... и незабудкой цветя

В конце концов, она бросает своё занятие и встаёт. Флауи ожидает, что она подойдёт к нему, но Чара следует к тихой заводи, где плещется прозрачная голубая вода, и опускается на колени, вытягивая руку. Вода беззвучно расступается, охватывая её пальцы.

— Почему ты снишься мне? — спрашивает Флауи, глядя ей в спину. Чара пожимает плечами.

— Потому что ты скучаешь по мне? Потому что ты тоскуешь по Фриск? Потому что ты одинок и растерян, и не знаешь, что делать? Ты мне скажи, Азриэль. Это твой сон.

— Но я не знаю.

— Знаешь, — оттого, что она отвернулась, слова доносятся до него чуть приглушённо. — Чего ты добиваешься, Азриэль? Ничто не возвращается. Никто не возвращается. Прекрати себя терзать.

— Я не могу, — говорит он, и Чара тихо смеётся.

Флауи подходит к ней. Вода Водопада прозрачная и светлая; над ней медленно парят невесомые светящиеся пылинки, похожие на светлячков. Одна из них застревает в коротких волосах Чары и мягко мерцает.

— Посмотри, — говорит она, проводя рукой по поверхности воды. От её пальцев разбегаются мелкие круги, переливающиеся голубым. — Видишь? Представь, что каждый твой шаг порождает подобную рябь. Каждое твоё действие затрагивает окружающих. Ты когда-нибудь думал об этом, Азриэль? Думал, почему Подземелье однажды стало таким, какое оно сейчас?

Он качает головой, продолжая смотреть на разбегающиеся круги. Чара устало вздыхает, лениво болтая кистью; рукав свитера задевает воду и темнеет по краям.

— Порой невозможно бороться с судьбой, Азриэль. Мы с тобой взяли на себя слишком большую ответственность, когда решили, что всё в наших руках. И тогда мне казалось, что это правильно. Легенды, которые твой народ передаёт друг другу из поколения в поколение... — она на секунду прерывается и закрывает глаза, — ... я думала, что являюсь их частью.

Флауи осторожно касается её волос; пылинка освобождается и плывёт дальше. Он неуверенно гладит Чару по голове и чувствует, даже во сне чувствует её неподдельную боль и вину.

— Но легенды — это всего лишь слова. Это сказки. И, возможно, я не была той, кто должен был освободить монстров. Мы попытались изменить судьбу, понимаешь?

— Мы были детьми, — возражает он, заглядывая ей в лицо. — Чара, забудь об этом. Не ты ли говорила, что я ни в чём не виноват? То же касается тебя.

Она усмехается, подтягивая колени к груди.

— Это была моя идея, мы оба это знаем. Прости, Азриэль. Мне давно нужно было сказать тебе это.

— Всё в порядке, — Флауи пытается улыбнуться, но выходит плохо. — В порядке, правда.

Она стряхивает стебли и встаёт, оправляя одежду. На мгновение Флауи кажется, что глаза её странно блестят, но, когда она смотрит на него сверху, они снова сухие.

— Я не жалею, что мы попытались, в любом случае, — говорит Чара. — Но прости за весь ад, что тебе пришлось пройти. Прости, что Подземелье стало таким.

— Ты здесь не причём.

Она задумчиво смотрит на успокоившуюся воду и закусывает губу. Её отражение замирает тоже.

— Кто знает, Азриэль. Я была той, кто бросил камень, и эти круги... они затронули всех. Ты понимаешь, почему монстры стали черствы? Это просто. Жестокость порождает жестокость. Убийство позволяет отдалиться от окружающих. Моя смерть была лишь первой в этой цепочке, и мне жаль, что всё так вышло. Но разве ты не способен понять их, Азриэль? Разве тебе никогда не хотелось хоть ненадолго перестать чувствовать?

Он отводит взгляд. Ему тяжело приходится, потому что все эмоции, заполоняющие Подземелье — все те разочарования, обиды, отчаяние, что хранит в душе каждый — все они прорываются наружу и достигают его сердца. Они давят своим безграничным весом, но никогда — никогда! — он не променял бы их на существование без доброты.

— Это глупый вопрос, — Чара улыбается ему и делает шаг к краю. — Я зря задала его тебе. Я рада, что даже когда все вокруг стали такими... ты остаёшься собой.

