Страница 15 из 18
Но бесстрашно напирают на косную массу безумные легионы.
Врезавшись острым напором в мертвое тело культуры – звонко бросают молодые пираты старому миру свой гордый клич:
Евгений Радин
Футуризм и безумие
Душевное заболевание носит название безумия, хотя понятие это включает целую область состояний, промежуточных между истинною болезнью и истинным здоровьем. Да и понятие истинного здоровья очень шатко. Когда мы употребляем слово душевнобольной, всегда мысль рисует яркий образ заблудившегося среди противоречий жизни человека.
Полною коллизий была жизнь подрастающего в период общественного движения 1905-07 годов поколения. Теперь это поколение оканчивает учение и готовится вступить в жизнь, частью уже вступило…
Волнения и разочарования потрясли нервно-психическое здоровье еще в тот период, когда организм только формируется, накопляет силы. Эти силы надорваны, здоровье расшатано…
Таковым явился перед нами облик некоторой части учащейся молодежи, когда в 1912 году Комиссией по борьбе со школьными самоубийствами Русского Общества охранения народного здравия была предпринята анкета о душевном настроении учащихся[58].
Много жалоб на низкий уровень молодёжи, на отсутствие идейных интересов, на то, что пережившие 1905 год обречены, так как им нечем жить и нечего делать…
К дисгармоничности окружающих общественных переживаний примешивается и влияние символической литературы, поклоняющейся смерти (Ф. Сологуба, Арцыбашева и пр.).
«Мысли о самоубийстве приходят, – пишет курсистка, – после чтения современных произведений, где ужас жизни, безволье, беспринципность; люди мечутся в агонии и уходят от жизни. Скверно бывает на душе. Ждала раньше, что в книгах ответ найду на проклятые вопросы, почерпну веру в жизнь… Ведь кроме книг нет друзей. Одна. И не было ответа, кроме призрака смерти… Культ её везде, везде… Прочтешь такую книгу, и видишь – выхода нет, поддашься настроению культа смерти и ходишь полна безверия в жизнь, работать голова не может… и воля разумная над собою как бы теряется, и создается ужас, из которого нет выхода. И себя презираешь за такую слабость, клеймишь и ничего поделать не можешь.
Действительно, жизнь такова».
Одна часть пережившей ужасы реакции молодёжи поддается настроению угнетения, не знает, что делать. Другая – литературная и художественная фракция – высмеивает символический упадок интереса к жизни. На смену унылым декадентам выходят бодрые жизнерадостные футуристы
«На вопрос, что делать, отвечает и песнь сёл и русские писатели, – пишет В. Хлебников.
Но какие советы дают и те и другие?
Наука располагает обширными средствами для самоубийств; слушайте наших советов: жизнь не стоит чтобы жить. Почему “писатели” не показывают примера?
Это было бы любопытное зрелище». (Союз молодежи. № 3).
В противоположность пессимизму декадентской литературы начала столетия, футуристы – не декаденты, не смерть и упадок воспевают они, а движение и радость.
На тот же вопрос – что делать, обращенный к самим футуристам, они отвечают: жить ради будущего, утверждая его в настоящем.
Если к символически-декадентскому творчеству можно было применить термин упадка, вырождения личности, то к футуристам подходил бы термин возрождения личности.
Реализм признавал содержание художественного произведения выше формы. Символисты форму возвысили до содержания, но содержанием их творчества была эротика и смерть. Воспевание смерти принесло им смерть, хотя и не в буквальном смысле слова, – как ядовито предлагает В. Хлебников. Интерес к упадочным мотивам литературы падает, и общество ждет возрождения личности от литературы – новых пророков.
Пророки-футуристы одной критикой прошлого и туманным пятном будущего никого не могли бы привлечь на свою сторону. Это поняло новое направление и начало реформировать слово и речь – «речетворцами»[59] называют себя футуристы.
