Беллинсгаузен

В академии установился постоянный караул из одного офицера и восемнадцати учеников, по трое от каждой бригады. Дозор ночью ходил по дворам и вокруг здания, в определённое время бил зорю.

Преподаватели тоже обязывались являться вовремя и «обучать всему, что их чину принадлежит, со всяким прилежанием и лучшим разумительнейшим образом». Для изучения кораблестроения ученики ходили в Адмиралтейство, где присматривались к ремеслу.

Стала практиковаться и посылка геодезистов Морской академии в Сибирь. Они участвовали в описи России и составили географический атлас, за что некоторым из них уже дочь Петра Елизавета пожаловала потомственное дворянство.

Из Морской академии с1717по 1725 год вышло 147 мичманов, 4 корабельных секретаря, 61 унтер-лейтенант и 3 лейтенанта. Чин мичмана в то время не был офицерским. Первыми мичманами стали два брата Мусиных-Пушкиных, Степан Малыгин, Алексей Чириков, Алексей Нагаев, Семён Мордвинов, Воин Римский-Корсаков, чьи имена увековечились на российских картах в истории российского флота.

Но с кончиной Петра Россия потеряла великого монарха, а русские моряки — отца и благодетеля...

После Петра судьба России попала в руки жестоких, тупых остерманов и биронов, невежественных проходимцев, коим щедро раздавались высокие военные и гражданские чины, титулы, доходные места. Флот, как и дом без хорошего хозяина, приходил в упадок, а вместе с ним и все его заведения. Подстрекаемые то французами, то англичанами соседи России — немцы на западе, шведы — на севере, турки на юге — стремились отнять петровские завоевания.

Ученики Морской академии из бедных, которым жалованья едва хватало на самую скромную пищу и которые за неимением одежды и обуви не могли появляться в классах, перебегали в Сухопутный корпус, где содержание было поставлено получше. Ну а которые морю служить хотели, «бескуражно и в бедствии оставались и науки более трудные усердно одолевать старались».

Кое-что сдвинулось с воцарением дочери Петра — Елизаветы Петровны. Адмиралтейств-коллегия составила протокол и через канцлера Бестужева-Рюмина на глаза императрице продвинула. Поистине это был крик души русских адмиралов, хотя писать они старались по-деловому сухо, как обычно рапорты составляли. Они указывали, что флоты и Адмиралтейство пришли в крайнее несостояние, больше всего от великого недостатка в офицерах, коих коллегия пополнять и производить не может, и все командиры, служащие долго без всякого производства, остаются обескуражены. Нет надежды, чтобы и Морская академия пополнялась, ибо никто из русских, а наименьше из знатного дворянства, детей своих в оную отдавать охоты не имеет[5]...

Заключалась петиция печальными словами, что теперь уже близка опасность все императора Петра Великого труды потерянными видеть.

В приложении обращалось внимание на гардемарин. Хотя по петровскому указу это звание, от французов взятое, у которых слово «гарде де марино» означало «морской страж» или «морской гвардеец», фигурировало, однако ясного регламента не имело.

Докладчик по морским делам генерал-кригс-комиссар Михаил Белосельский это звание определял так: «Гардемарину в научение не менее надлежит быть и по регламенту выучить все науки, как в шесть или семь лет, а потом вступить только в унтер-офицеры, почему и паче кураж к научению и охота к службе простыть и охладеть может... А понеже служба морская есть многотрудная, охотников же к ней весьма малое число, а ежели, смею донести, никого; академия состоит хотя из дворянства, но весьма из небогатого, почти платья и доброго пропитания не имеющего, и, следовательно, в большие чины... положить невозможно. Нынешние же офицеры, как от бескуражицы, скоро перевестися могут, то в самом деле не без трудности кем исправлять будет морскую службу, понеже в сухопутные офицера в три года доброго получить можно, а морского не менее двенадцати лет достать невозможно».

Ох и крутил, вязал петли князь Белосельский, словесами туманными козырял перед малоумственной монархиней, но и та суть уловила. Вместо академии в Петербурге и Навигацкой школы в Москве приказала новое учреждение основать и выпускать оттуда мичманов полноценных, то есть в офицерском звании.

