Страница 259 из 291
Толя сразу сник, закивал, бросая несколько жалкий взгляд на Катю, но она была непоколебима. Он пожал мне руку, пожелал скорее выздоравливать и отправился вслед за Олег Палычем.
Едва он вышел, Катя села рядом со мной на скамейку.
Я не стану дословно пересказывать наш разговор. Был он эмоционален, особенно в первой части. Катя корила меня, что не поставил я ее немедленно в известность, что позорнейше случайно узнала она об угрозе моей жизни — позвонил ей отец, а потом и Анатолий с кафедры принес весточку. Катя оказывается примчалась одна в больницу в выходные, но будто нарочно сказали ей, что чувствую я себя плохо, и не могу встречаться с посетителями.
Снова я, как в разговоре с Ильдар Гаязычем, умел только с непосредственностью младенца хлопать глазами. Ни о каком Катином визите я не знал, хотя и припоминал теперь, что в первые дни после реанимации пропускал будто бы посетителей, проваливаясь в беспамятство. С покаянным видом сидел я и извинялся перед Катей. Отец мой по-командирски попросил ее не извещать маму с Аленкой, и Катя страдала еще и от того, что не с кем совсем было ей поделиться. Маме своей она тоже не рассказывала, уверенная, что та не сдержится. Обсудила она только с Толей, но кособоко, нервно, пеняя, что сожгли они впопыхах мосты, и решился я в отчаянии на какую-то глупость.
Катя плакала, я ее успокаивал как мог, тыча пальцем в кокон гипса, обещая, что попляшу еще на ее свадьбе. Она улыбалась сквозь слезы.
Расстались мы наверное хорошо. Катя все-таки убедилась, что не было у меня никакого намерения держать ее в неведении, хотя вся история о том, как ночью встретился я случайно с опасным наркоманом отдавала чертовщиной. Я клятвенно пообещал звонить в первую очередь ей, как только что-то мне понадобится, и мы расстались.
Сказать по правде, такие эмоциональные встряски, в которых требовалось самому мне кого-то успокаивать и уговаривать, действовали на меня отрезвляюще. Час назад мне впору было пить валерьянку, а вот р-раз, тут пошутил, там посмеялся, и как будто настроение поднялось. Я вышел проводить Катю на улицу и махал им с Толей рукой, пока удалялись они по заснеженному тротуару к парковке, на которой ждали их Олег Палыч с Рашид Эдуардычем.
Не успел я еще уложить в голове всю полученную информацию, правильно связать ее с Азаровыми намеками и обещаниями, как меня снова вызвали вниз, пришел очередной посетитель. Бросив пакет с гостинцами на кровати, я заковылял назад, к лифту.
В фойе меня ожидали двое. На этот раз оказались ими Геннадь Андреич и Маша. Пришли они разумеется независимо, но совпали по времени. Оказались мы чуточку в конфузливой ситуации, когда требовалось мне выбрать очередность гостей, потому что даже Геннадь Андреич всем своим видом показывал, что имеет ко мне приватный разговор. Витиеватый свой выбор сделал я в пользу Маши, попросив ее подождать, пока быстренько переговорю я с техническим физиком.
Я начал разговор с Геннадь Андреичем с просьбы подвезти Марию по пути домой. Все-таки таскаться в вечернее время в «Авиастроитель» удовольствием было спорным. Геннадь Андреич согласился сразу, вообще вид он имел усталый и на все согласный, чем напомнил мне нашу встречу после посещения его Лилианой.
До сего момента я никому не рассказывал о связи Геннадь Андреича и Евгения. Случайно-подслушанный разговор под забором у заброшенного барака на многое открыл мне глаза, однако не имел я ни малейшего желания козырять информацией и обсуждать с Геннадь Андреичем семейные его дела. Геннадь Андреич начал разговор сам, едва только обменялись мы положенными приветственно-выздоровительными любезностями.
- Я, Борис Петрович, хотел бы с тобой про Женю поговорить, - он почесал растрепанную бородку. - Ты ведь помнишь, надеюсь, что видел нас в седьмом доме, на лестнице, в день министерской комиссии? Племянник мой.
Всю свободную часть дня занимался я тем, что цепочки гипотез моих и предположений собирал воедино, связывал, выстраивал причинно-следственные связи. На заданный Геннадь Андреичем вопрос первая реакция моя была параноидально-подозрительной: уж не хочет ли он удостовериться, что не знаю я ничего о его с Евгением делах, о неоднократном незаконном вспоможении, оказываемом племяннику. Мина Геннадь Андреича при этом была настолько удрученной, что будь это и вправду хитрый умысел, актером он был блестящим.
- Похоже, что племянник мой сошел с ума и невменяем, - продолжил тихо Геннадь Андреич , - Я навещал его с Верой, это сестра моя, в каталажке сначала, потом в стационаре, куда его перевели. Он реагирует на всех одинаково, вопит, исходит слюной. Успевают только успокоительное вкалывать. У него и ломка еще страшнейшая, он со стажем наркоман. Верка ревет, рвется к сыну, а он не узнает ее.
Голос его задрожал, он сделал паузу. Снова заговорил, торопливо, словно стараясь держать темп, чтобы не сорваться.