Мангазея

– Но, Афоня! – взмолилась та, в смятении глядя на него.

Тот осуждающе посмотрел на нее:

– Был Афоня, да весь кончился… Теперь у тебя, Мария, будет достаточно времени подумать над тем, что я тебе сказал. А мне действительно надо выспаться. Все! Ступай!

Следующим поздним вечером Афанасий вернулся в свою комнату и был удивлен, застав в ней Марию.

– Ты что это здесь до сих пор делаешь?

– Убираюсь, Афанасий Савельевич, – смущенно ответила та. – Ведь день-то еще короткий…

– А может быть, просто ждала меня? – усмехнулся тот, подозрительно глянув на нее.

– Может быть, и так, Афанасий Савельевич, – не стала отрицать она, отведя глаза в сторону.

Афанасий вскипел:

– Да что ты это заладила: Афанасий Савельевич, Афанасий Савельевич… Я же ведь еще вчера, кажется, сказал, что тому, кто старое помянет, – глаз вон!

Лицо Марии просветлело, и она, как от ожидания очередного чуда, прикусила губу.

– Клюквенного соку плескани, Маша, а то что-то пересохло во рту.

– Конечно, конечно, Афанасий… – и смешалась. – Афоня, – поправилась она, неуверенно глянув на него.

А тот, сделав несколько глотков сока из высокого стакана заморской работы, задумался.

День действительно выдался на редкость тяжелым…

Вначале он сделал смотр двадцати стрельцам во главе с десятником Семеном Гурьяновым, выделенными воеводой в его отряд, а заодно и своим казакам, которые от безделья несколько разболтались.

Затем, выйдя из детинца, спустился на плотбище, чтобы проверить ход подготовительных работ к строительству дощаников. Оба уставщика, и старый, Дементий Дубинин, и новый, Яков Кривой, прибывший в Мангазею с несколькими корабельными мастеровыми еще перед самым ледоставом по указанию тобольского воеводы, подробно ознакомили его с состоянием дел. Показали и чертежи дощаников, которые предстояло построить, ответив на ряд его вопросов. Когда же он спросил, можно ли установить на одном из них пищаль[34], уставщики озадаченно переглянулись. А затем пообещали разобраться с этим вопросом и доложить ему свое решение. Когда же он с некоторым недоумением сказал им, что, как ему известно, на судах Ермака при его походе в Сибирь были пищали, те объяснили ему, что у Ермака были не дощаники, а струги, поднимавшие по 20 человек с полным вооружением, боеприпасами и продовольствием. То есть были раза в два больше их дощаников. И Афанасий согласился с их доводами, решив подождать их окончательного решения.

Затем с интересом посмотрел, как мастеровые с бородами белыми от инея, оседающего на них от дыхания на морозце, распускали толстые, заранее заготовленные еще прошлым летом сосновые бревна на судовые доски. «Да, нелегка их работа!» – с сочувствием отметил он.

И с тоской посмотрел на реку, покрытую льдом толщиной до трех аршин[35]. Было такое впечатление, что этот лед так никогда и не растает, хотя он, конечно, знал, что это не так. А уставщик Дементий Дубинин заверил, что во второй половине мая река уже полностью освободится ото льда. Стало быть, прикинул Афанасий, поход можно будет начать в начале июня, так как дощаники будут строить на берегу, когда потеплеет, и, только после того, как вскроется река, их спустят на воду.

Но самым нудным делом все-таки оказались расчеты, которые они проводили вместе со стрелецким десятником, своим помощником, в съезжей избе под руководством Макара, приставленного к их отряду дьяком Бастрыкиным. Товары для обмена на мягкую рухлядь с туземцами, провиант для отряда на год, огневые припасы, хозяйственную утварь, свечи и подсвечники к ним… Голова шла кругом.

И наконец, уже вечером, доклад воеводе о проделанной за день работе, а затем, в который уж раз, обсуждение многочисленных вопросов, связанных с предстоящим походом.

Афанасий устало поставил стакан на стол.

– Разбери, Маша, постель. Устал. Прилягу, пожалуй.

– Я мигом, Афоня! – метнулась та к кровати.

