Страница 21 из 32
– Так я думал – муштра, мундиры, солдафоны. Ничего интересного…
– И как ошибся! Ты не хотел ничего хорошего замечать, то, что он устроил тебе за жизнь пару выволочек, так за это его надо было благодарить. На тех скользких поворотах, где ты поскальзывался, моих сил не хватило бы, чтоб тебя удержать.
– У меня все меньше к дяде претензий, тетя Агнес.
– Клаус, Вебер будет тебя лупить, помяни мое слово, это тебе не фрау Агнес, – пообещал Гейнц. – Фрау Агнес… Выгоните их обоих, у меня нет сил смеяться.
– Идите оба, – сказала Агнес.
Вебер ушел на кухню, Венцель в комнату. Спустя четверть часа Агнес пришла на кухню. Вебер, расстроенный, сидел у окна.
– Уснул? – спросил Вебер.
– Да, его утомили разговоры, он ослаб.
– Так в чем был фокус, фрау Агнес? Зачем мне устроили этот цирк?
– Аландо хотел посмотреть, как ты без него управишься. Он не рассчитывал, что у тебя сразу хватит сил сделать все хорошо, но он не рассчитывал и на то, что ты смиренно примешь разлуку с семьей. Он был доволен тем, что ты не возразил, тебя сразу перевернуло вверх дном, но ты сделал вид, что все понимаешь и все принял сознательно.
– Я всё понял, я сам так думал, но мне плохо, от меня оторвали самое дорогое?
– Никто ничего не отрывал, ты ехал поработать над тем, чтобы не расстаться с ними навсегда. Сознание говорило то, что ты говорил вслух, а подсознательно ты с камнем на шее сиганул в свое илистое мутное дно, не представляя, как будешь выплывать, не так?
– Господин генерал мне все растолковал…Я понял и принял, не было смысла перечить очевидному. А сейчас – да, все перевернуло вверх дном, я не понимаю. Фрау Агнес… Я успокоился. Я совершенно спокоен. Я само спокойствие. Но скажите мне, что теперь делать, как мне вынырнуть? Меня с головой накрыло всем моим дерьмом – я и не думал, что его еще можно так всколыхнуть. Я теперь ничего не смогу делать, ничего не понимаю, только и вижу, как он стоит у окна, как он карабкается в кресло. Я не понимаю, чем там занята моя жена, что они там с Анной-Марией вычитывают? Я хочу туда, я выбит из колеи одной вашей фразой, он скучает, я не видел и как-то мог с этим жить, а теперь я не вижу ничего другого.
– Спокойствие твое очень сомнительно, но в твое намеренье успокоиться я верю. Аня с Анной-Марией готовят к публикации оставшиеся ненапечатанными статьи Фердинанда, вычитывают его переводы. Фердинанду нужны сейчас деньги, он лечит бесплатно, отстраивает больницу, операционную, лабораторию…
– Аланд не дал ему денег?
– Дал, разумеется, но, во-первых, это хороший повод не похоронить разработки и стихи Фердинанда, а во-вторых, Аланд отстраивает Корпус, чтобы мы могли там жить семьями. Вы никогда не задавались вопросом, откуда Аланд что берет. Он не владелец острова Монте-Кристо. И ты сейчас должен не только содержать свою семью, ты должен, помочь и Фердинанду. Кох сумел об этом позаботиться. Аланд сумел. И ты сумей.
– Я отыграю все концерты – и свои, и Гейнца, если позволят сменить программу. И с Клаусом… Я могу играть сколько угодно, я здоров. Это Гейнцу нужно себя ограничивать, тем более, раз он сразу сорвался.
– Хорошо, что ты это понимаешь. Заедешь в магазин, купишь по списку все, что нужно, сыну купи какую-нибудь игрушку, с которой он мог бы повсюду бродить, с которой бы он спал, это будет для него знак твоего присутствия, он скучает, ему нужно, чтобы ты приезжал, хоть раз в неделю.
– Так я могу ехать?
– Если бы это было не так, я бы не заговорила об этом.
– Фрау Агнес!..
– Только не кидайся мне в ноги, я боюсь тебя, ты такая махина, что я каждый раз боюсь не удержаться на ногах от твоих милых детских выходок. Поезжай, но завтра к обеду, ты должен быть за органом, с консерваторией я улажу.
– Фрау Агнес…
– Поезжай, вот список. Деньги возьми у Гейнца, это ваш гонорар, пока они ему точно не пригодятся.
– Фрау Агнес… Так я могу идти?
– Лучше поезжай. У тебя карта есть?