По указу 1752 года академию преобразовали в Морской шляхетский корпус. Учебные и жилые помещения были расширены вдвое и улучшены. Всю заботу по организации нового учебного заведения императрица возложила на Алексея Ивановича Нагаева, умного моряка, гидрографа, капитана I ранга. А в сотрудники дала Григория Спиридова, Харитона Лаптева, Ивана Голенищева-Кутузова, Егора Ирецкого. Но их часто отрывали от Корпуса для других неотложных дел, так что трудились они на поприще воспитания как бы по совместительству.

Фабиан Беллинсгаузен как-то подсчитал, что со смерти Петра и до дочернего указа было произведено в мичманы немногим более пятисот человек, были годы, когда вообще выпусков не производилось. Россию как будто на истяг испытывали, и тем не менее выдавала она вполне достойных флотских — того же Харитона Лаптева, с великими мучениями описавшего северные берега Сибири, или подштурмана Семена Челюскина, чьё имя увековечилось на самом северном мысу Азии.

Всех воспитанников разделили на три класса. В первом занимались 120 гардемарин, во втором — 120 кадет, «состоящих в науках выше тригонометрии», в третьем — самые младшие, «достигшие тригонометрии и ниже». Жалованье в год было назначено «не хлеще спартанского», но никак не нищенское. Гардемарину полагалось 30 рублей, кадету 2-го класса — 24, 3-го класса — 18 рублей. Две трети вычиталось на мундир, треть — на бельё, обувь, починку.

Обмундирование состояло из кафтана с белым воротником и обшлагами и штанов зелёных, камзола белого сукна же подбоем. Мундир давался на два года. Для повседневной носки полагались сюртуки из зелёного ординарного солдатского сукна. Форма первоклассников отличалась от других позументами на обшлагах. Сержанты, каптенармусы, подпрапорщики, фурьеры и капралы носили больше позументов в отличие от рядовых.

Гардемарины высылались для практики в море. Из второго класса набирались команды для морской артиллерии в качестве констапельских учеников.

Морские чины для обучения брались «сверх флотского комплекта с довольным в науках искусством». Во главу Корпуса назначался капитан I ранга. В каждой роте состояли капитан III ранга, капитан-лейтенант, лейтенант и унтер-лейтенант, один из них должен быть артиллеристом, «совершенно знающим артиллерию и фортификацию». Кроме того, каждой роте надлежало иметь прапорщика из кадетских унтер-офицеров и адъютанта. Лучшим обучавшимся высшим наукам кадетам присваивались сержантские, капральские и фурьерские звания, которым шло прибавочное жалованье.

Всех гардемарин и кадет снабдили ружьями и амуницией, выделив некоторую сумму на их ремонт, а также на знамёна, барабаны, кроме литавр и музыкальных инструментов.

На два рода разделили корпусной караул. В классах караул держали гардемарины и кадеты, на дворе и вокруг — солдаты морской команды.

На пищу было определено по 30 рублей на воспитанника. В море они получали по полторы порции — «для приохочивания к службе».

Распорядок же оставался суровый, для неженок не приспособленный. Будили барабанным боем. Потом шла умывка, одевка, фронт. Дежурный офицер осматривал, чисты ли руки и уши. Дневальный выдавал по серой булке в фунт весом, с нею убегали в умывальню, где стояли чаны со сбитнем. Каждый получал по кружке и уминал завтрак здесь же. С восьми до полудня в классах одолевали трудные предметы — морские науки, иностранные языки, математику, геометрию, тригонометрию, с двенадцати до часу маршировали по плацу, обедали щами с говядиной и кашей, а с трёх до шести пополудни осваивали более лёгкие дисциплины — словесность, Закон Божий, всеобщую историю, географию. В шесть опять получали по булке и принимались за подготовку к урокам. В ужин подавались те же щи, каша «со шпорами» — ячменная, дурной очистки, отчего она царапала горло. Тот, кто дежурному по какой-либо причине попадался на глаз, лишался булки, а то и горячего. А уж в субботу после молебна устраивали порку всем, кто умудрился за неделю проштрафиться.

5

Морскому кадетскому корпусу казна увеличила отпуск денег на содержание определённого числа воспитанников — 360 человек, в том числе 120 гардемарин. Мотивом, почему их включили в число воспитанников корпуса, видимо, послужило то, что на малое гардемаринское жалованье невозможно было себя содержать, и престарелые, заслуженные уже члены Адмиралтейств-коллегии, испытав на себе всю горечь состояния в этом ранге в молодые годы, много строк посвятили в докладе императрице доказательству выгоды нового устройства Корпуса.