Ненависть

– Времена меняются, Андрей Игоревич, видимо, припёрло… Может, задолжал кому-нибудь или фильмов насмотрелся про воров, сейчас часто показывают, вот ностальгия и замучила.

– Ты ещё скажи, что от скуки он двоих завалил.

– Тоже вариант.

– Ладно, мыслитель, срочно ориентировку на него, чтобы из города не выбрался, а завтра поднимем его старые связи и начнём искать.

Зуб опять дал о себе знать, резкая боль заставила забыть обо всём. Обезболивающее я оставил в машине, хорошо хоть не стал отгонять её в гараж, чтобы с утра сразу поехать на работу. Я взял зонтик и выбежал во двор. Дождь по-прежнему стучал по асфальту, вечерело, вдоль дороги зажглись фонари. Мой старичок «Опель» стоял на стоянке, зажатый крутыми современными иномарками. Я открыл дверцу, достал таблетки и сразу выпил пару штук.

Возвращаясь домой, вдруг почувствовал страшную усталость и желание поспать, придя, быстро принял душ, почистил зубы и сразу же лёг на диван. Предыдущая бессонная ночь и насыщенный день сильно утомили меня, поэтому уснул я быстро и спал, как убитый.

Рано утром проснулся от ноющей зубной боли. Выпив таблетки, стал готовить завтрак. За окном восходящее солнце опалило плоские крыши многоэтажек, дождь закончился, чистый новый день звал в свои объятия. Сейчас к зубному и в управление, надо срочно искать сбежавшего слесаря.

Выбежав на улицу, я вдохнул свежий влажный воздух полной грудью и тут же скривился от боли: холод резанул по десне и ноющему зубу, в голове колокольным звоном отозвался его рассекающий удар. Скорее к стоматологу, я договорился по телефону с Левинсоном Мишей, моим старым приятелем, что забегу с утра к нему домой (он занимался частной практикой).

С Мишей мы познакомились ещё в восьмидесятых, я молодой лейтенант должен был провести опознание личности по останкам погибшего: на одной из дач в нашем районе была ночью перестрелка, соседи позвонили в участок. Пока мы приехали, дача уже сгорела. По нашим данным там жил местный авторитет – Утёсов Василий Васильевич, по кличке Утёс. Когда разгребли пепелище нашли труп мужчины, точнее то, что от него осталось. Погибшего, видимо, привязали к газовому баллону, а потом подожгли дом, пожар сделал своё дело: мужика разорвало в клочья, собирали по кусочкам. Нашли челюсть с пломбированным зубом, выяснили где Утёс зубы лечил и меня с челюстью в целлофановом пакете туда отправили. Там мы с Мишей и познакомились, он практику в поликлинике проходил. Я, когда обугленную челюсть из кулька достал, практикант со стула и рухнул в обморок. Помню, что старый врач, у которого он стажировался, сказал мне: «Ты, лейтенант, мне всех студентов распугаешь своим огрызком!». После осмотра старик подтвердил, что челюсть принадлежит Утёсову и попросил меня, чтобы Мишу быстрее в чувства привести после обморока, разрешить ему осмотреть мои зубы. Зубных я с детства не любил, поэтому стал отнекиваться и ссылаться на занятость, но потом согласился, уж очень настойчив был старичок. Пока практикант осматривал мои зубы, старик рассказывал анекдоты и давал советы студенту. Потом я всегда ходил в ту поликлинику лечить зубы, а Миша после института там работал. Незаметно мы сдружились и дружим до сих пор.

Не прошло и часа, как я уже вышел из шикарной квартиры Миши, и, сев в Опель, ехал в управление. Неприятные ощущения после лечения понемногу утихали, на душе становилось веселее. В приподнятом настроении я подъехал к управлению, быстро припарковался и бодрым шагом направился к входной двери. Поздоровавшись с дежурными, поднялся на второй этаж и зашел в наш кабинет. Казённая мебель, серые экраны допотопных мониторов словно встрепенулись, когда я вошёл. Мне нравилось бывать здесь, по сути, это был мой второй дом. Кроме моего стола и Петиного, у стены напротив от меня, стоял стол Кузьмина Сергея – давнего друга, капитана полиции и опытного следователя, служившего в отделе уже не первый год. Сегодня с утра я попросил его наведаться к старшему сыну Львова, который жил с семьёй в нашем городе, недалеко от Серёгиного дома.

