Беллинсгаузен

Устраивал школу для моряков Пётр Великий в заботах о кадрах будущего русского флота. «Быть математических и навигацких, то есть мореходных, наук учению», — говорилось в указе 14 января 1701 года, а воплощалось, как всегда при поспешании, батогами с немилосердной суровостью.

Сначала Навигацкую школу разместили на Полотняном дворе в Замоскворечье, пригласили учителей дорогих и степенных. Математик и астроном Абердинского университета в Шотландии Фарварсон да навигатор Ричард Грейс казне обходились в копеечку. При них был, правда, умом неущербный Леонтий Филиппович Магницкий, но этот свой — мог и на квасе с хлебом перебиться. Глянув на Полотняный двор, Фарварсон сразу заартачился — тесно помещение и неудобное для астрономических наблюдений. Спросили, а какое надобно? Чтоб стояло в пристойном и высоком месте, где можно горизонт видеть, делать обсервацию, начертание и чертежи чинить не в кельях монастырских с оконцем величиной с мышиную норку, а в просторных и светлых покоях. Где такую избу в деревянной первопрестольной отыскать? Церковь отдать? Божьи люди и без того вопят.

Новое здание строить? Ни денег, ни материала, ни мастеровых нет — всё загнали в болота фряжские новую столицу воздвигать.

Надоумил Брюс, учёная голова и чернокнижник: приспособить Сухареву башню, но опять-таки с достройкой верхних палат. Делать нечего — раскошелиться чуток пришлось.

Весь 1701 год ушёл на достройку верхнего этажа и составление плана занятий. Учеников тогда числилось четверо. Но на другой год там уже обучалось две сотни, а позднее добрались до 560 отроков и юношей дворянских, подьячих, посадских, солдатских и других сынов от двенадцати до семнадцати лет. Первый директор, известный горлопан и хлебосольник Фёдор Алексеевич Головин[4], желая потрафить царю, выбивал для выводков своих прокормные деньги немалые. Иные вообще из собольих мехов не вылезали, иные шили казённые кафтаны из сермяжного сукна. Были среди школяров и такие, кто умудрялся на харчевые деньги родителей содержать, покупать дома, справлять свадьбы. Изворачивались, как могли, и учились тоже по-разному. Когда уже после смерти Головина при директоре князе Владимире Васильевиче Долгоруком петровский адмирал Фёдор Апраксин экзаменовку при выпуске учинил, то против многих фамилий в списке ставил резолюцию безапелляционную и, что характерно, справедливую: «В солдаты», «В артиллерию», «Оставить в учении», «Послать за море». За границей ретивые мореходы уж узнавали корабли «от киля до вымпела» и дослуживались до больших чинов.

После успешной Гангутской битвы Пётр учредил уже в Санкт-Петербурге Морскую академию, куда переехали из Москвы учителя-иностранцы, а в старой Навигацкой школе остался главным наставником Магницкий.

Академия обосновалась в доме Кикина на месте Зимнего двора, на углу, обращённом к Адмиралтейству и Главному штабу. Дом достроили, превратив в двухэтажный.

Великий командор мечтал устроить академию по образцу французских морских училищ в Марселе, Тулоне и Бресте. Назначил и директором француза. Однако барон Сент-Иллер имел вздорный характер, дело знал плохо, ссорился с профессорами, дрался с учителями и учениками, пока не наскочил на Андрея Артамоновича Матвеева, которому Пётр поручил присматривать и за академией в Петербурге, и за Навигацкой школой в Москве. Тяжба кончилась тем, что царь оставил заведовать морскими заведениями одного Матвеева, а Сент-Иллера с миром «для его прихотей отпустить».

Андрей Артамонович постарался поднять обучение, но при назначении сенатором и президентом Юстиц-коллегии вынужден был сдать начальство полковнику и бомбардир-капитану Григорию Скорнякову-Писареву, человеку весьма дельному, получившему образование за границей. Однако и у него оказалось много занятий другого рода — не хватало Петру способных и работящих помощников, бросал он их туда, где дело горело, затыкал, где прорывало. Через три года сдал учебные морские заведения Скорняков-Писарев царскому родственнику капитану Александру Львовичу Нарышкину, а тот в свою очередь передоверил должность родному брату Ивану.

