Страница 3 из 32
А с братом – вообще чудеса. И чувство такое, будто он в магическом ящике побывал у иллюзиониста Эмиля Кио. В который, как известно, влезает один человек, а выскакивает – оп-пля! – совершенно другой… Влезает, к примеру, пай-мальчик Витя – гордость школы и неизменный участник смотров художественной самодеятельности, а выскакивает вдруг матёрый лабух Боб с хайром до плеч и золотой цепочкой на раскормленной шее… Хотя, конечно, если разобраться – никакой магии в братнином преображении не наблюдалось. И повстречался ему однажды вовсе не Эмиль Кио, а некто Харисов – руководитель ВИА, еженощно лабающего в одном престижном таганском кабаке. Который, моментально оценив витькину одарённость, предложил ему постажироваться в своём ансамбле бас-гитаристом. И Витька, конечно же, постажировался. Так постажировался, что еле-еле восьмой класс закончил, а в девятый – не пошёл. Поскольку: а на фига, спрашивается? Если и так всё – тип-топ? Если ты, вчерашний школяр, можешь прямо сейчас поиметь куда больше денег, чем твой собственный папа – отставной военный прокурор? И уж куда больше старшего брата Лёхи – студента пятого курса Института Советской Редактуры…
Сначала их с Машкой, конечно, сильно выручали подъезды. Те самые, неопалимовские. В которых, если уж совсем невмоготу, всегда можно было уединиться и проблемку – решить. И даже представить всё – забавным приключением. То есть: подняться на последний этаж, чтоб жильцы не заметили, прокрасться на чердак и уж там, на чердаке, среди пыльных стропил и голубиного клёкота – натрахаться вволю. Стоя, лёжа – как получится. А потом сидеть в обнимку перед чердачным оконцем, обирать с одежды приставшие перья и наблюдать, как на шпиле мидовской высотки у Арбата всё ярче разгораются три рубиновых огонька… Но не каждый же вечер, правда? Вот так: скрываться, прятаться и перья обирать. Ведь если каждый вечер – тогда это уже совсем иначе выглядит, правда? И называется – по-другому. Не приключением вовсе, и уж тем более – не забавным. А – удручающей не-спо-соб-ность-ю. Его, его, Алексея Крылова, неспособностью! Взять – и по-мужски разрешить возникшие житейские затруднения. Найти из них достойный выход. И перестать, наконец, любимую девушку по чердакам таскать в ноябрьскую холодрыгу…
И в тот момент, когда Крылов совсем уж было закомплексовал и задёргался, Машка вдруг подкинула ему спасательный круг. Рассказала об одном знакомом аспиранте, который устроился дворником и получил служебную комнату на Садовой-Каретной. И ещё рассказала, что в центре сейчас отселённого жилья – навалом, и что дэзовские начальники вовсю этим пользуются. Коммуникации не отключают, хитрюги, а пустующие квадратные метры либо втихую кооператорам сдают, под нелегальные склады и мастерские, либо студентами заселяют, которые из благодарности готовы горы свернуть… И как было бы классно всё-таки, если б на ближайшие месяцы, пока квартира ждётся, у них тоже образовалась бы какая-нибудь своя территория! Пусть небольшая, пусть не на Садово-Каретной. Но такая, чтоб уж дверь закрыл – и спокоен…
И Крылов, разумеется, начал действовать. Выписал в блокнот адреса всевозможных жилконтор, расположенных в центре, и принялся их методично окучивать. То есть стучался в нужные двери и с ходу делал сознательное лицо. Так, мол, и так, я – студент, но просто изнемогаю от желания работать, причём именно у вас и именно дворником… А ему в ответ: поздновато ты спохватился, студент. Поскольку все нормальные ребята, не лоботрясы, являются к нам не в конце ноября, а самое позднее – в конце августа. И уже к первым снегопадам лопатами машут – любо-дорого…
Дней десять так стучался, пока, наконец, до Субботыча не достучался, начальника славного ДЭЗ № 4 Джержинского района. Который подкрался к нему прямо в дэзовском коридоре и гаркнул в ухо: "Сту-дент?! Работать поменьше – спать побольше?!" И тут же в кабинет поволок, намертво вцепившись в крыловское предплечье… Крылов поначалу опешил от такой наглости. И ещё удивился про себя: ну, откуда, блин, у вполне обычного с виду дядечки – такая хватка-то железная? А когда осмотрелся по сторонам – все вопросы сами собой отпали. Особенно когда модель гаубицы на столе увидел, направленную дулом в дверь, и карту мира в пол-стены. Сразу понял, что дядечка этот, как пить дать – бывший военный кадр, сумевший удачно подсуетиться и устроиться на "гражданке"…
Дядечка особо растекаться не стал, а, назвавшись начальником ДЭЗа Субботиным Владимиром Иванычем, перешёл непосредственно к делу. То есть сообщил, что час назад за злостные прогулы и разгильдяйство им был с треском уволен некто Талалаев – студент МГУ, убиравший участок по улице Гиляровского 1–3. В связи с чем ему срочно требуется человек, который сегодня же примет этот участок и не позже восемнадцати ноль-ноль приведёт его в подобающий вид… Не позже! Поскольку уже в девятнадцать ноль-ноль по улице проследует машина председателя Мосгорисполкома товарища Сайкина. И если он хоть краем глаза увидит бардак, который развёл Талалаев, он не то что их ДЭЗ – он всё их РЭУ разгонит к едрёной матери…
И Крылов пошёл принимать участок. То есть сначала, конечно, написал заявление и забросил его в дэзовский отдел кадров. Потом нырнул в какой-то подвал, забитый ржавыми радиаторами, и нагрузился всевозможным дворницким инвентарём: мётлой, скребком и широченной алюминиевой лопатой. Затем отыскал техника Алёну и – о, счастье! – получил у неё заветный ключ от комнаты, где ему теперь предстояло обитать.