Как понимают будущее футуристы? Они понимают его в смысле нарождения новых признаков в отдельном человеке. Футуризм отчасти биологическое учение, но это только кажущийся позитивизм в понимании человеческой психики.
В интуиции, сверхчувственном восприятии – сущность нового человека-футуриста.
Однако люди будущего – футуристы дальше проповеди движения не идут. Нигде так хорошо не выяснен этот исходный лозунг футуризма, как у итальянского футуриста Маринетти.
«Мы хотим воспевать любовь к опасности, навык дерзости и энергии. Литература восхваляла до сих пор задумчивую неподвижность, сон; мы восхвалим наступательное движение, лихорадочную бессонницу, беглый марш, кулак, salto-mortale, пощёчину. Для нас важна наша огненность, бунт и наши плевки. Великолепие мира обогатилось новой красотой – красотой быстроты. Гоночный автомобиль, который кажется бегущим по картечи, прекраснее Самофракийской Победы. Вне борьбы – нет красоты. Не может быть шедевром творение статическое. Только в динамическом – поэзия. Долой слова в именительном падеже и в неопределённом наклонении. Поэзия должна быть дерзкой атакой против неведомых сил.» (В. Шершеневич. Футуризм без маски, 1913)[60]
Движение у футуристов является не средством достижения, а целью выявить накопившуюся энергию.
Формула движения футуризма есть подвижность, движение ради движения.
В самом деле, в том же манифесте Маринетти мы находим собранными в одну кучу удивительные и прямо противоположные стремления, напр., патриотизм и анархию, войну и революцию.
Футуризм в России ничего не приветствует и не славит, кроме самих себя и, пожалуй, национализма (В. Хлебников. Ряв, 1914)[61]. Зато, признавая движение, как самоцель, он выставил и ещё одну самоцель – форму-самоцель.
«В поэзии есть только форма; форма и является содержанием. Когда им возражают на это, что в памяти остаётся сюжет, образ, мысль – футуристы объясняют: да, но это только потому, что вы ещё не научились ценить форму саму по себе. Форма не есть средство выразить что-либо. Наоборот – содержание это только удобный предлог для того, чтобы создать форму, форма же есть самоцель.» (В. Шершеневич. Футуризм без маски. Стр. 56)
Если мы вдумаемся в то возрождение личности, к которому призывают нас футуристы, то увидим, что это возрождение – проекция блуждающих болотных огней в воздухе. Призыв их может сделаться не возрождением, а упадком. Мираж рассеется, и нет ничего – одна пустота.
«Мы во власти новых тем: ненужность, бессмысленность, тайна властной ничтожности – воспеты нами.» (Садок Судей. II)[62]
Как в какой-нибудь сказке – бессмысленность, ненужность и ничтожность появляются на сцену и завершают движение и художественную форму, как самоцели.
Футуристы – дети своих отцов декадентов-символистов. Как реформаторы, они веселы, полны подъёма и жизни, но под ними нет почвы, в них нет содержания, и может всегда появиться на их месте пустота властной ничтожности.
58
Е. П. Радин. Душевное настроение современной учащейся молодежи по данным Петербургской общестуденческой анкеты 1912 г. Спб. 1913 г. Ц. 50 к. – Примеч. автора.
59
Крученых А. Чорт и речетворцы. Спб.: Типо-литография Т-ва «Свет», 1913. – Здесь и далее, примеч. редакции.
60
См. также: Тастевен Г. Футуризм. На пути к новому символизму. М.: Издание книжного магазина «Циолковский», 2016.
61
Хлебников В. Ряв! Перчатки (1908–1914). Пг.: ЕУЫ, 1914.
62
В феврале 1913 г. в петербургском издательстве «Журавль» вышел альманах «Садок судей II», с участием Гуро, Д. Бурлюка, Хлебникова, Маяковского, Крученых, Лившица, Ек. Низен, рисунками Гуро, Гончаровой, Ларионова, Д. и В. Бурлюков.