Елки-моталки

Дядя Федя, которому Санька, видно, рассказал о пропаже, передал с Гуцких подарок - черную, грубо сработанную поковку и кривое увесистое полено. Санька наверняка участвовал в этом деле, потому как знал, что другу надо. Ведь топор, купленный в сельпо или хозяйственном магазине, это вовсе не топор - смотря что, знаете, сунет вам продавец. Это раз. Потом, топорище. Вроде бы чего проще - насади поковку на деревяшку, поточи малость да и руби себе на здоровье. Но Родион-то понимал в топорах.

Он сидел на теплом крыльце, щурился от солнца, дотошно осматривал подарок. Вроде подходящая поковка. Проем обуха правильный, на конус, щечки в норме, одинаковой толщины и хорошо сливают на утоненье. А закалка? От щелчка поковка пела. Напильник брал лезвие не очень, но все-таки брал. От дерева настоящий топор не тупится, но и крошиться на случайном камне он не должен. А тут, видно, та самая середина, которую по цветам побежалости, а больше, должно быть, по наитию нашел в какой-то деревенской кузне мастер. Нет, ничего себе поковка. Родион, пожалуй, тоже выбрал бы эту.

Он долго вертел в руках тяжелое уродливое полено. Примерял, обстукивал и даже понюхал. Полено, видать, выдержало сроки - не пахло древесиной. Топорище ведь тоже не может быть из какого попало дерева. Все хвойные не годятся - мягки, лохматятся быстро. Крепче дуба нет, однако тут и он не идет - жестковат, отбивает, сушит руки, да и проколоться может при работе. Из чего бы делали в Сибири топорища, думал Родион, если б не росла по тайге там и сям веселая береза? Дядя Федя передал то, что надо было, сходное по длине, сухое комлевое полено, сколок старой березовой чурки. К тому же это был свитух - волокна плелись в нем клубками, раздирали кору, бугрили заболонь. Славно. Крепкое и упругое будет топорище. Вот это подарок! Всем подаркам подарок!

Хозяйкиным топором Родион обсек с полена неровности, одним ударом снял толстую щепу и отложил для клина. Приступил, обдумывая каждый взмах. Свитух был с желтизной, твердым, как кость, и подавался, когда топор брал помалу. Полено легчало, и форма из него постепенно проступала. Вот еще шейку взять поглубже, чтоб рука в нее влегала, и выгиб надо наметить крутой. А конец приспустить и утолщить чуток - топор не будет выскальзывать, если замахнешься от души.

Родион знал, что не повторит того, пропавшего на пожаре топора, но этот хотел сделать не хуже. После обеда он насобирал в крапиве у частокола стекляшек и долго доводил форму. Финка тоже пошла в дело. Нежная стружка стекала, и руки Родиона совсем легкие сделались, но тут надо было их сдержать вовремя, остановить, чтоб уж потом, после насадки, еще поласкать топорище стеклышком.

А насадка - не простое дело; не умеешь - не берись. Лезвие должно точно идти по оси топорища, и его клином направить можно, если скосит. Нет, поковка села хорошо, как тут и была. Родион ставил топор на лезвие, и от хвостовика до крылечной доски помещалось как раз два пальца.

Назавтра он еще полдня провозился с топором. Вытащил на крыльцо свой барахольный ящик. В нем навалом лежали войлочные подметки, сапожная нога, дратва, шило, кусок вару, изоляционная лента, гвозди, старые электрофонарики, молоток и много чего другого. Даже ржавая машинка для стрижки волос. Родион брал ее на затяжные пожары и там стриг мужиков под "гуляевку" - единственную прическу, какую он знал: нечто среднее между "боксом" и "полькой".

Он выудил со дна ящика и забил под обух "подушечку" - железную пластинку с загибом и дырочками, пришурупил ее к топорищу. Топор потяжелеет чуток, а главное, уж не соскочит ни при какой работе. Вырубил клин из щепы, поплевал на него, чтобы плотней вошел, загнал. Вот это был топор!

