Страница 4 из 32
Помимо крыловской, в коммуналке имелось ещё семь комнат. Четыре из них, самые ближние к выходу, сдавались Субботычем под тайный кооперативный склад. Эти двери были одинаково обшиты новенькой жестью и закрыты на засовы с громадными навесными замками. Ежевечерне, как правило – в районе полуночи, возле них появлялся хмурый кавказский человек в палевой дублёнке и, недобро глянув на сонных жильцов, тщательно проверял целостность своих дверей и засовов. Ежеутренне, как правило – в районе семи, в квартире возникала орава таких же хмурых кавказских людей, которые, гортанно перекликаясь, вносили в квартиру (или выносили из квартиры) объемистые картонные коробки импортных сигарет "Winston", "Camel" и "Marlboro", а также упаковки импортного шоколада, ликёра "Amaretto" и чего-то ещё в этом роде.
Оставшиеся три комнаты последовательно занимали: студент МИИТа Мунку со своей бурятской женой Светой, студент журфака МГУ Серёга Платошкин со своей беременной женой Олей и, наконец, второкурсник Полиграфического института Егор Масловский, пребывающий пока что в гордом одиночестве.
Мунку и Света – на редкость дружная пара. Дружная до такой степени, что даже различить их порой бывает сложновато. То есть любой человек, с ними ранее не сталкивавшийся, наверняка решил бы, что перед ним – два брата-близнеца с внешностью а-ля Виктор Цой, один из которых щеголяет по квартире в адидасовских штанах и пляжных шлёпанцах, а другой почему-то – в пёстрой юбке и кожаных тапочках с лисьей опушкой. Причём оба при этом белозубо улыбаются и искренне радуются друг другу и всяческим проявлениям окружающей жизни: людям, кошкам, электричеству и даже взбурлившему на кухне чайнику… Именно с такими улыбочками, похожими на два ослепительных куска рафинада, они впервые постучались в крыловскую дверь и поздравили его с новосельем. И сообщили заодно, что в коридоре вывешен график дежурств, согласно которому каждый проживающий в квартире обязан убираться в местах общего пользования. И ещё проинформировали, что, хотя за проживание ДЭЗ денег не берёт, но кой-какие хозяйственные расходы всё равно нести придётся. Лампочки перегоревшие поменять нужно? Нужно. Мыло-персоль в ванной должны быть? Должны. Щётки-веники закупать надо? Надо. И вот для этих целей на кухне установлена стеклянная баночка из-под венгерского горошка, в которую все дружно и без напоминаний ежемесячно опускают по рублю. А Света (то есть Виктор Цой в юбке), эти деньги из баночки периодически достаёт и тратит, а взамен кладёт туда сдачу и магазинные чеки. И, как показывает жизнь, все говорят потом Свете большое человеческое спасибо…
В отличие от бурятов, семейную пару Платошкиных дружной уж точно не назовёшь. Да и просто парой – навряд ли. Уже при первом знакомстве с ними Крылов задался вопросом, которым впоследствии задавался чуть ли не каждый день. А именно: как эти ребята, столь явно чуждые друг другу, вообще уживаются?! Вот Оля: крупная, мощная, с могучим бюстом и тяжёлыми ногами, под весом которых жалобно поскрипывают коридорные половицы. С по-мужски низким голосом, привычкой кутаться в однотонные халаты, сильно смахивающие на больничные, и днями напролёт лузгать семечки перед телевизором… А вот Серёга: маленький, подвижный, с тонкой цыплячьей шеей и звонким тенорком, поминутно срывающимся в фальцет. С живыми глазами-пуговками и носом-кнопочкой, под которым уморительно топорщатся густые чапаевские усы, а также со странной манией рассекать по квартире исключительно в модных сорочках и ярких галстуках…
Оля с Серёгой – из Мурманска. Только он вырос в самом центре, а она – в рыбацком пригороде, где они, собственно, и познакомились перед его уходом в армию. Вернувшись из армии, он на Оле женился и устроился работать в порт. Параллельно с работой в порту и налаживанием семейного быта Серёга активно пописывал статейки в местную многотиражку, где его в итоге заприметили и посоветовали не останавливаться на достигнутом. И вскоре, вооружённый ворохом публикаций и положительных характеристик, он приехал в Москву и триумфально поступил на журфак МГУ, после чего стал бывать в родном городе крайне редко… Олю, разумеется, такое положение дел не устраивало совершенно и к окончанию первого серёгиного курса она потребовала, чтобы он перевёз её в Москву. Поскольку требование было подкреплено ещё и справкой о беременности, Серёга сдался. То бишь попросту нанялся в дворники и поселился с супругой в комнате, предоставленной Субботычем…
К осени восемьдесят девятого серёгины дела резко пошли в гору. Его пригласили на должность репортёра в одну из новейших телепередач, призванных доказать, что перестройка и гласность движутся по Москве семимильными шагами. Идея передачи, хлёстко названной "Телефакт-плюс", была проста до гениальности: каждый день по городу должен был разъезжать "рафик" со съёмочной группой и снимать сюжеты про живую уличную жизнь, которые бы затем прямо "с колёс" попадали в вечерние блоки столичных новостей… И Серёга свой шанс не упустил. Он забирался в самые злачные московские местечки и умудрялся выуживать интервью у самых экзотических персонажей – от бомжей, уголовников и валютных проституток до баснословно разбогатевших кооператоров, демонстративно сжигающих перед камерой новенькие сторублёвки… Причём делал он это так легко, весело и бесшабашно, что его фальцетный смешок и вездесущие чапаевские усы вскоре стали в Москве не менее популярны, чем, к примеру, американистые очки Влада Листьева или голливудская улыбка Александра Любимова…
Крылов застал семейство Платошкиных как раз в ту пору, когда серёгина известность уже набрала обороты и он появлялся в квартире лишь для того, чтобы переночевать и переброситься с женой, бывшей уже на шестом месяце беременности, парой-тройкой дежурных фраз. Что-то вроде:
– Привет, Оль. Всё хоккей?
