанным чувством сожаления, что выпросила у него этот поцелуй, и счастья снова ощущать его губы, под которые подставляла щеки, шею, изгибалась в его руках и мысленно просила его не уходить. После сама находила его рот, обнимала, запускала пальцы в его волосы. И сходила с ума, как в первый раз.

— Я соскучилась, Слав, — шепнула Ника.

Он только негромко вздохнул и прижал ее к себе еще крепче, пока губы его продолжали свой путь от ее губ по шее вниз, к ключицам, еще ниже, оттягивая вырез свитера. Кожа ее была теплой и гладкой. Он знал, что щетина царапает эту белоснежную кожу, но и остановиться уже не мог. Стоило только сделать этот шаг. Снова. Потому что она ждала. Потому что она — «соскучилась». Потому что до невозможности истосковался по ней сам. Одна его ладонь скользнула ей под свитер, поглаживая живот, поднимаясь к груди. Сдвигая в сторону край бюстгальтера, сжимая пальцами сосок. Вторая исследовала спину — тоже заново. Будто бы все сначала.

В глубине затуманенного сознания трепыхнулась единственная мысль, которая выдернула его из этого наваждения. Он, с трудом оторвавшись от губ, внимательно посмотрел в ее глаза и прошептал:

— Нам можно? Это не повредит?

— Ну врач не запрещал, — усмехнулась Ника. — Или можем что-нибудь придумать.

— Ради бога, давай ничего не будем придумывать, — почти простонал он и, задрав ее свитер, прошелся по груди губами, прикусывая кожу и тут же лаская ее языком.