Страница 21 из 38
Флауи молча смотрит ей в глаза, тёмные, бездонные. Он никогда не думал, что всё может закончиться вот так.
— Она не просила об этом, — в конце концов, говорит он тихо. — Никто из нас не просил.
Чара пожимает плечами.
— Возможно, сознательно — нет. Но, Азриэль, невозможно создать что-то из ничего. Для всего в мире есть своя причина и свой исток. Фриск могла не знать этого, могла не просить, но её желания были слишком сильны. Её решительность спасала ей жизнь множество раз, но, в итоге, она же послужила началом распада.
— Это несправедливо, — Флауи сжимает зубы, чувствуя, как к горлу подбираются слёзы. — Если всё так, как ты говоришь... это просто несправедливо.
— Таково равновесие, — сухо отвечает Чара. — Таков закон. И мы ничего не можем с этим поделать. Каждый цветок на её теле — лишь ещё один символ, ещё один знак. Подтверждение того, что судьбу обмануть невозможно. Прости, если это не то, что ты хотел услышать, но такова правда.
Он всё же не сдерживает слёз, и они капают Чаре на колени. Она не утешает его, но осторожно меняет позу, так, чтобы Флауи оказался в тесном кольце её рук. Он утыкается ей в плечо, крепко жмурясь и чётко зная, что эта боль — абсолютно, на сто процентов его собственная.
— Не плачь по тем, кого уже нет, — тихо шепчет Чара, — не живи прошлым, Азриэль. Оно тянет на дно. Спаси тех, кого ещё можно спасти.
Он чувствует, как колет листья что-то острое, и поворачивает голову, смотря вниз, туда, где Чара кладёт рядом с ним подвеску-звезду.
Санс.
— А что же с ним? — всхлипывает он; Флауи вновь ощущает себя Азриэлем, вечно рыдающим и ранимым. — Чем он заслужил это?
— Ты помнишь круги на воде, Азриэль? — вопрос на вопрос. — Ты помнишь, как губительна бывает решительность? Монстры не зря стали такими, какие они есть. Санс никогда не умел по-настоящему отдаляться и закрывать свою душу, поэтому страдал больше, чем кто-либо. Попытки Фриск побороть судьбу, желание Санса спасти её — одно наложилось на другое и стало единым целым. Судьба дала ему возможность помочь, и цветы выросли на нём, но...
Она замолкает, качая головой. Флауи затаивает дыхание.
— Порой мы любим кого-то настолько, что не можем их отпустить, — наконец, произносит она с горькой усмешкой. — Но чем сильнее мы стараемся удержать, тем быстрее они покидают нас. Это никогда не заканчивается хорошо. Санс не должен был так поступать.
— Он лишь хотел защитить её.
— Да, — Чара срывает золотой цветок и медленно крутит его в пальцах. — Это эгоистичное желание остаться с тем, кто тебе дорог, обычно и порождает подобные аномалии. Санс взвалил на себя её ношу, но это никогда не было его предназначением. Азриэль, судьба не прощает подобных ошибок, и всё, что нам предначертано, случается, так или иначе. Фриск должна была умереть. Санс... что ж, я не знаю, что бы было с ним. Теперь это неважно. Он расплачивается за всех: за себя и за неё. Вот что происходит, когда мы пытаемся побороть судьбу.
Она выглядит немного подавленной. Цветок выпадает из её руки; Флауи вдруг замечает, как контуры мира, что ему снится, начинают подрагивать и стираться, словно обгорающие края бумаги.
— Что мне делать? — спрашивает он торопливо. — Как его спасти? Если бы у нас было чуть больше времени, может... но он умирает!
— Никогда не надейся на время, Азриэль, — ласково говорит она. — Время — не лучший союзник. Оно всегда берёт то, что ему принадлежит.
— Как его спасти? — Флауи умоляюще хватает её руки, чувствуя, что те постепенно тают в прикосновении. — Что я могу?
— Я уже говорила тебе: мы сами себя спасаем. Санс сам выбрал свою судьбу, и сам изменил её. Я не знаю, как помочь тебе, я не могу — я лишь призрак, живущий в твоей голове, — она грустно улыбается. — Мне жаль, что когда-то давно я не смогла сделать всё правильно. Мне жаль, что не смогла помочь Фриск. И Санс... я не знаю, что будет с ним. Возможно, пришёл его черёд быть решительным.
