Страница 14 из 18
Сквозь огненную боль восторга Рюрик Ивнев, вместе с Крючковым, входит в храм. Его храм одинок и блаженен тоской, его храм на самом краю жизни, там, где кончается разум и кончается крёстная мука, расцветая алою розой любви. И безумно раскрытыми глазами он смотрит в лицо своего невидимого и ненайденного Бога – и ему больно, и ему нежно, и ему страшно и свободно в огне великом, в огне жертвенном и очищающем… И он молится:
И как он понимает страдальческий путь духа, как он любит гвозди креста и алую, алую кровь в безднах надрыва, и молящие, бессильно пьяные поцелуи, в которых душа бездонно отдается Палачу усталому и нежно убийственному!.. Как покорна душа распинающему и изводящему голгофскому чуду, как нежна и восторжена песнь у алтаря жестокого Карателя, имя которого – тайна, милость которого – бич!..
В Рюрике Ивневе зажигается религия футуризма, в нём надрывная и пылающая «осанна!», в нём мост между сегодня и завтра, воздвигнутый над костром страдания и исступленного оргиазма духа!.. Это самый талантливый, потому что самый живой и горящий духом певец футуризма – и если бы у них было больше таких огненных и неистовых поэтов, – они бы зажгли огнем неугасимым и возрождающим нашу гнилую литературу.
IX
Что же нового дал футуризм в искусстве? Мы видели, что стремясь выйти из рамок символизма и открыть совершенно новые миры – русский футуризм или невольно повторяет приёмы того же символизма, или же изобретает бредовый, «заумный» язык, но… и в последнем случае здесь, собственно, мало нового, так как «заумные» речи футуристов сильно напоминают плоды крайнего декадентства…
Все, созданное до сих пор русскими футуристами – есть лишь отчаянное стремление победить литературу. И в этом отношении они несомненно кое-что достигли. Их писания действительно не похожи на литературу, литературы здесь нет, футуризм есть кратковременный отдых от литературной пошлости и вместе с тем – начало какого-то нового, еще неизвестного творчества.
Но для меня важно совсем не то, что дал русский футуризм и чего не дал, для меня гораздо важнее тот дух, та бешено несущаяся волна, та мятежность, которыми проникнуто это новое направление. Вот почему я сочувственно отнесся к его теоретической части и остался мало удовлетворен её осуществлением. Хотя многое в теории футуризма, особенно западного, мне чуждо, даже противно (как напр. культ современной техники, всех этих автомобилей, дирижаблей, кинематографов и прочей пошлости, которая именно прежде всего должна погибнуть), но есть в этой теории нечто, что для меня важнее всего, что и возбудило во мне интерес к футуризму. Это: безумная апология личности, крайний индивидуализм, дерзающий, огненный, острый, подобный раскалённому мечу, пронзающему застывшую мерзость наших дней херувимской молнией; ненависть к авторитетам и старческому хламу, превращающему порывы мысли в злачное цветение мёртвой лжи; адогматизм, бесстрашные стремления к неизведанному и желание поставить новый храм над бездной времен, наперекор всему миру!.. Эти элементы составляют, по-моему, важнейшую суть футуризма, в них последний является бешеной, геростратовской вспышкой, пламенным импульсом к творчеству. И этот порыв к творчеству, этот весенний зеленый шум, несущийся к нам с Запада сквозь упругие тела молодой России – является вестником возрождения для нашего времени. Теперь, когда смерть – содержание дней наших, когда смерть – символ всей нашей захудалой и пустой жизни, футуризм может и должен влить в истощённые жилы современности бурную кровь новой жизни… Назначение футуризма – победить смерть русского творчества. Он должен засыпать могилы душ багряно пышными цветами, и на них отпраздновать буйную, полную пьяного веселья, вызова и безумия – весеннюю вакханалию!..
Трудно и бесполезно говорить о будущем футуризма, о тех формах, в которые он со временем может вылиться. Тут ему не избежать, я думаю, в конце концов, в свою очередь, того же академизма и пошлой благонамеренности, против которых он так горячо ополчается нынче… Да у таких направлений, как футуризм – и нет будущего, а есть лишь настоящее. Это sturm und drang минуты, это граната, разрывающаяся от безумного напряжения всех творческих сил, а от неё, быть может, ничего и не останется, разве лишь дым, да мгновенно потухающий огонь!.. Но задача футуризма не в том, чтобы созидать, a в том, чтобы разрушать, уничтожать и жечь то, что в искусстве и в мысли убило дух, убило творчество и индивидуальность, то есть: рутину, академизм, измельчание, гнилой догматизм и литературную ложь.
Может быть, достижения футуристов тусклее их теории, может быть, они достигли совсем не того, чего хотели достигнуть. Все это не так уж важно. Ценно в этом, во всяком случае, – удивительном направлении лишь одно: его дерзающая смелость и его безумная мечта… И за эту бешеную дерзость, за этот рыцарский вызов миру, можно простить футуристам все их ошибки и недостатки… И не то в них замечательно, что они плохие литераторы, а то, что они не побоялись заявить неслыханное своеволие и пошли пламенной ратью против мировой лжи, против жизни и её железных законов!
Огненными крыльями зашумели они над землей, над человеческим стадом. Молниеносной зарею вспыхнул их творческий бунт… Море смеха и тупости преградило им путь, тяжелые тучи сгустились пред ними грозой…