Страница 255 из 291
Маша приезжала через день. Ей было крайне неудобно таскаться из центра, где группировались университетские здания и шестое ее общежитие, однако исправно исполняла она этот данный самой себе обет. Я убеждал ее приезжать пореже, хотя и приятна было мне такая ее самоотверженность. Вдобавок Маша регулярно привозила мне гостинцы, какие-то йогурты и яблоки, и было мне совсем совестно, ведь представлял я себе жизнь студента в общежитии совсем не богатой. Я упрашивал ее взять у меня денег, но она отказывалась и переводила тему разговора.
Меня часто навещал отец. Мы сидели на лакированных скамейках вестибюля и вели какие-то разговоры. Вернее разговоры вел он, а я кивал, угукал, в общем, производил впечатление участливого слушателя. Хлопала уличная дверь, принося холодный и свежий дух зимы. Больные и посетители сновали туда и сюда, понукаемые бдительной вахтершей. Эти мелочи, вехи, живой фон, записывались в моей голове под новости отца о родне его, семье, работе. Иногда странное чувство посещало меня, что самому ему тоже не интересно заполнять минуты этими новостями, но словно сторонился он, избегал молчания, которое могло повиснуть между нами. Как и обещал, он не сообщил обо мне, попавшем в больницу, маме с Аленкой, за что был я ему благодарен. Рассказал он также, что звонил Кате и повторил ей мою просьбу. Отец вызывался забрать меня из больницы, как только определится дата выписки.
После одной из наших встреч я задумался о родителях. Об особенной связи с ними, кровной и межпоколенческой, расползающейся с каждым прожитым годом все дальше, истончаемой дополнительно термитными дырами эмоций и обид.
Порой подолгу лежал я, забывшись мыслями, не замечая, как двигаются вокруг люди, проносятся как в немом кино врачи и медсестры. Говорили мне потом, будто не могли дозваться меня, уверяли даже, что пропустил я посетителя, словно сплю с открытыми глазами.
Вечером, в понедельник или вторник, когда стрелки часов шагнули за семь, в последнее получасье приема, дежурная медсестра сообщила мне о посетителе. Я одолел к тому времени одну из своих книг, и с соседями по палате резались мы в карточного «дурака», расположившись на сдвоенных кроватях.
Меня позвали вниз, я подхватив костыли и заковылял к лифту. Перелом плюсневой кости не был особенно тяжелой и ограничивающей подвижность травмой, однако каждое неосторожное прикосновение к загипсованной, забинтованной ноге отзывалось стреляющей волнообразной болью. Поэтому пользовался я лифтом, а не лестницей, хотя и оборачивалась это порой долгим ожиданием своей очереди у тяжелых лифтовых створов.
Я вышел на первом этаже и прошел по коридору к двойным деревянным дверям, с закрашенной витражной частью. За ней разворачивался больничный вестибюль, где посетители ожидали ходячих больных.
Фойе пустовало, только в самом углу я разглядел на скамейке сгорбившуюся парочку. Она в поношенном свитере - довольно распространенная больничная одежда, он в пуховике с мохнатым воротником. За большими витринными окнами спал больничный двор, заснеженный, с тусклыми фонарями и деревьями.
Больше в вестибюле никого не было, и я, переставляя костыли, двинулся к будке вахтера. В отличии от типовых кабин охраны, эта была размером побольше, с сигаретный киоск на остановке. В ней сидели две сотрудницы больницы, укутанные в пуховые платки поверх белых халатов, и смотрели, вперившись, маленький телевизор. Скорее всего я ошибочно назвал их вахтерами, возможно являлись они медсестрами, фельдшерами или санитарками, в крайнем случае служащими охраны, помогающими управляться с посетителями больниц, но уж настолько повадками своими напоминали они типичных вахтеров, что неизменно скатываюсь я к такому их определению.
Я осведомился о том, кто приглашал меня, на что вразумительного ответа не получил. Я начал было кипятиться, когда окликнули меня со спины. Обернувшись, я обнаружил Азара, одиноко и осанисто сидящего на скамейке в ближнем ко мне углу. С уверенностью мог я сказать, что его не было там несколько секунд назад, но наблюдательность моя не имела никакого отношения к делу. Встречи этой я в немалой степени ждал, поэтому молча заковылял к нему.
Он поздоровался с особенной улыбкой своей от уха до уха, и предложил мне сесть. Я опустился на скамейку рядом с ним и вытянул ногу так, чтобы не касаться пола загипсованной частью.
- Как себя чувствуете, Борис Петрович? - осведомился он.
Чувствовал я себя средне, однако, применительно к Азару, меня куда в большей степени волновала ситуация с заброшенным бараком и Женьком, будто нарочно подстроенная. С чем я и налетел на аристократичного Азара, с блестящей лысиной, в иссиня черном прямом пальто. Я старался только не повышать голоса.
- Это, право, забавно, какой прямолинейный вы делаете вывод, - невозмутимейше ответствовал Азар. - Давайте же рассудим логически, Борис Петрович. Мы с вами имели весьма откровенный разговор, открылись вам некоторые масштабные, плохо укладывающиеся в голове явления и закономерности. После чего имели вы удовольствие наблюдать за замечательным неразделенным чувством Отто и Лизы в четвертой ступени. Исходя исключительно из предыдущего опыта, не требующего даже выводов и умозаключений, всегда после очередной ступени дается вам некоторое время, чтобы обдумать, осознать увиденное. Чем вы, кстати, великолепнейше занимаетесь здесь в больнице. Это ведь прекрасное время, освобожденное от обязательств, причем документально, официально! Лежи себе, греми пружинной койкой, плоди идеи и смыслы, - хмыкнул он.