Страница 283 из 291
Начал Ильдар Гаязыч издалека, с того, как ловко провернул он сегодня процедуру мою МРТ, чуть-чуть не вместившись в полтора часа между записанными пациентами. Не укрылось от начальства его такое самовольство, несмотря на подпись мою и кассовый чек от купленного контраста, однако с пониманием отнеслось оно к намерениям Ильдар Гаязыча, во-первых потому что само не без греха, во-вторых, понимая, что навстречу требуется идти персоналу, чтобы совсем он не захирел на низких зарплатах.
Стал он мне рассказывать, что на базе их отделения развивать хотят центр изучения деменций и заболеваний связанных с головным мозгом, и для этого имеется уже ряд необходимейших процедур и аппаратуры. Слушал я долгое его вступительное слово и не мог взять в толк, отчего потребовалось ему звонить мне поздним вечером и делиться, рассказывать про то, как диссертационная работа его соответствует взглядам министерства здравохранения на региональный диагностический центр.
В конце концов я догадался, и, без особенного пиетета, прервал Ильдар Гаязыча:
- Вам удалось наконец изучить мои тесты и результаты? - спросил я.
Он сразу замолк.
- Да, удалось сегодня добраться. На дежурстве тихо было, я всю вторую половину дня проторчал в ординаторской. Марат, радиолог, который процедуру проводил, дал мне хорошенько покопаться в снимках, слой за слоем.
Опять принялся Ильдар Гаязыч ходить вокруг да около, вспоминая нелюдимого приятеля своего, радиолога, запомнившегося мне исключительно безразличным взглядом своим из-за бруствера кабины, поблескивая стеклами очков.
- Ильдар Гаязыч, давайте вернемся к сути, - сказал я и снова он немедленно оборвался.
Он извинился, признался, что волнуется. Хотел поделиться со мной важными находками своими.
Ничего не показало обыкновенное МРТ, неконтрастное. Там вообще получилось мутновато, задние доли не особенно просматривались и борозды, потому Ильдар Гаязыч и спрашивал, не шевелился ли я. Но вот на контрастном, он, как ему кажется, смог разглядеть некоторые деформации в долях, обнаружить патологию так называемой пресинильной стадии. Он не говорил еще, о какой пресинильной стадии речь, но это витало уже в воздухе, висело на языке, не сцепленное с основным его исследовательским изложением.
- Мы с Маратом долго смотрели. Минимальная патология. Потом к Рашид Ильгизычу сходил, завотделением. Он знает о моей диссертации. Посидели с ним, посмотрели. Сначала без контраста, потом с контрастом, я даже тесты ваши принес, по ним тоже прошлись. Ясное дело, что все находится в очень зачаточной стадии, фиксируются какие-то минимальные признаки, но изменения, деформация небольшая есть, и ответы ваши теоретические тоже попадают в пограничные проценты. Плюс симптомы, о которых рассказывали вы, подвисание, кратковременная потеря сознания, забывчивость. Случаи единичные, но начальная стадия, чего мы хотим?
На этом вопросе Ильдар Гаязыч замолчал, ожидая может быть, что скажу я ему, чего мы с ним хотим.
- Что же дальше? - спросил я.
Принялся тараторить Ильдар Гаязыч, что предстоит еще большая работа, диагностика, анализы надо сдавать, приготовит он более развернутые тесты и еще одну проведем МРТ в ближайшее время. С теперешней поддержкой Рашид Ильгизыча, он сможет провести это практически официально, потому что, помимо завотделения, руководство центра медицинского тоже наверняка его поддержит, заинтересованное в потенциально громкой научной работе.
Я молчал, слушая его, не совсем еще сконструировав в голове цепочку последствий, возникающих от такого моего диагноза, осознав их. На долгое молчание мое Ильдар Гаязыч вскоре обратил внимание и осекся.
Цепочка выстраивалась быстро, может быть даже чересчур быстро. Почувствовал я, что квартирная моя прихожая начала сжиматься вокруг меня. Потолок с подвесным плафоном поехали вниз, вешалка, двери в туалет и ванную приблизились, зеркало изогнулось надо мной. В горле запершил комок и глаза словно намокли, оставаясь сухими. Я не обдумывал еще этой мысли, она сорвалась с языка сама:
- Сколько же у меня времени?
Ильдар Гаязыч замешкался, начал было говорить, что ничего еще не ясно, требуется дополнительное обследование, и результаты настоящие всего лишь предварительные, но я не дал ему уйти в дебри, спрятаться за частоколом слов:
- В случае подтвержденного диагноза, сколько у меня времени?
Он прервался и только молча дышал в трубку.
- Стадия очень ранняя, - сказал он наконец, - я не знаю, удавалось ли кому-то на такой стадии диагностировать. Я думаю восемь-десять лет.
Лоб мой повлажнел, но рассудок работал четко:
- Из которых в твердой памяти я буду сколько? Только прошу, не юлите.
Ильдар Гаязыч снова помолчал. Потом сказал, что могу я рассчитывать на четыре-пять лет, в течении которых подводящая меня память будет только досаждать, но еще не откровенно мешать, хуже будет дальше. Убедившись, что я все еще молчу, он вдруг попросил прощения за такое свое скачкообразное поведение, ведь понимает он, что речь ведет о неизлечимом диагнозе, но потерял человеческое ощущение оттого, что диссертация его и исследование на этой находке строятся.