Удалой братец Иван Львович постарался не ляпнуться в грязь лицом. Навёл порядок жёсткий, ленивых сёк беспощадно, чуть ли не по всем губерниям искал хороших учителей, переводчиков, лекарей, воспитателей. Он запретил принимать безграмотных, хоть бы и боярских сыновей, жениться разрешал только после окончания учёбы и не моложе двадцати пяти лет. Иные барские сынки старались увильнуть от ежедневных занятий, совали взятки учителям и надзирателям. Обнаружив такое, Иван Львович тех и других приговаривал к батогам, а суммы приобщал к общей кассе академии для поощрения учеников даровитых, но бедных.

Батоги ещё с Навигацкой школы были чуть ли не единственным воспитательным средством в то грубое, торопкое время. Традиционно передавалось битие от поколения к поколению, видоизменялось разве что в формах. В каждом классе за порядком наблюдал «дядька». В обязанность ему вменялось «иметь хлыст в руках; а буде кто из учеников станет бесчинствовать, оным хлыстом бить, несмотря какой бы ученик фамилии ни был». Жестоко наказывался и тот, «кто поманит», то есть кто будет потворствовать. К числу наказаний причислялось и такое: «Сечь по два дни нещадно батогами, или по молодости лет вместо кнута наказывать кошками». За преступления тяжкие гоняли шпицрутенами сквозь строй и после этого оставляли по-прежнему в учении.

Дикая грубость нравов не щадила и учителей, которые «были поведения не совсем одобрительного». В случае загула их сажали в «трубную» — сарай, где хранились противопожарные инструменты и помпы, и «ставили в буй». Так назывался неподъёмный комель толстой сосны, к нему приковывали один конец цепи, а другой оканчивался ошейником, запиравшемся на шее виноватого.

И царь, и подчинённые ему доброхоты вырастить желали семя крепкое, устойчивое ко всяким невзгодам. Но получалось всё как-то шиворот-навыворот, шло сикось-накось.

Великому преобразователю ни сил, ни времени не хватало, чтоб до всего докопаться, порядок навести. Хорошее начинание по мере исполнения начинало вихлять из стороны в сторону, как колесо, терявшее ступицы, и останавливалось, совсем развалившись.

На содержание Морской академии отпускалась половина суммы, раньше расходуемой на Навигацкую школу. Однако и эти деньги из казны поступали неисправно. А нужны они были не только на жалованья, но и для обустройства верхнего этажа, не имевшего печей. Один год академия вообще не получила ни копейки. Как-то, уже на последнем году жизни, Пётр заглянул в заведение, им учреждённое, да чуть рассудка от гнева не лишился. Разузнал и о жалованье с недоимками, о том, что топить нечем, увидел худо одетых учеников, каких хоть на паперть выпускай за подаянием, лекции послушал, удивился, что одни воспитанники в здании академии живут, другие в магазинах на Адмиралтейском острове между Фонтанкой и Невой ютятся, и, перебесившись, начал наводить воинский порядок.

Учеников разделили на шесть бригад, по пятьдесят человек в каждой. Над всеми в строевом отношении поставил гвардейского офицера, названного «командиром морской гвардии». В помощники также из гвардии послал двух офицеров и двух сержантов и несколько старых солдат — «дядек». Приказал занятия начинать зимой и осенью в седьмом часу, а весной и летом — в шестом. После умывки и завтрака все собирались в залу для молитвы, потом разводились по классам, рассаживались по своим местам «со всяким почтением, возможною учтивостью, без всякой конфузии, не досадя друг другу». В классах ученики должны были «никакого крика и шума не чинить и особенно не проводить время в разговорах».

Он же зачислил в комплект гардемаринов с ружьями, приравняв их к Преображенскому и Семёновскому полкам. Гардемарины при Петре составили роту по образу гвардейской со всеми бывшими в то время чинами. Для обучения воинским экзерцициям приставил к ним нескольких «солдатских» офицеров. Опричь того гардемарины осваивали артиллерийские и инженерные науки, рисование, фехтование. Обязанности Пётр определил Морским уставом: «В бой как солдаты, в ходу как матросы». Лето они проводили на судах, а зиму в Петербурге и Кронштадте.

4

Головин Ф. А. (1650—1706) — граф, ближайший соратник Петра I, генерал-адмирал (1699) и генерал-фельдмаршал (1700). Участник Великого посольства (1697—1698), с 1699 года отвечал за внешнюю политику России, учредитель Навигацкой школы.