Витающие в облаках

Пошел дождь. Тяжелые капли барабанили по крыше машины.

– Боже, какая погода! Хороший хозяин собаку на улицу не выгонит, – прокомментировал профессор.

Пес заинтересованно повел ушами, но не удосужился проснуться. Интересно, как подобные погодные явления влияли на экономику Тара-Зантии?

Струи бежали по ветровому стеклу, и мы уже не видели улицу. Терри спросила Чика, почему он не включит дворники. Почти не меняя позы, Чик подался вперед и нажал на кнопку. Дворники заскрипели и ожили. Они медленно поползли по стеклу, издавая чудовищный звук – словно кто-то скреб ногтями по грифельной доске.

– Вот поэтому, – сказал Чик, выключил дворники и снова закрыл глаза. – А теперь как насчет держать рот на замке и глядеть на дом, не отрывая глаз?

– Какая ужасная мысль, – пробормотал профессор Кузенс.

Воздух в машине был влажный и плохо сочетался как с запахом псины, так и с исходной ядовитой вонью, которая к этому времени трансформировалась в аромат гниющей шерсти, плесени и грибов. Я подумала – хорошо, что у Чика машина не отапливается, а то в ней непременно зародились бы новые формы жизни. Но все же было дико холодно, и я радовалась соседству большой, теплой, вонючей собачьей туши.

– У тебя, часом, нету смешного покурить? – вдруг спросил меня Чик.

– Нет, извините.

– Жаль.

– Можно поиграть, – с надеждой предложил профессор Кузенс.

– Поиграть? – подозрительно повторил Чик. – Как?

– А как нет? – ответил профессор, неожиданно демонстрируя знание местных языковых оборотов.

– В покер, что ли?

– Нет, Чик, я думал скорее об игре в слова. Например, в пары – когда берешь одно слово и делаешь из него другое. Превращаешь «слона» в «муху».

Все непонимающе смотрели на него.

– Ну вот, например, можно превратить «миг» в «час»: миг – маг – май – чай – час. Видите? Теперь вы попробуйте – «пса» в «кота».

Пес испуганно поднял голову. Терри стала гладить его, чтобы он опять заснул. Профессора Кузенса очень удивило, что мы не можем понять сути игры в пары.

– Эту игру, между прочим, изобрел Льюис Кэрролл, – сказал он с заметной грустью.

– Это ведь он был любитель маленьких девочек? – спросил Чик.

– Я поеду в Алит афишировать антисанитарный алкоголизм, – сказал профессор.

Чик с опаской взглянул на него:

– Мы не едем в Алит.

Профессор засмеялся:

– Нет-нет, это еще одна игра. Нужно назвать город, куда едешь, и то, что там будешь делать, – все на одну и ту же букву алфавита. Например: «Я поеду в Блэргаури брить блеющих баранов».

Профессор сделал еще одну попытку:

– Я поеду в Купар квасить кочанную капусту.

– А давайте лучше мы все поедем в Данди, – пробормотала Терри.

– И что мы там будем делать? – Профессор улыбнулся, ожидая ответа.

Тут все – кроме профессора и пса – утратили выдержку, и ситуация вышла из-под контроля, особенно когда Чик предложил Терри поехать в Вестеркерк и сделать там нечто непечатное с высушенной выдрой.

Воцарилась тишина, но минут через десять Терри сказала:

– Я есть хочу.

– А я бы не отказался посетить комнатку для мальчиков, – подхватил профессор Кузенс.

– Мальчиков? – повторил Чик, искоса взглянув на него.

– И еще здесь ужасно неудобно сидеть, – пожаловалась Терри.

Мне пришло в голову, что, наверно, я сейчас испытываю полную гамму ощущений, характерных для семейной вылазки на машине. Судя по всему, мимо меня прошло очень много аспектов жизни нормальной семьи. Только вместо нормальной семьи – матери, отца, сестры, бабушки и золотистого ретривера в «воксхолл-викторе» – мне подсунули эту странную пеструю компанию, которую не роднит ни кровь, ни любовь.

– Здесь нет ничего съестного? – с надеждой спросил профессор, открыл бардачок и стал вытаскивать оттуда разнообразные предметы: колоду потрепанных игральных карт, на которых красовались крупные женщины разной степени раздетости («Потрясающе интересно», – пробормотал профессор), пару наручников, бумажный пакет сплюснутых пирожных – «папоротниковых корзиночек» из пекарни Гудфеллоу и Стивена, моток бельевой веревки, большой кухонный нож и полицейское удостоверение с фотографией, на которой был Чик – только менее мясистый и менее лысый.

