Игра (ЛП)

Остальную часть больших темных комнат занимала дедушкина работа. Гэлли не имела ни малейшего представления, в чем дедушкина работа состоит, за исключением того, что она, видимо, предполагала необходимость держать весь мир в поле зрения. Одна комната целиком посвящалась газетам и журналам на разных языках – большинство из них были научными, с мелким шрифтом, – а другую комнату заполняли карты: пришпиленные к стенам, сложенные стопками на полках или разложенные на наклонных рабочих столах, готовые к работе с ними. Гэлли всегда завораживал большой глобус в центре этой комнаты. Остальные комнаты были до потолка забиты книгами и забросаны бумагами, телефонами и радиоприемниками всех цветов, за исключением комнаты в подвале, полной компьютеров. Единственной комнатой на первом этаже, в которую Гэлли официально дозволялось входить, являлась гостиная – и то, только если сначала она умоется, – где ей разрешалось сидеть на одном из жестких стульев и смотреть телевизионные передачи, которые бабушка считала допустимыми.

Гэлли не ходила в школу. Бабушка сама давала ей уроки наверху, в классной комнате – в которой Гэлли также ела, – и эти уроки представляли собой испытание для обеих. Так же, как пушистые непослушные кудри Гэлли беспрестанно вырывались от бабушкиного расчесывания и заплетания, так и попытки Гэлли читать, писать, решать задачи и рисовать всё время нарушали стандарты, которые бабушка считала правильными. Бабушка держала со своей стороны стола тяжелую плоскую линейку, которой била по костяшкам пальцев Гэлли каждый раз, когда та выходила за линии рисунка в альбоме для рисования, или писала что-то, смешившее ее, или получала ответ в мешках сыра, а не в деньгах.

Сидя в гостиной Замка рядом с ненастоящим котом, Гэлли тихонько вздохнула. Она рано поняла, что никогда не сможет соответствовать бабушкиным стандартам. Бабушка не одобряла беготню, крики, смех и пение так же, как выход за линии во время рисования. У нее существовали стандарты на всё, что есть в мире, а Гэлли постоянно переливалась через бабушкины границы. Сейчас, когда Гэлли сидела на диване в гостиной, ей пришло в голову, что у бабушки, оказывается, четыре дочери – нет, шесть, если считать маму и тетю Элли, которая жила в Шотландии, – и она заинтересовалась, как, ради всего святого, они все справлялись, когда были девочками.

К счастью, дедушка никогда не был таким строгим. Если только он не разговаривал по телефону с кем-нибудь важным, вроде дяди Юлиона или премьер-министра, он никогда не возражал, чтобы Гэлли пробиралась в одну из его комнат.

- У тебя чистые руки? – спрашивал он, повернувшись от того, чем занимался.

И Гэлли кивала и улыбалась, зная, что это дедушкин способ сказать, что она может остаться. Она снова улыбнулась и погладила ненастоящего кота, думая о дедушке – громадном и бородатом, с круглым животом, плотно обтянутым синей клетчатой рубашкой, – когда он поворачивается от своих экранов, чтобы указать на книгу, которую нашел для нее, или включить ей мультфильм на другом экране.

Дедушка был добрым, хотя явно не имел представления о том, что подходит маленьким девочкам. Гэлли помнила несколько связанных с этим разочарований. До того, как она научилась читать, дедушка дал ей книгу, полную серых изображений тюрем, думая, что ей понравится смотреть на них. Гэлли совершенно не понравилось. Так же, как не понравилась, когда она только научилась читать, книга под названием «За спиной Северного Ветра», которую дедушка пихнул ей в руки. Шрифт в ней был плотным и маленьким, и Гэлли не могла понять содержание.

Но позже дедушка давал ей множество книг, которые ей понравились. И он часто – и довольно непредсказуемо – показывал Гэлли необычные вещи на одном из своих компьютеров. В первый раз, когда он это сделал, Гэлли была решительно разочарована. Она ожидала еще один мультфильм, а тут дедушка показывает ей изображение большого вращающегося футбольного мяча. В то время как он вращался, на него наискось падал свет, как и на мяч для гольфа, который энергично носился вокруг футбольного мяча, по мере передвижения делаясь то полным, то наполовину освещенным, то невидимым.

