Страница 15 из 20
Оценив все эти условия и не получая донесений от разъездов, а лишь беспрерывные жалобы, что держаться нельзя, что отступают, что потери огромные, я решил оттянуть части несколько назад и занять более устойчивое положение с обеспеченным правым флангом. С этой целью около 4 часов дня я приказал генералу Гандурину с 6 ротами общего резерва 113-го полка занять деревню Куммельн с прилегающими рощицами и окопаться. Правее был выслан полуэскадрон гусар и послано приказание отойти в этот район 1-му дивизиону 29-й артиллерийской бригады и мортирной батарее. Под прикрытием этой опоры и не ранее того, как позиция у Куммельна будет занята, генералу [Орлу] отходить первоначально на высоты у Шершинелена. По достижении этого рубежа предполагал перевести все на линию Катенау – Альт Будупенен, о чем также сделал предварительные распоряжения для подготовки тыла. После этого вместе с штабом дивизии поехал в Катенау, чтобы лично обо всем доложить генералу Смирнову. Последнего застал в здании театра. В театральной зале был расставлен стол, на котором валялись остатки от еды. Весь многочисленный штаб корпуса толкался тут по всему помещению. Шли громкие разговоры, хохот, сильный шум. Видно, что немного подвыпили. В то же самое время улицы Катенау были загромождены повозками и заставлены в беспорядке верховыми лошадьми, так что с трудом можно было пробраться. Что бы произошло, если среди этой каши упал снаряд? Никто в штабе ни о чем, очевидно, не думал. Генерал Смирнов был все же озабочен бегством 28-й дивизии. Когда я ему объяснял обстановку и отданные приказания, он и Шемякин стали умолять меня удержаться на месте, причем обещали сейчас же дать тяжелую батарею и 1 эскадрон гусар и затем для обеспечения тыла занять двумя батальонами 112-го Уральского полка[61] высоты у Катенау. Затем сказали, что получено известие, что 116-й Малоярославский полк подходит и, вероятно, завтра днем присоединится к дивизии. Ни о чем этом не могли мне раньше сказать по телефону; удивительный беспорядок. Ввиду этого я немедленно продиктовал приказы о том, чтобы укрепиться на позиции Куммельн – Шершинелен, а 114-му полку отойти в резерв к Микутелен. Приказ немедля разослал с офицерами-ординарцами во все части. Сам же со штабом дивизии отправился рысью в Куммельн, осмотрел позицию и приказал генералу Гандурину устроиться здесь наикрепчайше и соединить весь 113-й полк. Тут же увидел, что батареи уже успевшего подойти 1-го дивизиона и мортирная батарея стоят слишком кучно, пришлось развести. Отсюда поехал к Катенау и осмотрел высоты к северу от города, где в это время действительно окапывались роты Уральского полка и выставлялось сторожевое охранение. По пути в Катенау впервые увидел немецкий аэроплан, который медленно пролетал вдоль фронта нашей позиции у Куммельна. На ночь штаб дивизии стал в Альт Катенау, куда сейчас же со всех сторон были проведены телефоны; штабс-капитан Люляк работал отлично. Расположились в помещичьем доме роскошного имения, где были громадные сараи, конюшни, овины с большими запасами всякого зерна и фуража. Рядом находились обширные помещения и угодия образцовой с[ельско] х[озяйственной] школы. 114-й и 115-й полки стали отходить очень медленно, причем неприятель преследовал их только огнем тяжелой артиллерии. К сумеркам Вяземский полк был на высотах у Шершинелена, последним пришел, как докладывал генерал Орел, полковник Войцеховский со штабом полка. Тотчас приказали приступить к окапыванию. С высот был хороший обзор и обстрел. Когда подходили роты, то заметили, что некоторые из них в ничтожном количестве, человек 15–20. Сильно обеспокоились такой страшной убылью. Но к утру они уже опять пополнились до обычного состава. Оказалось, что все люди этого недочета самовольно ушли в течение боя в тыл, и никто их не удержал, а когда пронюхали, что роты в безопасности, опять к ним присоединились. Вот какая ужасная черта наших солдат обнаружилась во время боя и какое отсутствие надзора всех младших начальников, допускавших это безобразие. Эта страшная язва всей армии развивалась и росла все больше и больше и дошла до того, что некоторых частей не существовало вовсе: все люди разбрелись и большинство, конечно, в плену.
Я поместился в спальне вместе с Ефимовым, спали на громадной двуспальной кровати. Рядом была уборная с ванной. Последнюю тщательно вымыли и пробу купания произвел Ефимов. После этого Андрей (мой денщик) еще раз тщательно вымыл ванну, и тогда уж я как следует вымылся. Везде тут были набросаны целые горы великолепного белья и всякого платья, а также бесчисленное количество всяких книг и альбомов.