– Только не спрашивайте, как мне удалось его заначить, – сказал Чик.

– Как вам удалось его заначить? – немедленно спросила Терри.

– Иди нафиг. – Чик запихал все обратно в бардачок, кроме пирожных, которые разделил между сидящими в машине.

– Так, значит, Чик, вы служили в полиции? – спросил профессор Кузенс, а затем обернулся к нам, ухмыльнулся и сказал: – «Легавый», верно? – будто мы нуждались в переводе.

По словам Чика, не самого надежного из рассказчиков, он был детективом-инспектором до некоего недоразумения, которое случилось на отпуске в Лансароте и из-за которого он попал в беду.

– Если бы стерва не разевала пасть, все бы обошлось, – сказал Чик.

«Стерва», как выяснилось, жила сейчас в Эрроле, в новом доме – этот дом служил любовным гнездышком ей и ее новому «хахалю», который, как утверждал Чик, находился у нее на содержании, а с девяти до пяти оценивал потери для страховой компании. Чик злобно отрапортовал, что у содержанца густая шевелюра и новенький ярко-желтый «Форд-капри 3000» и он считает себя пупом земли. Стерва, содержанец и сраные сопляки вступили в заговор с целью погубить и разорить его, Чика.

– Собачья жизнь у вас, Чик, – сказал профессор Кузенс и сочувственно похлопал Чика по волосатой руке.

Чик отдернул руку и невнятно буркнул что-то про голубеньких. Я не могла не заметить, что у Чика брови почти срослись на переносице – верный признак волка-оборотня. Во всяком случае, так говорила мне Нора.

– Толкните меня, если глаз за что-нибудь зацепится, – сказал Чик.

Профессора передернуло, а Чик, кажется, тут же уснул. Скоро и сам профессор захрапел на переднем сиденье. Взглянув на Терри, я увидела, что она впала в свою обычную нарколепсию. Я развлекалась, наблюдая за чинной пригородной жизнью – матери толкали коляски, старушки подметали дорожки перед домом. Через полчаса из дома, за которым мы должны были следить, вышла женщина. В ней не было ничего от блудницы Иезавели, – наоборот, она выглядела, если можно так выразиться, замечательно обыкновенной. Лет тридцати, с короткими каштановыми волосами, в неприметном плаще. В руке она держала обычную сумку, с какими ходят в магазин. Казалось, она собирается по хозяйственным делам, а вовсе не к любовнику на тайную встречу. Она поздоровалась с другой женщиной, выгуливающей лабрадора, а потом села в «хиллмен-имп», припаркованный у бордюра, и уехала. Я не стала будить Чика. Решила, что эта женщина имеет право ездить куда надо без помех со стороны совершенно незнакомых людей. (Впрочем, разве бывают частично незнакомые люди?)

Чик вдруг хрюкнул, посмотрел на часы и сказал:

– Ну хватит. Пора ужинать. Фиш-энд-чипс, а?

И тут я поняла, кого он мне напоминает. Как Призрак Грядущего Рождества, Чик был вылитый Боб – каким он будет в этом возрасте.

Чик завел мотор, и Терри приняла неловкую позу манекена для аварийных испытаний. Мы остановились у первой же лавочки, где продавали рыбу с жареной картошкой, и профессор сказал:

– Позвольте мне заплатить! Я так прекрасно провел время!

– Очень любезно с вашей стороны, Гавриил, – сказал Чик, преисполнясь дружелюбия при виде чужого бумажника. – В таком случае возьмите мне двойную рыбу.

– Это в противоположность… очень одинокой рыбе? – туманно переспросил профессор.

– Ха, ха, ха, блин, – сказал Чик и засунул в рот маринованное яйцо целиком.

Я думала, что мы теперь поедем домой, но Чик, не доезжая моста, вдруг свернул в Ньюпорт-на-Тее и остановился на какой-то улице напротив подъездной дорожки к дому. Дорожка изгибалась и скрывалась в лавровых зарослях. Через некоторое время с нее выехала машина – тот же самый «хиллмен-имп», с той же непримечательной женщиной за рулем. Может быть, Чик задействовал нечто вроде шестого чувства, вместо того чтобы просто следовать за объектом. Женщина уехала в направлении Уормита, а на дорожке появилась из-за кустов еще одна машина – медленно движущийся катафалк, нагруженный гробом. За ним ехала одинокая легковушка. При виде катафалка Терри заметно повеселела.