Страница 18 из 21
Зимний сезон 1896/7 годов я усиленно ухаживал за барышнями, а особенно за Феней Макаровой и Тасей Мосаковской, но кому из них отдавал предпочтение, я и сам не знал…
Спектакли, вечера, посещения знакомых шли своим обычным порядком, время летело как стрела, не было ни забот, ни горя, ни зависти – был вполне доволен своей судьбой, но было одно неприятное обстоятельство: застой в чинопроизводстве и в движении по службе; ведь года шли, я поручиком восемь лет, а надежды к производству и не видно – я в полку чуть ли не 12-й поручик и лет от роду 35-й год… Явилась мысль уходить за чинами на Дальний Восток, мысль эта засела гвоздем… Стала омрачать Крымское счастье. В конце года я частенько стал бывать в семье начальника Феодосийского карантинного округа Семена Спиридоновича Мосаковского, у которого были два сына – Вячеслав и Владимир, три дочери – Ольга, Наталья и Людмила, всех интереснее была Наталья (Тася). Меня принимали очень хорошо, «видов» на что-либо не показывал, да так и было, Феня Макарова была куда интереснее их. Как мы ценили, [что] женский элемент показывает то, что бывало на репетициях; мы заранее уславливались по окончании репетиции, [и] вместо того чтобы проводить дам, удирали через пожарный ход в ресторан нашего Пантели; дамская группа шла домой по одной стороне высокого бульвара, а мы шли в ресторан по другой стороне, закрытые насыпью бульвара.
Весной ходили за фиалками в кизильник, катались на нашей парусной шлюпке «Ласточка» и раз чуть не утонули, ездили большой кампанией в Кизилташский монастырь, где влезали на среднюю скалу с крестом. Наша группа офицеров ездила на именины поручика Владимира Ивановича Фомина, в его усадьбу с виноградниками в Отузы, где провели весело время. Вообще жилось весело, но что же дальше? Хорошо было офицерам – местным уроженцам, которым чинов и движения по службе не надо было, ибо у каждого из них был или домик, или виноградничек, или просто сарай, которые они сдавали в аренду за очень высокие суммы и жили припеваючи, как то: Александровы, Фомин, Толстовы, Тренин и Лилевр, но мне нужно было подумать.
Из командиров батальонов выделялся подполковник Коробко, про которого офицеры говорили: «Коробко пьет не робко», бывший гвардейский офицер Егерского полка, был переведен на Дальний Восток, где про него и его друга Алмазова сложились легенды… и оттуда был переведен в Крым в Виленский полк; он страдал «запоем», когда не пил – был толковый, умный и дельный штаб-офицер, но в «запое» обращался в животное; запой обыкновенно начинался с красного вина, количество которого постепенно увеличивалось, переходил на водку, которая доходила до четверти в день, он запирался в комнате и кричал: «Я казак!»… Проходило две недели, и он делался трупом, труп подымали, обмывали, давали вылеживаться дня три, и вновь нам являлся настоящий Василий Федорович Коробко, строго-придирчивый начальник. Начальство ему прощало – видимо, у него была в Петербурге «большая рука». Был в полку подполковник Симонов, человек недалекий: поручик Фомин, его друг-приятель, учил его говорить по телефону, взявши разговорную трубку телефона в рот!.. Но ничего не выходило… Был подполковник Василенко-Иваницкий, очень умный и толковый, и богатырь; у него во время лагеря ежедневно в ротном котле на веревочке – язык, который ему подавался после утренних занятий, горячий, разварной, и он выпивал большую винную рюмку водки, закусывая большими кусками языка с громадными помидорами, если случался гость, то и он угощался.
Полк был еще с кавказскими традициями, был образцовый по порядку, стрельбе, выучке и в походах по горам неутомим. Вообще, полки 13-й пехотной дивизии и 4-й стрелковой бригады[50] (Одесса) дали чудный элемент для образования на Квантуне 3-й Сибирской стрелковой дивизии, доказавшей доблесть во время Русско-японской войны. Между офицерами полка была дружба и товарищество. Из выдающихся офицеров были: капитаны Киселев, Кугаевский, Ивановы два брата, Ильгард, Сипачев, Вержховецкий, Романовский и фон Гард, поручики Калмыков, Саламатин, Емелин, Тренин, подпоручики Змейцын, Толстов, Рымша, Азарьев, Свержбинский и Клюев. 1-я Его Императорского Высочества рота содержала постоянный караул в Ливадии, а потом ежегодно чередовались первые роты батальонов. Офицеры этой роты получали высочайшие подарки.