– Конечно.
– Вот здесь, Рудольф. Дорога проселочная, без указателя, но ты сообразишь.
Вебер поцеловал Агнес в щеку, пошел, но от дверей оглянулся.
– Я вас люблю, фрау Агнес! Как я вас люблю!
– …О, как понесся, – удовлетворенно сказал Венцель и встал на кухне у окна, любуясь Вебером. – Точно, красавица. Вот уж не думал, что Вебер такой сумасшедший и такой влюбленный.
– Клаус, ты пошел заниматься, вот и занимайся. Про жену Вебера думай поменьше.
– Да мне нет до нее дела, мне на Вебера смотреть удивительно, такой был спокойный, как не аландовский. Теперь-то все понятно… Он и сердиться умеет?
Дом был одноэтажный, но большой. Стоял особняком, вокруг сад, все цвело. Вебер сразу увидел в окне Альку, приникшего лицом к стеклу. Увидев Вебера, Алька забеспокоился, заоборачивался, что-то говоря в комнату и показывая пальцем в окно.
Взять за раз пакеты, цветы, игрушку было невозможно. Вебер решил, что первый вход он осуществит с пакетами, заодно примерится к обстановке. Знает ли Аня, что он приедет? От волнения даже кружилась голова.
Он вошел в дом. Аня слишком удивлена. Анна-Мария показывает, куда нести поклажу, ее спокойный вид, ее обычный поцелуй в щеку вместо длинных приветствий, успокаивает Вебера, и Анечке его приезд не кажется уже не законным. Алька у Ани на руках весь извивается, чтобы освободиться, стремится занять руки Вебера, пока и так занятые.
– Хорошо, что ты догадался заехать за продуктами… Неси все на кухню. Ты даже это не забыл…
На кухне она тихо спросила про Гейнца.
– Ему лучше. Агнес – волшебница, – также тихо ответил Вебер и поставил пакеты.
– Мне нужно туда поехать?
– Агнес не говорила, и я завтра к обеду возвращаюсь.
– Цветы в машине? Можешь выйти через кухню, эта дверь открыта.
– Я и тебе цветы привез. Только я не знаю, что тебе дарил Кох. Извини, я привез тебе белые лилии – по старой памяти. Ты меня не выгонишь?
– Конечно, нет.
Вебер еще раз вошел в дом, теперь с букетами. Альку пересадил себе на руку, озадачил его игрушечным лохматым щенком, отдал лилии Анне-Марии, к жене приник вместе с букетом, и видел, с каким серьезным любопытством Алька созерцает их долгий поцелуй. Алька трогает диковинно заросшую щеку Вебера – с самого концерта про бритву так и не вспомнил, протискивает пальчики между их лицами, пытается подставить им своё. На щетину Вебера смеется: «как у собачки», предлагает им поцеловать своего щенка, принимая и его в свою семью, тычет на его мохнатые щеки щенка и говорит: «как у папы».
– Ты как беглый каторжник, – шепотом говорит Аня, глаза ее смеются счастьем.
– Я и есть беглый каторжник…
Аня идет ставить цветы, поправляет волосы. Вебер идет за ней, неся Альку на руках, он не способен от неё отойти. Анна-Мария зовет Альку. Предлагает ему показать собачке дом и сад, иначе собачке будет страшно и непонятно. Алька охотно берет Анну-Марию за руку и следует за ней, по пути объясняя игрушке, что «это – папа», что «папа-приехал», что «это – кухня», а «это – окно»… А за окном – канадская сирень. Вся сирень отцвела, а эта цветёт позже и красивее всех, и потому собачка ее посмотрит, понюхает, дядя Вильгельм такую сирень нарисовал. А дядя Вильгельм – вот, показывает на портреты-фотографии – это дед Аланд так придумал, что здесь никого, кроме мамы, Агнес и тети Анны-Марии нет, а на самом деле – все здесь: и дядя Абелёчек, и Гейнцек, и Карл, и Вильгельм, и папа тоже есть.
– Тетя Анна-Мария, а собачкин портрет мы повесим?
– Мы тебя сфотографируем с твоим новым другом и портрет непременно повесим. Как собачку зовут?..
Они выходят в сад, Вебер видит только глаза жены.
– Ты всего-то три дня нас не видел…
– Я думал, это продлится вечность, это и была вечность. Я совсем не могу без вас. Это были не дни, я не знаю, что это было!.. Альберт вырос, он стал лучше говорить…
– Перестань целоваться. Мне неудобно. Вильгельм никогда бы не стал так себя вести со своей женой на людях.