Чара наклоняется и целует его лепесток. Он не чувствует, поскольку её тело растворяется в воздухе, пока не остаётся лишь голос, эхом звучащий над цветами:
— Будь решительным, Азриэль. До тех пор, пока Вселенная не сделает свой ход.
А затем всё исчезает.
Останься
— Ты должен сказать ему, — говорит Флауи твёрдо. — Папирусу.
Санс вопросительно поднимает голову. Уточнений не следует, поэтому он отставляет в сторону бутылку кетчупа и спрашивает:
«Сказать что?»
Флауи нервно усмехается. Это всё же тяжелее, чем казалось вначале.
На часах почти девять. Они сидят на кухне, изредка перебрасываясь короткими фразами; Санс медленно пьёт кетчуп, заставляя Флауи морщиться при виде этого. Они ждут Папируса, который ещё не спустился, к завтраку, чтобы затем разойтись по своим делам. И у Санса в ком-то веки почти ровное дыхание, неплохое настроение — Флауи честно не хотел всё портить, но слова вырвались сами собой. Отступать некуда.
Он вздыхает.
— Не злись на Альфис. Она не думала, что это нужно хранить в секрете от меня. Я имею в виду то, что цветы пожирают твою душу.
«Так ты знаешь», — Флауи улавливает еле заметное напряжение на лице Санса. — «Мне всё равно, если она сказала тебе. Но почему Папирус?»
— У тебя не так много времени, — ему трудно произносить это, даже после всего, что уже произошло. Санс никак не реагирует. — Послушай, я не защищаю его и не говорю, что нужно простить все его ошибки только из-за этих цветов. Но он — твоя семья, и... если я в чём и разбираюсь, так это в семейных узах. Он заслуживает знать правду.
Санс хмурится.
«Нет», — руки режут воздух как бумагу, — «ему не стоит знать. Не хочу, чтобы он волновался».
— А будет лучше, когда ты умрёшь? — Флауи понимает, как резко это звучит, но иначе никак. — Будет лучше, если это станет для него ударом? Санс, он же действительно верит, что с цветами можно справиться...
«А ты?» — прерывает его Санс. Пустые глазницы буравят цветок мёртвым взглядом. — «Ты не веришь?»
Флауи опускает голову. Где-то в глубине души, конечно, он всё ещё надеется на лучшее, но всё, что он узнаёт, играет против них. Чем больше он знает о цветах, тем сильнее ясно одно: у них нет ни шанса выйти из воды сухими. Кто-то в любом случае будет крайним, и пока что у Флауи нет идей о том, как отобрать эту роль у Санса.
— Нет, — выдавливает он, наконец. — Прости, но я не верю. Не потому что не хочу, а потому что думаю, что мы исчерпали наш лимит чудес. Нет ничего, что мы можем сделать.
Почему-то в ответ на это Санс не злится; он кладёт голову на руку и улыбается ему. Вкупе с цветами это выглядит жутковато — Флауи всегда так казалось.
«Мы можем быть решительными. Порой этого достаточно».
Это нечестный ход. Флауи сглатывает, ощущая, как подбираются к горлу слёзы.
— А порой — нет. Санс, скажи ему, ты обязан сказать, ты...
— Сказать что?
Они одновременно вздрагивают и поворачиваются к двери. Папирус стоит, облокотившись о косяк и сложив руки на груди, и с любопытством глядит на них обоих. Флауи мгновенно холодеет, прикидывая, как долго они не замечали его присутствия, но Папирус переспрашивает:
— Так что сказать? Что вы тут обсуждали?
Флауи делает страшные глаза, глядя на Санса; тот пожимает плечами и жестикулирует:
«Ничего важного. Ты голоден?»
— Немного, — Папирус светлеет, не замечая, как Флауи вздыхает и исчезает из кухни. — Будешь спагетти, брат?
Санс кивает. Папирус проходит к холодильнику, вытаскивает контейнеры и начинает раскладывать еду; когда он поворачивается, чтобы спросить о порции, Санс мгновенно поднимает руки.
«Останешься на ночь сегодня?»
Папирус медленно моргает несколько раз, прежде чем ответить:
— Да. Да, конечно.
Санс слабо улыбается. Папирус неловко улыбается тоже, прежде чем вернуться к завтраку; его душа запоздало стучит в груди, и поэтому он не чувствует на себе пустого пристального взгляда, тяжело ложащегося на плечи.