Реквием

— Что я могла изменить?! — Двачевская сорвалась. — Он бегал с этим дневниками и меня хотел втянуть!

— Вдвоём мы бы его остановили! — Я так же закричала, но крик больше сходил на хрип. — Он бы послушался, если бы ты от него не убегала постоянно!

— То есть теперь виновата я?! — Алиса вскочила со стула. — В смерти Семёна виновата я?!

— Он не умер! — Я вскочила с кушетки и схватила пораженную Двачевскую. — Слышишь?! Он жив!

Двачевская стояла в ступоре, она схватилась за мои руки и пыталась оторвать их от своей рубашки, но делала это очень аккуратно. Наконец я начала успокаиваться и медленно осела обратно на кровать.

— Лен, — она положила руку мне на плечо. — Нужно жить дальше, постараться забыть.

— Он не умер, — повторяла я. — Я знаю, он жив. Он в будущем, он сам мне рассказывал.

— Иди сюда, — Двачевская обняла меня.

Удивительно, мне всегда казалось, что она не способна на такое. Я ни разу не видела, что Алиса кого-либо обнимала и уж точно не ожидала, что такую нежность она проявит ко мне. Может не одна я схожу с ума?

Мы просидели в обнимку минут двадцать, а Алиса не проронила не слова: ни ругалась, ни злилась, даже не пыталась неуместно шутить, она просто обнимала меня, старалась успокоить. Но выходило у неё скверно, с каждой минутой мир становился для меня всё более серым.

В конце концов ушла и она, окинув меня взглядом напоследок. И вновь протяжный звук скрипящей лампы, заполнил эту комнату. Я подошла к зеркалу и долго всматривалась в него.

Сейчас мне казалось, что там, по другую сторону стоит совершенно другой человек, которого я ненавидела, которого я так хотела убить с особой жестокостью, потому что понимала, что именно эта бледная девочка с изумрудными глазами, виновата во всех моих проблемах.

В дверь раздался робкий стук, затем какое-то копошение и только после этого она тихо приоткрылась, и из-за неё показались длинные хвостики цвета базилика. Мику.

Лицо её в отличии от остальных было страшно печальным, она не улыбалась притворно, а чуть ли не плакала, но всё ещё старалась держать себя в руках.

— А я… я вот… я вот пришла, — она запиналась на каждом слове. — Шурик не смог приехать… приехать не получилось у него, но он просил передать привет… в смысле, он тоже очень переживает за тебя.

— Спасибо, Мику, — я вернулась на кушетку. — Я рада, что ты пришла.

— Ты, наверное, домой очень хочешь? — Голос её дрожал всё сильнее. — Тут так жутко.

— Жутковато, — я слегка улыбнулась. — Но я и домой не хочу. Я никуда не хочу.

— Я принесла тут, — Мику вытащила конверт из кармана. — Тут фотографии с лагеря…

Я раскрыла бумажный конверт и извлекла оттуда глянцевые фото, на многих меня не было. Но ближе к середине, в временном отрезке, когда я уже познакомилась с Семёном, меня стало больше.

— Смотри, — я подсела ближе к японке. — Тут ты Семёна петь учишь. Помнишь, как он обегал от тебя по всему лагерю?

— Угу… — Вдавила из себя Мику.

— А тут, Ольга Дмитриевна заставила нас всех фотографироваться у памятника, — раздался мой грустный смешок. — Сёма дёргал меня за хвостики, отчего я никак не могла хорошо получиться.

— Лена, — Мику не выдержала и разревелась, уткнулась мне в плечо.

Она пыталась что-то сказать, но из-за её всхлипов разобрать было ничего невозможно, она навзрыд плакала, хватая меня за халат, прижимая к себе. Сдержать эмоции ей было и вправду трудно, Мику не тот человек, который будет что-то укрывать за маской доброжелательности.

— Тише-тише, — я пыталась её успокоить. — Всё хорошо. В конце концов у нас остались эти фото, наши воспоминания.

— Ты главное не грусти, — Мику начинала приходить в себя и утирала слёзы. — Мы тебя все любим, мы тебя не оставим.

— Я знаю, — я вновь болезненно улыбнулась. — Мне уже говорили.

— Я пока пойду, — девочка всё же попыталась улыбнуться. — Ещё загляну на днях.

— Спасибо, — коротко ответила я.

Следующие несколько часов прошли в абсолютной тишине, я уже привыкла к скрипу под потолком и никак на него не реагировала, я лишь улеглась на кушетку и постаралась заснуть. После многих попыток у меня это вышло.