Он подошел к разобранной кровати и стал не спеша раздеваться, в то время как Мария в смятении наблюдала за ним.

– А тебе что, нужно отдельное приглашение? – с долей удивления спросил он. – Раздевайся, гаси свечи и прыгай в постель!

Та же с навернувшимися на глаза слезами счастья засуетилась:

– Я сейчас, Афоня! Я сейчас…

Однако, раздевшись и погасив свечи, откинула край одеяла и осторожно, боясь потревожить живот, легла в постель.

– Раньше так прямо-таки впрыгивала, – усмехнулся Афанасий, наблюдавший за ней.

– Погоди, вот разрешусь от бремени, и опять буду впрыгивать к тебе в постель с превеликим удовольствием! – радостно сказала она и притихла, прижавшись к нему. А через некоторое время прошептала: – Я же ведь, Афоня, этой ночью, почитай, и не спала. Все переживала и думала, думала…

Тот усмехнулся:

– Думать вообще-то никогда не вредно. Особливо, когда это идет на пользу. Ну да ладно. Ты, как мне сдается, так и не сказала своим подружкам о предстоящем нашем венчании?

Та, взгрустнув об этом, как о несбыточной мечте, отрицательно покачала головой:

– Ну как же я смогла бы сказать им об этом, придя спать вместе с ними. Ведь так же, Афоня?

– И то, пожалуй, правильно. Еще успеется…

Мария лежала ни жива ни мертва, всей своей изболевшейся девичьей душой предчувствуя, что вот именно сейчас и может решиться вопрос всей ее дальнейшей жизни.

Однако тот, от которого целиком и полностью зависело это, вроде как отодвигал его решение на неопределенное время.

– Толку от меня, Маша, как от мужика сегодня будет мало, – усмехнулся Афанасий и удивился сам себе: – Надо же, даже отказался сыграть пару партий в шахматы с твоим барином. А посему готов ответить на все твои вопросы.

Мария медленно, как бы раздумывая, приподнялась на локте и недоверчиво, почти со страхом, спросила:

– А ты не будешь сердиться?

– Не буду. Обещаю…

И та с радостно забившимся сердцем опустила голову на подушку.

– Хотя, как я припоминаю, – заметил он, – тебя интересовало все, связанное с предстоящим походом на Турухан?

Она молча кивнула головой, боясь выдать свое волнение голосом, который мог бы нечаянно и дрогнуть.

А Афанасий не спеша стал объяснять:

– Поход начнется где-то в начале июня, когда река полностью очистится ото льда и будут готовы все четыре дощаника, рассчитанные на перевозку отряда из тридцати человек: стрельцов и казаков.

– А кто будет у вас за главного? – робко спросила Мария.

– Как это кто? Начальником отряда буду я.

– Ты?!

Буквально огорошенная словами Афанасия, Мария уже не могла слушать его лежа и присела на кровати, не обращая уже внимания на живот, мешавший ей. Известие о том, что ее Афоня будет командовать целым отрядом, взволновало ее.

– И все эти мужики будут слушаться тебя?!

Тот откровенно рассмеялся:

– А ты когда-нибудь видела начальника, которого бы не слушались его подчиненные?

– Ой, Афонечка, милый, мне так страшно стало за тебя…

– Это почему же? – искренне удивился тот.

– Так ведь ты же теперь будешь отвечать за все, что может случиться с твоим отрядом!

– А как же! – снова рассмеялся тот над ее страхами и успокоил: – Я же, Маша, нахожусь на государевой службе, и мне положено отвечать за людей, подчиненных мне. Понимаешь?

Та неуверенно кивнула головой, все же боясь за него, а затем, все еще страшась его возможного гнева, все-таки спросила:

– А что вы будете делать на Турухане?

– Облагать самоедов ясаком, – как о само собой разумеющемся ответил тот.

– А ежели они не захотят платить его, этот самый ясак?

Афанасий усмехнулся:

– Тогда будем заставлять силой.

– Но ведь это же война, Афоня! – ужаснулась Мария, в страхе прижав к груди кулачки. – Тебя же ведь могут тогда и убить!..

34

Пищаль – старинная пушка.

35

Аршин – русская мера длины, равная 0,71 м.