Ко времени моего приезда в Катенау получено было обстоятельное донесение от одного из разъездов Павлоградского гусарского полка, высланного в северозападном направлении. Начальник разъезда был штабс-ротмистр. Помню, что из этого донесения ясно было видно, что на порядочном фронте, верст на 10–12 севернее дивизии не было значительных сил противника, и только в 1–2 деревнях засели небольшие части. Донесение дало уверенность, что мы успеем приготовиться к встрече противника, если он перейдет потом в наступление. В эту критическую минуту сведение это было настолько важно, что начальник разъезда был представлен к Георгиевскому оружию и получил его. В течение ночи и следующего дня сведения были вполне успокоительные. Нам было приказано оставаться на месте, очевидно, пока не будет собрана 28-я дивизия и опять выдвинута на свое место.
Прибытие полковников Астафьева[62] и Ваулина
8-го августа днем к штабу дивизии подъехал экипаж, и мне доложили, что являются командиры 110-го Камского[63] полковник Астафьев и 112-го полка полковник Ваулин (оба – 28-й дивизии). Оказалось, что они после бегства 28-й дивизии, отчислены от командования полками и оба назначены в мое распоряжение. Явились крайне сконфуженными, со слезами на глазах и рассказывали о своей невиновности. Последняя очень условна. Насколько я запомнил, 28-я дивизия придерживалась буквально приказа двигаться на таком-то фронте – разбросалась по мелочам. Колонны были слабые, наступали без всякой связи и без разведки, с самым близким охранением. Противник обрушился на правую колонну, смял ее и отбросил. Продолжая наступать, он последовательно атаковывал остальные колонны и также отбрасывал их. Силы неприятеля были, по-видимому, даже не особенно велики. Но одновременно с его пехотой наступала в охват кавалерийская бригада (или полк) с конной батареей, которая бросилась на тылы и тут имела невероятный успех. Она разгоняла и рубила отступавших, захватывала зарядн[ые] ящики, парки и обозы, которые все в неописуемой панике и беспорядке неслись назад, не слушая никаких приказаний. В это время как раз к полю сражения подходила бригада генерала Орановского, и если бы Орановский был на высоте своего назначения, то он таким же образом, как и немцы, мог броситься в тыл охватывающих частей противника и обратить их успех в полную катастрофу. Но, к сожалению, по его колонне откуда-то открыли артиллерийский огонь, и он, ничего не предприняв, повернулся и увел бригаду с поля сражения. За это он был отчислен Ренненкампфом от командования и на его место назначили генерал-майор Леонтовича (тоже совершенно неспособный генерал, но, как бывший командир Ахтырского полка, протежируемый Ренненкампфом). По-видимому, вина Астафьева и Ваулина, этих скорее архиереев, чем командиров, состояла в том, что они преблагодушно ехали в своих колоннах, упустили всякое управление, не имели никакой связи и разведки, а когда немцы ударили их совершенно неожиданно, то растерялись, и, пока обдумывали, что делать, их полки поротно, вместе с артиллерией уже улепетывали, вместо того чтобы задерживать противника. Сами они в такую минуту не приняли никаких мер и только увеличивали беспорядок тем, что, захватив знамена, ускакали с ними в Вержболово. Там они, чувствуя себя героями, спасителями знамен, явились со знаменами в руках Ренненкампфу. Но тот уничтожил их грозным налетом и приказал скакать обратно навстречу своим полкам, собирать их и вести вперед на врага. Говорят, Лашкевич во время отступления дивизии, растерявши почти весь свой штаб, стоял на какой-то дороге и чуть ли не со слезами упрашивал всех возвращаться в бой. Будучи, конечно, главным виновником всей катастрофы, он тем не менее почему-то ушел от ярости Ренненкампфа. 28-я дивизия входила раньше в состав 3-го корпуса, которым командовал Ренненкампф, и ему из ложного самолюбия не хотелось признать, что часть, которая находилась под его начальством и которую он преувеличенно расхваливал, оказалась фактически совершенно неподготовленной. Пристрастие Ренненкампфа к войскам 3-го корпуса было видно и далее, в течение всего времени, пока он был командующим армией. Известно, что 3-й корпус получил гораздо больше наград, чем остальные.
61
112-й пехотный Уральский полк – сформирован 17 мая 1797 г. как 11-й егерский полк. С 1863 г. – Уральский пехотный полк. В 1914 г. в составе 28-й пехотной дивизии, дислокация – Олита, командир полка полковник Н. Н. Ваулин, с 10 августа – полковник М. Ф. Гржибовский. В феврале 1915 г. полк был почти полностью уничтожен в Августовских лесах, воссоздан весной 1915 г., расформирован в начале 1918 г.
62
Автор искажает фамилию, правильно – Евстафьев.
63
110-й пехотный Камский генерал-адъютанта графа Толя 1-го полк – сформирован 11 июля 1813 г. как 53-й егерский полк.
С 1863 г. – Камский пехотный полк. 21 января 1914 г. Высочайшим приказом полку было пожаловано имя генерал-адъютанта графа Толя 1-го. В 1914 г. полк дислоцировался в Ковно, командир полка – полковник В. П. Евстафьев, с 10 августа – полковник Г. И. Рябенко. В феврале 1915 г. полк был почти полностью уничтожен в Августовских лесах, воссоздан весной 1915 г., расформирован в начале 1918 г.