Флауи успевает понять, что она делает, но не может помешать. Чара отрывается от земли, наклоняясь вперёд, и её хрупкое тело со всплеском падает в воду, раскинув руки. Флауи кидается за ней секундой позже, но всё, что он видит: лишь прозрачная вода и разбегающиеся по ней круги, которые вскоре затихают. Водопад тих — и Чары там нет.

***

— Останься, — говорит он, прежде чем что-либо происходит. — Или забери меня.

Чара грустно улыбается. В этот раз они стоят на поляне, усыпанной золотыми цветами: они растут густо-густо, странно высокие — колени Чары почти скрыты ими. Флауи взбирается ей на руки, чтобы не затеряться среди растений, и уже с высоты видит распростёртую на цветах куртку.

Ему кажется, что откуда-то издалека доносится зов музыкальной шкатулки. Чёрная куртка с грязным, уже посеревшим мехом прячется в золотых лепестках, раскинув рукава в разные стороны, словно птица. У воротника, полуприкрытые молнией, изредка поблескивают цепочки подвесок; Чара наклоняется, чтобы расправить капюшон и разложить их на подкладке.

— Разве он не просил Фриск о том же? — спрашивает она задумчиво. — Ты должен понимать, что это невыполнимо.

Он знает. Флауи смотрит на подвески, что они с Сансом когда-то оставили на могиле Фриск, на его старой куртке. Сердце, что та нашла в доме Ториэль, спрятанное среди игрушек — Флауи сам помог ей отыскать медальон, свято веря, что он отгородит от беды. Звезда на тонкой цепочке — подарок Санса, — которую тот прежде носил сам. Смотреть на эти вещи, зная, что их хозяин больше не вернётся... что ж, Флауи привык к подобному. Более или менее.

— Легенды — лишь слова, а обереги — просто побрякушки, — Чара взвешивает на ладони подвеску-сердце, прежде чем положить обратно. В глазах её вспыхивает сожаление. — Только ты сам можешь себя спасти.

Флауи не в силах оторвать взгляд от куртки, сиротливо оставленной здесь. Словно Санс: один среди золотых цветов, медленно пожирающих его изнутри.

— Чем они это заслужили? — хрипло спрашивает он, почти не надеясь на ответ. — Ты сказала: жестокость порождает жестокость. Но Фриск, она никогда...

— Не всё можно объяснить одинаково, Азриэль, — Чара опускается в цветы, рядом с курткой; Флауи спрыгивает ей на колени и касается рукава. — Почему ты не спросишь, чем мы с тобой заслужили то, что заслужили? Ответ будет один. Мы пытались побороть судьбу, а это никогда не заканчивается хорошо. Вселенная самовосстанавливается, и любые аномалии, что возникают в ней, стираются из пространства и времени. Разве ты сам — не лучший пример?

— Что это значит?

— Ты должен быть мёртв, Азриэль, — произносит Чара, внимательно глядя на него. — И ты знаешь это. Но, несмотря на всё, ты ещё жив.

— Я не знаю, почему! — вырывается у него. — Я не знаю! Ты права, я должен был погибнуть, но я очнулся и...

— Стал цветком, — кивает она. — Это аномалия. Это то, что люди называют чудом. Твоя душа отказалась умирать, и твоя судьба изменилась. Есть вещи, которым она не в силах противостоять; есть то, чем способны управлять мы сами. Твоя воля к жизни стала твоим спасением. Однако, Азриэль, порой благословение становится проклятьем. Наши желания не всегда исполняются так, как нам хочется. Ты остался жив, но счастлив ли ты от этого?

Флауи опускает голову, боясь встретиться с ней взглядом, но натыкается на золотые цветы; он ненавидит их всем сердцем.

— А как ты думаешь, — горько выплёвывает он. — Быть проклятым цветком... это не та жизнь, о которой обычно мечтают. Может, если бы ты была...— он спотыкается на словах, — или если бы Фриск осталась, но...

Чара вздыхает и продолжает говорить, хотя Флауи уже не уверен, что сможет выдержать. В любом случае, он должен.

— Все мы пытаемся изменить судьбу. Порой это получается, но, Азриэль, как я уже говорила: за чудеса приходится платить. То, что монстры зовут решительностью, сила, что сделала людей непобедимыми — не более чем обыкновенная воля к жизни. Так же как твоя душа, душа Фриск отказывалась умирать бессчётное количество раз, и судьба уступила. Ей дали возможность всё исправить, но ради второго шанса приходится чем-то жертвовать, и цена за это обязана быть высокой. Ты спрашиваешь, чем она заслужила это — что же, вот ответ, которого ты ждал.