Конечно, не совсем еще. Черноту с лезвия Родион снял напильником и больше часу доводил жало на бруске. Теперь-то уж дело к концу шло. Попробовать? Настоящий топор должен гвоздь тесать. Он и тесал, снимая тонкую стружку, а сам не подавался. Еще стеклышком по топорищу пройтись, уже окончательно, и потом шкуркой залоснить все. Шкурка снимала мелкую пыль, делала плавней все линии, и вот проступили уже хитрые узоры свитуха. Топор получился. Он не уступал, пожалуй, старому, потерянному, только с ним не вспоминалось ничего, как с тем. Любуясь топором, Родион шил из брезента чехол, крепкий чехол с пряжкой и петлями для ремня. К вечеру уже, заканчивая работу, примерил инструмент. Пояс приятно оттягивало, топорище льнуло к бедру и просилось в руки. Даже колени перестали ныть - до чего славный топор получился.

На другой день проснулся он ни свет ни заря. Пробежал глазами письмо Пины и покрутил головой. Потом крикнул хозяйке, чтоб та наварила побольше картошки, сел к окну бриться. Сегодня он полетит. Погоде и налаживаться не надо было, на дворе за ночь не похолодало даже - вчерашнее солнце так нагрело землю, что уже с рассвета в открытое окно теплом дышал двор, а воробьи на заборе томились с раскрытыми клювиками.

Родион выпил полкружки воды, а остальное вылил в тарелку на подоконнике - воробьям.

Надо было торопиться, как бы Платоныч не улетел без него. Палку свою Родион все же захватил на всякий случай, хотя опухоль за эту ночь совсем сошла. На главной улице он остановил такси. Машина под ним осела.

- На аэродром, - сказал Родион и, увидев, что шофер начал разворачиваться, поморщился. - Да не на тот! На травяной. Прямо...

4

Следователь. Это мое первое дело, Алексей Платонович, и я прошу вас помочь мне.

- В чем?

Следователь. Понять его.

- Пожалуйста, товарищ следователь, если смогу.

Следователь. Вы присутствовали при первой их встрече?

- Они при мне встретились.

Следователь. Когда это было?

- Числа я точно не помню, но можно установить. В бортовой журнал Гуляев записан - я его брал с собой в облет, хотя он еще и не оправился после травмы.

Следователь. Что вы можете сказать об их отношениях?

- Ничего не могу.

Следователь. Скажите, они при вас никогда не ссорились?

- Было.

Следователь. Из-за чего?

- Из-за меня.

Зеленое поле аэродрома было пусто. У ангара стоял вертолет с зачехленными лопастями, престарелый "антон" на якорях, который ремонтировался с самой зимы, да знакомый авиапатрульный Як. "Не улетел, подумал Родион про Гуцких. - Молодца!"

Просторный двор был полон какого-то народу. На крыльце конторы, где обычно отдыхали парашютисты, у склада и вдоль забора сидели и лежали неизвестные люди, одетые в разное - в чистое и не очень, мятые и свеженькие, в галстуках и без них. Жевали травинки, дремали. Родион проковылял по двору, разглядывая чужаков, а на него никто не глядел.

Гуцких сидел в комнате летчиков-наблюдателей и что-то втолковывал неспокойному человеку с длинной спиной. Сзади на пиджаке у незнакомца был разрез; Родион даже не знал, что мужчины такие разрезы делают. Платоныч обрадованно поднялся навстречу Родиону.

- Привет, Гуляев! Ходишь?

Незнакомец обернулся. Лицо у него было бледное. И еще Родион засек тоненький захватанный галстук.

- А что это за люди, Платоныч? Во дворе-то?

- Я же тебе говорил по телефону.

- Не помню.

- Мы - тунеядцы, - ухмыльнулся незнакомец.

- Верно, - подтвердил Гуцких.

- В смысле? - спросил Родион.

- Ты что, Гуляев, газет не читаешь? Ну, которые не хотят работать.

- Вон оно что! Так. А нам они зачем?

- Приказ прислали, понимаешь? - сказал Гуцких. - Бирюзову мы двоих сегодня уже подкинули.

- Что он там с ними делать будет?

- Воспитывать, товарищ Гуляев. - Голос незнакомца был с расстановочкой, будто его принуждали говорить, и слова он пускал через губу. - Трудовые навыки приобретем, перекуемся!

Он поглядел с усмешкой на Родиона, нагло и снисходительно поглядел, будто на несмышленыша, хотя был с ним, видать, одних лет, потом внезапно убрал улыбку, а глядел все так же плохо.

- Так. - Родион сел на скамейку. - Ладно.

- Вот и я считаю, что ладно, - вздернул плечами незнакомец и хохотнул. - Перекуемся... И вам хорошо, и нам хорошо!