Я сел за стол возле окна с видом на набережную. Утро разгоралось солнечным сиянием, обещая замечательный день, одинокие фигурки людей сновали туда-сюда вдоль кованной, узорчатой ограды. Река тёмно-синей гладью блестела солнечными зайчиками.

Вдруг зазвонил телефон на столе.

– Товарищ майор, здесь к вам посетитель просится, – чеканил голос дежурного.

– Какой посетитель? – недоумевал я.

– Попков Юрий Викторович. Говорит: по очень важному делу.

– Кто? – я ещё больше удивился, услышав фамилию Крюгера. – Сам пришёл, вот это номер! Проводи его ко мне.

Через пару минут в дверь постучали, потом она открылась, на пороге стоял лейтенант Кротов, он доложил, что доставил посетителя и указал на сухого, долговязого мужчину, лет пятидесяти, с морщинистым лицом, покрытым грубой двухдневной щетиной.

– Спасибо, Кротов! Можешь идти, – отпустил я лейтенанта и обратился к посетителю. – Ну, здравствуй, Крюгер!

– Здравствуйте, гражданин начальник!

– Что опять за старое взялся?

– Что вы, Андрей Игоревич, разве я сейчас к вам бы пришёл? Просто, когда услышал про Львовых, сразу сообразил, что это подстава и решил в бега податься, а потом остыл немного, про вас вспомнил. Я ведь не забыл, как вы мне тогда помогли, а могли же всех чертей на меня повесить… Ан нет, только то, что было доказано. Век не забуду, Андрей Игоревич! Вспомнил всё это и решил вас возле управления с утреца дожидаться.

– Ну что ж, рассказывай, раз пришёл.

– А что рассказывать? Когда я получил эту долбанную заявку к Львовым, ещё удивился: я ведь у них лично месяц назад всё поменял. Меня сам Осипыч подкалымить пригласил, не могло там ничего протечь. Удивился, но пошел, заявка есть заявка, знаете ли… А когда пришёл, он на меня палкана спустил, чуть ли не благим матом орёт, чего, мол, припёрся, я никого не вызывал, а потом успокоился и говорит, что кран ему не нравится, как открывается, иди, мол, посмотри, раз пришёл. Я и зашёл, дурачина! Кран посмотрел, чуть-чуть ослабил и всё, он мне ещё стольник отстегнул, насчёт бабосов он всегда щедрый был, не скупился. Вот и всё.

Я ухмыльнулся.

– А нет. Вот ещё, – он достал из кармана золотую цепочку и пару колец, – У себя в рабочей сумке нашёл после того, как узнал о смерти Львовых.

– Больше ничего подозрительного не заметил?

– Да нет, всё как обычно, единственное мне показалось, что Осипыч снулый какой-то, будто обкуренный был. Да, и еще… Мне странным показалось, что жена голоса из спальни не подавала, она обычно спрашивала у него, кто пришёл, и здоровалась, а этот раз молчала.

– Хорошо, Юрий Викторович, пока, до выяснения всех обстоятельств дела, посидите у нас, а там видно будет.

Когда его увели, в кабинет вошёл стройный мужчина, вылитый Аполлон, стильно одетый и благоухающий дорогим мужским парфюмом.

– Привет, Дон Жуан, что опять ночь жаркая была, очередная краля спать не давала. Смотри, Серёга, доведут тебя бабы до ручки!

– Привет, женоненавистник! Что завидуешь?

– Было бы чему.

– Завидуешь. Небось от тоски воешь в своей холостяцкой берлоге?

– Нет, сегодня от зубной боли в основном, – буркнул я, потому что слова Серёги задели за живое: порой, и правда, бывало до боли тоскливо без женского тепла. – Что у тебя там по Львовым?

– Да так ничего особенного. Мужик, как мужик, кстати, наш бывший коллега.

– Интересно!

– Да ты его должен знать: он замом начальника уголовного розыска в соседнем районе был.

– Роман Викторович Львов, Ромка, не может быть! То-то, я думаю: фамилия знакомая. Классный сыщик был, а потом вдруг исчез.

– Вот это, пожалуй, и самое интересное: ушёл в отставку по религиозным убеждениям.

– Да, ты чё! Львов в религию вдарился!

– Не просто в религию, а в нетрадиционную; он стал Свидетелем Иеговы, более того, ещё и жену свою туда затащил.

– Так вот оно что! Они все иеговистами стали.

– Кто они?

– Дети Львова.