– Хоккей.
– Самочувствие?
– Хоккей.
– Настроение?
– Хоккей.
– Тогда я баюшки, ладно? А утром поговорим.
– Давай…
Но рано утром под окнами уже вовсю сигналил тёмно-синий останкинский "рафик" и взъерошенный Серёга, наскоро умывшись, побрившись и на ходу застегивая свой модный гангстерский плащ, хватал лопату и галопом нёсся на участок. Там он быстренько раскидывал снег и лишь затем воссоединялся со своей нервно покуривающей съёмочной группой…
Что же касается Егора – то есть обитателя комнаты в самом конце коридора – то вначале он показался Крылову фигурой весьма загадочной. Загадочность сквозила и в его манере одеваться (он носил серую офицерскую шинель со споротыми погонами, из-под которой выглядывали джинсы и грубые американские ботинки), и в его привычке таскать на боку армейский планшет, заполненный явно не учебниками, а также в том, что из-за плотно прикрытой двери его комнаты постоянно доносился резкий химический запах… Вдобавок он уже при первом знакомстве с таким явным любопытством стал разглядывать Машку, что в сердце Крылова мгновенно прокрался ревнивый холодок и он сразу же отметил про себя, что с этим "химиком" в серой шинели надо быть – ох как начеку! Поскольку – красив, красив, собака! И не просто красив, а как-то по-киношному нарочито. Так, словно лишь минуту назад отлучился из павильона студии "Мосфильм", где играл какого-нибудь импозантного белогвардейца: голубоглазого, с ямочкой на подбородке и горькой усмешкой на аристократических губах…
Правда, вскоре "химик" зазвал его к себе на "рюмку чая" (оказавшуюся на деле бутылочкой коньяка "Белый аист"), в процессе распития которой вся его загадочность растаяла, как дым. Выяснилось, что Егор, как и Крылов – коренной москвич, ещё полгода назад благополучно обитавший с родителями и сестрой в четырёхкомнатной квартире у метро "Водный стадион". До той поры, правда, пока его папаше, средней руки совминовскому чину, вдруг не втемяшилось в голову лично заняться воспитанием единственного сына…("…И тут пошла, Лёш, такая ежедневная прессуха. Вот представь: прихожу из института, ужинаю и сажусь смотреть по видаку пинкфлойдовскую "Стену". И как раз на том месте, где маршируют молотки, в моей комнате возникает папа. Без стука, заметь, и с мусорным ведёрком в руке. Смотрит он на эти молотки, смотрит, а потом молча вынимает из видака кассету и – шварк её в ведро! Потом подходит к тумбочке, где у меня книжки лежали, сгребает оттуда "Архипелаг ГУЛАГ" Александра Исаича и тоже – шварк в ведро! И дверью – хлоп. И только слышу потом, как в мусоропроводе загремело… Я, естественно, подбираю челюсть и движусь на кухню за разъяснениями. Вхожу и сообщаю уважаемому родителю, что видеокассета, только что выброшенная им в мусоропровод – чужая, и что на чёрном рынке она тянет где-то сотни на полторы. И что книжечки, кстати, тоже не мои, а взяты у однокурсника на время и обошлись ему примерно по пол-ста рублей каждая. И что, в принципе, было б правильно, если б папа мне этот ущерб – компенсировал… А он мне в ответ – официальное заявление. Про то, что его абсолютно не волнует, по какой цене всякая уголовная шушера сбывает свой гнусный антисоветский товар…")