Мне снился лагерь. Шёл проливной дождь, а я стояла на центральной площади, все пионеры видимо, попрятались в своих домиках и боялись выйти в такой ливень. Но я не двигалась, мне казалась я вот-вот увижу Семёна, вот-вот он выбежит из домика вожатой и накроет меня плащом, уведёт куда-нибудь в сухое место.

Кроме звука дождя и жуткого холода тут ничего не было, моё ожидание растянулось на долгие часы, дни, месяцы, годы. Я уже вросла в землю, но ждала, что он всё же выбежит, что он вернётся… напрасно.

Я открыла глаза, за решетчатым окном была уже ночь или, поздний вечер, не велика разница если ты сидишь в психбольнице. Дверь в палату вновь открылась и на пороге я созерцала Ольгу Дмитриевну.

Она странно смотрела на меня. Выглядела наша бывшая вожатая разбито, хотя причесаться и навести марафет на лице не забыла. Она подошла, села на стул, сложила руки на коленях и наконец заговорила:

— Холодно тут у тебя, — она поёжилась. — Попросить их, чтобы принесли обогреватель?

— Нет, не нужно.

— Мы с твоим отцом заберём тебя через неделю, — она погладила меня по голове. — Поедем домой.

— Вы с папой? — Насторожено спросила я.

— Мы, — коротко ответила Ольга Дмитриевна и осеклась. — Мы теперь живём вместе.

— Я очень рада, — мне стало даже смешно. — Правда, Семён бы не обрадовался, будь он здесь.

— Я же сказала вам не уходить! — Вожатая смахнула слезу. — Я же сказала — сидеть в деревне!

— Вы же знаете, он вас не слушал, — я усмехнулась.

— Знаю, — она выдохнула. — Тебе может нужно что-то? Радио, книги?

— Нет, ничего, спасибо.

— Я пойду, — Ольга Дмитриевна встала. — Больница закрывается уже.

— Конечно, — я мотнула головой. — Идите.

Девушка даже не посмотрела на меня, выйдя из палаты. Теперь я точно одна, надолго.

***

Я спала, когда в мою палату снова вошли. Посреди комнаты стоял тот самый доктор, который увёл сегодня моего отца, сейчас он пугающе улыбался и держал в руке какой-то свёрток. Я тёрла глаза и не могла понять, чего он от меня хочет.

— Ну, как мы сегодня? — Он сел на кушетку.

— Не знаю, — я с опаской отодвинулась от него.

— Не бойся, — он положил свёрток на тумбу. — Мне нужно задать тебе пару вопросов.

— Я слушаю.

— Скажи мне, как тебя зовут, — это был не вопрос, а скорее требование.

— Лена, — тихо ответила я.

— Хорошо, — он что-то записал в блокноте. — Почему ты решила покончить с жизнью?

— Я не помню.

— Замечательно, — он хмыкнул. — Когда вас привезли сюда, вы без умолку звали какого-то Семёна. Кто это?

— Очень долгая история, — я почти спряталась за одеяло. — Он был мне очень дорог.

— Он погиб?

— Нет, — меня передёрнуло, и я осеклась. — Я не знаю.

Доктор долго что-то писал, затем перевёл взгляд на меня и снова улыбнулся. Он полез в нагрудный карман и вытащил оттуда круглую таблетку, после чего протянул её мне.

— Что это? — Недоверчиво спросила я.

— Таблеточка, — мило сказал он. — Сейчас выпьешь и тебе полегчает.

— Мне и так хорошо, — я продолжала укрываться одеялом. — Не стоит.

— Вы не хотите вылечиться? — Доктор осуждающе посмотрел на меня. — Пейте.

Человек угрожающе навис надо мной и мне пришлось взять у него препарат. На вкус таблетка оказалась жутко горькой, к тому же запить её было не чем. Врач снова улыбнулся и помахав мне рукой, попрощался:

— Спокойной ночи, драгоценная моя.

Ещё долго смотрела на закрытую дверь, мне было страшно и невыносимо хотелось убежать отсюда. Уснуть я так и не смогла. Неделю я здесь не протяну, я точно сойду с ума.

При следующей попытке уснуть, меня почему-то затрясло, беспричинно тряслись руки и ноги, а перед глазами поплыли немногочисленные радостные моменты из прошлого лета. Странно, но несмотря на тряску, мне стало удивительно хорошо, словно все проблемы разом исчезли.