Страница 16 из 134
- Постыдитесь!
Но крики и улюлюканье зазвучали с новой силой, так что казалось, балаган вот-вот рухнет. Я взглянул на отца, он судорожно глотал слюну, его рука на моей голове дрожала.
- Идем! - сказал он хрипло. Заплатил Эмилю за булочку, и мы ушли.
Лил дождь. На дорожках между балаганами ни души, только перед колесом счастья стояло несколько человек, но там был навес.
Я хотел что-то сказать, но мне ничего в голову не приходило.
Как раз когда я над этим раздумывал, на гравий упал свет, и возле окошка кассы появилась хозяйка, все еще не смывшая белил.
Она кричала, чтобы мы убирались подобру-поздорову; мы, мол, глазом не моргнув, прикарманили марку, а потом еще хотели навредить ее заведению. Хороши голубчики!
Я посмотрел на отца, по-моему, он вообще ее не слышал. Неподвижным взглядом смотрел он на электрическую гирлянду вокруг колеса счастья.
Хозяйка еще крикнула, что нечего нам строить из себя святош, она давненько за нами наблюдает... И тут отец обернулся.
- Очень хорошо, - сказал он и снял шляпу. - Премного благодарен. Это было весьма приятное занятие. Давай-ка, - сказал он, - поклонись мадам.
Затем он опять надел шляпу, и мы мимо колеса счастья направились к выходу.
КОНЧИНА ЗАЙЦА
Раз в год, обычно незадолго до дня святого Николая, бабушкин брат Хуго вспоминал о нас. Отца дядя Хуго тоже всегда приглашал к себе. Но дядя Хуго жил у себя в лесничестве, в доме за лесопильней, довольно-таки замкнуто, без людей, в окружении одной лишь природы, а отец этого не выносил.
Я в общем-то разделял его мнение, но мне там жилось лучше, ведь у меня была Ида. Ида была дочерью старой Мелитты, а старая Мелитта была в доме лесничего прислугой за все. У Иды были рыжие косы, веснушки и оттопыренные уши. Она свободно говорила по-польски, запинаясь - по-немецки и немножко косила. Цвет ее глаз был зеленый, а цвет ленточек в косах по будням голубой, а по воскресеньям - белый.
Ида ненавидела школу и любила лес. Дядя Хуго тоже любил лес, но Ида говорила, что это враки.
- Кто в лесу стреляет, тот не может любить лес.
Я не совсем был с нею согласен; правда, до сих пор я особенно не задумывался насчет стрельбы. Мне она казалась чем-то волнующим, была как-то связана с настоящими приключениями. Этой точки зрения я придерживался довольно долго, пока не случилась история с зайцем в день святого Николая.
Собственно говоря, никакой дичи в этот день не предполагалось. Тетя Эльза собиралась удовольствоваться специально откормленной уткой Эмми. Но незадолго до праздника с Эмми стало твориться что-то странное. Она вдруг отказалась от пищи, у нее начались кишечные колики, и она до того исхудала, что в день ее запланированной смерти выглядела щепкой в перьях.
В эти дни у Иды на лице появилось в высшей степени язвительное выражение; и действительно, ведь это благодаря ее зверскому методу (она пичкала Эмми пилюлями с касторкой) удалось сохранить для мира одну утиную жизнь.
Однако подходил день святого Николая, и затруднения, возникшие в результате продления жизни Эмми, были неисчислимы.
Сам дядя Хуго мог бы в крайности обойтись без мяса, каким-нибудь эрзацем. Потому что, хотя он и выглядел устрашающе со своей седой окладистой бородой и акульим оскалом желтых зубов, тем не менее дядя Хуго с большим удовольствием ел, например, савойскую капусту. Но, к несчастью, старший государственный чиновник с лесопильни известил дядю о том, что прибудет в день святого Николая. Этот человек возглавлял управление лесного хозяйства, где дяде Хуго немножко не доверяли. Там считали, что он слишком много пьет, и кроме того случалось, что дядя Хуго играл в скат с браконьерами.
В сущности, это, конечно же, была клевета, и советник в своей срочной телеграмме ясно дал понять, что прежде всего его интересует пряный зимний воздух. Но, как совершенно правильно заметила тетя Эльза, это был намек, что к пряному зимнему воздуху должен примешиваться еще и аромат жаркого.
Никогда ранее не обрушивалось столько похабной ругани на безобидную утку, сколько после этого вполне справедливого замечания тети Эльзы обрушилось на голову в прошлом откормленной утки Эмми.
Для Иды, которая всегда считала его ответственным за каждую сломанную ветку в лесу, гнев дяди Хуго явился величайшим триумфом.
- Пусть себе злится, пока не лопнет, - сказала она, - тогда раздастся треск и все лесное зверье пустится в пляс.
Насчет треска она оказалась права, а в остальном все вышло иначе.
В тот же день, накануне дня святого Николая, судьба ясно указала нам, что будет дальше.
Над дверью в кабинет дяди Хуго висело нечто, которое мы шепотом называли "чертовой бородой". Дядя Хуго, однако, без устали уверял нас, что это чучело глухаря, правда, не совсем обычного, потому что, когда дедушка, бывший участковым судьей в Алленштейне, несмотря на запрет, убил эту птицу, он тем самым загубил свою карьеру. Стоило кому-нибудь громко хлопнуть дверью, как из горла этого зверя тонким ручейком сыпались опилки, наполняя комнату пылью, от которой хотелось кашлять.
Итак, в день, когда непреложно было установлено, что забывшая свой долг утка Эмми саботировала праздничный ужин, дядя Хуго несколько раз так хлопал своей дверью, что ручеек опилок неожиданно превратился в бурный поток, и как раз в тот момент, когда мы сели ужинать.
После того как мы перестали непрерывно чихать и кашлять и свет беспокойно коптившей керосиновой лампы вновь пробился сквозь опилочную мглу, мы с ужасом обнаружили, что птица словно бы покончила с собой; шея ее свисала вниз, как пустая колбасная шкурка, а стеклянные, точно закатившиеся глаза уставились на дядю Хуго.
В довершение всего в эту минуту вошла старая Мелитта с миской картошки. Ее скромность поначалу внушила ей заслуживающую всякого уважения невозмутимость, но потом она увидела знак.
- Нье добже, пане, - укоризненно и в то же время жалобно воскликнула она, искривленным подагрой пальцем указывая на дважды умершую птицу.
В полном молчании продолжили мы прерванный ужин.
Но косой взгляд висящей вниз головою птицы не давал покоя Дяде Хуго.
- И все-таки! - вздохнул он наконец и вдруг склонил голову, так что его морщинистая лысина попала в круг света керосиновой лампы.