Командиром корпуса весь южный (горный) Крым был разбит на маршруты, каждый маршрут имел номер, и по телеграфу охотничьи команды корпуса исполняли данный номер маршрута. Все маршруты проходили через г. Симферополь (штаб корпуса), где всегда была дневка и личная поверка командиром корпуса команд и журнала занятий. Я всегда получал благодарность за свою команду.
Наступил 1897 год, служба шла прекрасно, ухаживал за Феодосией Антоновной Макаровой на страх врагам, но без всяких грязных мыслей… отношения были кристально чисты. Она была в 7-м классе гимназии, но училась неважно. Весна и лето промелькнули стрелой.
Осенью были интересные маневры: наш Виленский полк был посажен на суда и изображал десант, который должен высадиться около крепости Севастополь, а гарнизон ее должен не прозевать. Мы высадились в Камышовой бухте. Волшебная была картина хода нашей эскадры ночью и высадка утром. Во время стоянки я посетил английское, французское и итальянское кладбища, побывали в Балаклаве и поели султанки в сметане… Возвратились в Феодосию, пошла та же жизнь беспечности и веселья. Я любил бурю в море; я любовался с мола на ад – волны, ударившись о мол, вздымались вверх на 3–5 саженей, картина потрясающая. Особенно мрачно-красивы были прибои в ноябрьские ночи, во время бури не было возможности пробраться к маяку, но в тихие лунные ночи у маяка было поэтическое местечко для влюбленных: небо и море сливались в голубом эфире… рука с рукой, и уста сливались в один бесконечный поцелуй… а вдали с бульвара неслись волшебные звуки вальса, смягченные пространством… хорошее было время.
Из феодосийских событий было торжественное празднование 50-летнего юбилея художественной деятельности И. К. Айвазовского. Много съехалось художников и делегаций от художественных обществ почтить мастистого художника моря, которое, во время раута у самого Айвазовского, представляло волшебную картину при лунном освещении с балкона его дома, сам Иван Константинович обратил на это внимание гостей.
С прошлого 1896 года внимание всех было обращено на постройку Великого Сибирского железнодорожного пути, а в конце текущего 1897 года секретно в военных сферах прошел слух о предстоящих сформированиях новых стрелковых частей для Дальнего Востока. Я заволновался, заинтересовался и скоро узнал, что будут требовать «выдающихся» по службе офицеров на Дальний Восток. Я написал письмо начальнику штаба корпуса генералу Экку, и он вскоре вышесказанное подтвердил и обещал похлопотать обо мне, но я держал это в секрете ото всех положительно.
В первых числах января 1898 года у С. С. Мосаковского случилось большое горе: старший сын Вячеслав, студент Военно-медицинской академии, мой друг, умер от тифа, приехавши уже больным на Рождество домой. Горе отца было глубокое – он был его любимец и надежда.
От нашей 13-й дивизии в январе потребовано только два офицера на Дальний Восток. Я 8 января 1898 года подал рапорт о переводе меня. Все крайне удивились. Были выбраны командиром корпуса Белостокского полка – поручик Гусев и Виленского полка – я, но время отъезда было неизвестно, и скоро как-то заглохло, я потерял надежду. В начале марта вдруг, неожиданно, пришел секретный приказ о выделении целой роты в полном составе (пять офицеров) на формирование 2-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, вот поднялась буря в полковом стакане… никому не захотелось покидать милый Крым. Я оставался как уже назначенный. Из командиров рот заявил желание командир 2-й роты капитан Самсон Александрович Иванов. Число офицеров уменьшили на одного, следовательно, надо было еще двух офицеров. Командир полка решил произвести жеребьевку. Все офицеры полка были собраны в полковом собрании… многие были бледны и волнующиеся… Командир полка обратился с речью к офицерам, в которой высказал, что мы должны жертвовать для пользы Родины всем… Последний раз обращается: «Кто желает сам?» Настала тяжелая минута, много стояло с побледневшими лицами, и вдруг раздалось два «я»… Все невольно повернули головы, то были подпоручики Александр Александрович Тимошенко и Валерий Павлович Змейцын. Все вздохнули глубоко – жертвы принесены…
50
13-я пехотная дивизия: полки 49-й пехотный Брестский, 50-й пехотный Белостокский, 51-й пехотный Литовский, 52-й пехотный Виленский. 4-я стрелковая бригада: 13–16-й стрелковые полки.