Страница 256 из 291
- Давайте впрочем не будем отвлекаться, - оборвал Азар сам себя. - Вы справедливейше интерпретировали наш разговор о том, что случайность - есть величайшее средство манипуляции. И конечно ваша встреча с Евгением замечательным вечером первого декабря носила именно такой характер...
«Ага, сознался!» - пронеслось у меня в голове.
- Где вы ошиблись — так это в целях данного события. Не думаете же вы, что протопали так далеко в лабиринте вероятностей вашего открытия только затем, чтобы топорно прерваться посредством Евгения? Позвольте, это даже не смешно.
Азар театрально покачал головой.
- Вы скорее всего не в состоянии припомнить деталей вашей подвальной погони, Борис Петрович, а ведь я, напротив, пособил вам, оттащив Евгения, который почти до вас добрался. Помните, милиция обнаружила его в подпольной яме? Так вот, я несколько поспособствовал его туда попаданию.
Этот эпизод я хорошо помнил.
- Тогда какая же цель? - пробормотал я. - Какая цель моего попаданию сюда, всех этих травм? Все это с целью?
Азар весомо кивнул.
- Конечно, Борис Петрович, конечно, - он задумался, поднял глаза к потолку, - В цепочке событий, которую мы с вами имеем удовольствие проживать, есть несколько забавных положительных следствий. Я пожалуй даже не стану ими делиться, чтобы не портить удовольствие прочим вашим посетителям.
Если позволите, я предложил бы вернуться к нашим славным товарищам — Отто Хану и Лизе Мейтнер, - Азар переключился молниеносно, - Третий Рейх, разработка ядерной бомбы, по моему вопиюще прекрасный пример того, каких дел может натворить невовремя спущенная с цепи наука. И посмотрите, как и в случае со славной барышней Вэнь Нинг, лабиринт вероятностей вовсе не потребовал прерывать их научный путь, ответственнейше они прошли его до конца.
Случилось у меня ощущение дежавю. Словно снова мы с Азаром обсуждаем древний Вавилон в фойе третьего университетского здания, и он, как и тогда, играет с фактами, перебирает их, перемешивает, будто карты опытный шулер.
- Но главное в этой истории, Борис Петрович, - другое. Все-таки вы достаточно уже пронаблюдали историй об убийственно опасной науке. Пичкать вас еще одной не имеет большого смысла. Как думаете, зачем? - он вперил в меня базедовы свои глаза.
Отставал, не поспевал я за ходом мыслей Азара. Только что обсуждали мы подстроенное на меня нападение, и вот уже требует он от меня разбора, анализа длинного, реалистичного сна, единственным отличием которого от предыдущих было, пожалуй, вполне открытое заявление о себе Азара и Никанор Никанорыча.
Азар внезапно поднялся, выпрямился в полный рост. Я вздрогнул от неожиданности, уперевшись взглядом в непроницаемое полотнище его пальто.
- Я дам вам время на размышление, Борис Петрович. Зайду в конце недели, перед выпиской. Вы тем временем познакомитесь с забавными последствиями вашего насыщенного первого декабря. Новости станут приходить, навещать вас, буквально с завтрашнего дня.
Он наклонился и потрогал мои костыли, деревянные, темные от долгого использования, с вельветовой нашивкой на подмышечной перекладине.
- Славное приспособление. Надеюсь вы не очень долго будете к нему привязаны. Об этом безусловно лучше других расскажет ваш замечательный врач — Ильдар Гаязыч. Виртуознейше, между прочим, провел вам переливание плазмы. Задайте ему пожалуйста один вопрос при встрече, не знаком ли он с болезнью Альцгеймера?
Болезнь Альцгеймера. Имел я о ней весьма поверхностное впечатление, встречал упоминания в каких-то статьях. Название было западное, не очень распространенное у нес. Так назывался особенный вид старческой деменции, слабоумия, что ли.
На следующий день после процедур я попросил у Ильдар Гаязыча короткой аудиенции. Был он моим ровесником, работал одновременно в двух больницах, корпел над кандидатской. Подробности эти, с претензией на личные, разузнал я еще в реанимации, когда приходил Ильдар Гаязыч с результатами анализов переливания плазмы. Я в свою очередь тоже поделился с ним чем занимаюсь, и даже про министерскую комиссию немного рассказал.
Он принял меня в процедурном кабинете, узком, вытянутом к большому, в ширину стены, окну. Половину длинной стены его занимала кровать-каталка, а вдоль остальных громоздились холодильник, металлический шкаф, керамическая раковина у окна, стол с парой стульев и две передвижных тумбочки, заставленные медицинским скарбом — склянками, коробками, приборами. Здесь брали анализы, проводили перевязку, кололи препараты и выполняли физиотерапию — универсальная была процедурная. Глубоко врезающееся в стену окно открывало вид на задний хозяйственный двор с гаражами и машинами. Дальше, за забором, до самых далеких многоэтажек лежал пустырь с замерзшим болотом, усыпанный клочкообразным голым кустарником.
На Ильдар Гаязыче был голубой врачебный костюм — штаны и свободная рубашка с укороченным рукавом, из-под которой выбивалась кричащая его волосатость. У него были мохнатые руки и ухоженная щетина, запомненная мною еще с реанимации. Судя по всему, занимался он небритостью своей регулярнейше, с особенной тщательностью, ведь мало того, что покрывала она лицо его по самые скулы, так еще и проваливалась с шеи чуть не в ворот рубахи. На ногах Ильдар Гаязыч носил мягкие туфли, на манер мокасин, отчего шаг его по больничному коридору был неслышный, в отличие от зубодробительного цокота отдельных медсестер.