- Это не «Том и Джерри», - сказала Гэлли.

- Нет, это земля и луна, - ответил дедушка. – Пора тебе узнать, как получаются день и ночь.

- Но я знаю, - возразила Гэлли. – День наступает, когда восходит солнце.

- И, полагаю, ты считаешь, будто солнце двигается вокруг земли? – спросил дедушка.

Гэлли подумала над этим. Благодаря глобусу в комнате с картами она знала, что земля, вероятно, круглая – хотя она и считала, что люди могут тут ошибаться, – так что вполне логично, что солнце должно вращаться вокруг нее, иначе у людей в Австралии будет всё время ночь.

- Да, - ответила она.

Она страшно возмутилась, когда дедушка объяснил, что земля вращается вокруг солнца, и была склонна посчитать, что дедушка всё напутал. Даже когда дедушка уменьшил футбольный мяч и показал ей солнце, похожее на пылающий пляжный мяч, и двигающуюся вокруг него землю с несколькими горошинами и теннисными мячами, Гэлли нисколько не была убеждена. Когда он сказал, что ночь и день получаются оттого, что земля вращается вокруг своей оси, а лето и зима – оттого, что земля вращается вокруг солнца, Гэлли всё еще думала, что он может ошибаться. Поскольку это были лишь картинки на экране, она подозревала, что они не реальнее Дональда Дака или Тома и Джерри. А когда дедушка сказал ей, что горошины и теннисные мячи являются другими планетами – Меркурием, Венерой, Марсом, Юпитером, Сатурном, Нептуном, Плутоном, – такими же как Земля, а крошечные штучки, носящиеся вокруг них по орбитам в форме английских булавок – это кометы, Гэлли почувствовала возмущение и ревность из-за того, что Земля не единственная. У нее ушли месяцы на то, чтобы принять, что это действительно так.

По-настоящему она приняла это, только когда дедушка начал показывать ей другие вещи. Он показал ей медленное вырастание Земли из голого скалистого шара, через долгие изменения климата, в течение которых участки суши перемещались по ее поверхности, словно плавающие в пруду листья, а скалы вырастали и превращались в песок. Он показал ей динозавров и крошечных существ на морском дне. Потом он показал ей атомы, молекулы и микробы – после чего Гэлли долгое время путала их с планетами, вращающимися вокруг солнца, и, когда бабушка настаивала, что надо мыться, чтобы избавиться от микробов, задумывалась, не пытается ли бабушка счистить с нее космос.

Дедушка показал ей и космос, в котором Млечный Путь напоминал серебристый шарф звезд, а другие звезды плавали, составляя фигуры, которые вроде как должны быть людьми, лебедями, животными, крестами и коронами. Он также показал Гэлли таблицу элементов, которая произвела на нее впечатление чего-то маленького, но тяжелого, закрепленного в середине всей остальной плавающей, вращающейся, сияющей странности. Она подумала, что элементы, наверное, представляют собой маленькие кнопки в форме цифр, держащие всё остальное на своих местах.

Бабушка имела склонность возражать против того, чтобы дедушка показывал Гэлли такие вещи. Бабушка могла зайти, когда Гэлли мирно сидела перед мультфильмом или планом космоса, и щелкнуть выключателем, сказав, что это неподобающее для Гэлли зрелище. Она всегда пролистывала книги, которые дедушка давал Гэлли, и забирала такие как «Фанни Хилл», или «Радуга», или «Там, где заканчивается радуга», или «Путешествие пилигрима». Гэлли никогда не могла понять, почему они неподобающие. Но когда дедушка показал Гэлли мифосферу, бабушка была близка к тому, чтобы запретить компьютерные показы вовсе.

На самом деле это была случайность. Шел дождь, так что Гэлли не могла отправиться на обычную послеобеденную прогулку на пустырь. Бабушка ушла отдыхать. Дедушка тем утром только вернулся домой после одного из своих таинственных исчезновений. Дедушка обычно исчезал два-три раза в год. Когда Гэлли спросила, где он, бабушка посмотрела угрожающе и ответила:

- Он отправился навестить другую свою семью. Не будь любопытной.