Комнатка, правда, оказалась с сюрпризом: мало того, что семиметровая, так ещё и вытянутая, будто ромб. Такая как бы лодочка фанерная: с дверью в корме и окошком на носу, всю середину которой оккупировал старый пружинный диван. Но, поразмыслив, Крылов пришёл к выводу, что всё равно – везуха. Ве-зу-ха! Поскольку: да, крохотная, да, ромбом – но ведь комната же! Отдельная, тёплая и с запирающейся дверью. Вполне пригодная для того, чтобы им с Машкой тут зиму переждать…
Зато сам участок – ур-ра! – особых сюрпризов не преподнёс. Выходишь из-под арки – и вот он, пожалуйста, будьте любезны: Гиляровского 1–3 во всей красе. Узкий тротуар метров сорок да два дома впритык… Первый – типичный модерн начала века. Серо-зелёная восьмиэтажка с вычурным фасадом, глядящим на улицу, и убогими тылами, глядящими во двор. А за ним, как бы в довесок – второй. Обшарпанный купеческий особнячок с мигающей вывеской у входа: "Кооперативное кафе "РАЗГУЛЯЙ"… Что же касается бардака, который тут якобы развёл Талалаев, то его-то как раз Крылов и не обнаружил. То есть было видно, конечно, что снег, выпавший накануне, остался лежать неубранным, и что утренние прохожие его слегка притоптали. Но с суровым словом "бардак" все эти стёжки-дорожки у Крылова не ассоциировались абсолютно. Скорее – с паутинкой ажурной, которую – ррраз-два! – и смахнуть играючи…
И ведь действительно – играючи! По морозцу, по солнышку ноябрьскому. Взять – да и пройтись метлой вдоль всех своих новых владений, а затем отыскать телефонную будку и позвонить Машке прямо на работу. И, отдышавшись, объявить нарочито буднично: "Привет, Шишкин, это – я! В общем – есть у нас комната! Есть!!! Где? Да рядом, рядом практически! У метро "Колхозная". Конец Сретенки представляешь, где переход через Садовое? Ну, вот. И от этого перехода ещё метров тридцать по проспекту Мира… Что за комната? Ну, нормальная комната. С диваном… Так я уже оформился, Шишкин! И поработать успел, между прочим. Стою тут сейчас в обнимку с метлой, как дурак… Слу-ушай, Шишкин: отпросись сегодня пораньше, а? Будь другом! Хотя бы в четыре, ладно? Я тебя очень прошу, слышишь?!… Что-что? Оклад? Какой оклад? Мой оклад?! Ах, ну да. Вроде сто десять обещают. Плюс премии, если снега много… Ты меня слышишь, Шишкин? По-рань-ше!.."
К убогости их временного пристанища Машка отнеслась на удивление спокойно. Вошла, осмотрелась и сказала, что – не фонтан, конечно, но уж получше, чем подъезды с чердаками. И что пару-тройку месяцев она здесь, пожалуй, вытерпит. При условии, разумеется, что помещение будет на совесть профукано дихлофосом и обклеено свежими обоями… Кстати, и "Лодкой" комнату назвала именно Машка. Как раз в тот вечер, когда закончили с обоями и впервые решили здесь заночевать. И Машка, уже выключив свет и уютно пристроившись под крыловским боком, вдруг заметила, что теперь они – словно в лодке. Которая знай себе плывёт сквозь тьму и вьюгу и с каждой минутой приближает их к счастливому новогоднему берегу. А уж там – жизнь, жизнь! Настоящая, человеческая. Там – своя квартира в новом доме ("…Ты только представь, Алёшка: светло, чисто, везде краской пахнет и целых два лифта в подъезде – обычный и грузовой, в который детскую коляску вкатывать удобно…"), своя прихожая со встроенными шкафчиками ("…Ну, они дээспэшные, конечно, но если их плёнкой оклеить, под морёный дуб, то смотреться будут лучше импортных!.."), своя кухня с мягким уголком (…Их сейчас два вида продаются: с обивкой из кожзаменителя и с обивкой из гобелена. Из гобелена, конечно, красивей, но мы возьмём из кожзаменителя, он попрактичней…"), своя ванная с полотенцесушителем и своя лоджия, которую они непременно застеклят ("…У меня на даче как раз старые рамы остались. Их только привезти, подкрасить – и можно на лоджию пустить. И они там так встанут замечательно!..").