Страница 12 из 20
Если это было правдой, то разорение Поливке не грозило. Многие знавшие его охотно верили в тесную связь Болека с криминальными элементами. Ещё совсем недавно он потихоньку занимался перепродажей краденого, а однажды мелкий барыга Болеслав Поливков оказался замешанным в дело, связанное с угоном автомобиля – разумеется, дорогой иномарки.
Чудом отбоярившись, Болек с тех пор зарёкся приближаться к дорогим иномаркам, окончательно и бесповоротно обрядившись в белый фартук бармена – ту ещё, мать её, сутану! Болек Поливка был женат на женщине с сомнительным прошлым. Детишек Бог Валентине и Болеку Поливковым пока не послал, а быть может, они и сами недостаточно старались, но в уныние от этого не впадали. Карапуза им заменял имевший вполне приличный даже для среднего вольнореченца IQ (коэффициент интеллектуального развития) похожий на ворону горластый зелёный попугай Ринго, которого Болек для привлечения посетителей большую часть времени держал в зале, прицепляя на ногу птице цепочку. Обыкновенно во второй половине дня, ближе к вечеру, Болек «керовал» за стойкой сам.
Двадцать второго августа около шести часов пополудни Поливка находился на боевом посту, полируя свежайшим полотенцем и без того кристально чистый стакан. День ещё не совсем склонился к вечеру, и бар только начинал заполняться людьми, поэтому свободных мест и в зале, и у стойки хватало.
Несмотря на пока небольшое число посетителей, в помещении царил громкий устойчивый «белый шум» – типичный звуковой коктейль, дежурный акустический аперитив, свойственный заведениям такого вида, рода и пошиба. Под потолком уже колыхалось плотное сизое облако, в состав которого входил не только тривиальный табачный дым, но и кое-что покрепче. Временно покинувшие телесную оболочку души любителей травки расслабленно пребывали на этой «девятой туче» («cloud nine») или на седьмом небе, что на двух разных языках – английском и русском – означает одно и то же: находились на вершине блаженства.
Остальные, пока живые, души покуривали обыкновенные сигареты, накачивались пивком, попивали разбавленный вермут и более дорогие высокоградусные напитки, перекидывались по маленькой в картишки и в кости.
Несколько человек с сосредоточенными лицами ходили вокруг стоявших на заднем плане бильярдных столов, лениво перекатывали шары.
Другим бильярд представлялся чересчур интеллектуальной игрой и они пялились на экран подвешенного на потолочном кронштейне большого телевизора, на экране которого обнажённые по пояс и словно облитые растительным маслом белый и чёрный тузили друг друга так нещадно, будто в этом грязном во всех отношениях боксёрском поединке на карту была поставлена судьба Вселенной.
Время от времени заведение Болека Поливки оглашалось выдаваемыми невпопад сентенциями, филиппиками и афоризмами попугая Ринго, который как пёстрая губка годами впитывал в себя разнообразный словесный мусор и, совершенно не переосмысливая его критически, громогласно артикулировал подслушанную чужую дешёвую мудрость, являющуюся близкой родственницей пошлого опыта – ума глупцов.
Мика Флысник вошёл в двери бара «При деньгах» и в течение многих секунд созерцал всю эту красоту. На Флыснике были туфли на микропорке, светло-коричневые летние брюки и надетый на бледно-зелёную майку-полурукавку пошитый на заказ (но не у Зайцева, не у Юдашкина и не у Кардена) лёгкий серый спортивный пиджак с большими накладными карманами. Получив первое и пока ещё очень поверхностное представление о баре Болека Поливки, Мика проследовал к стойке.
Тут его ожидал очередной сюрприз. На видном месте за стойкой висел самодельный плакатик со стишками – своеобразная визитная карточка бара «При деньгах»:
Деньги, деньги!
Это радость и беда.
Деньги, деньги!
Их не будет никогда.
Деньги, деньги!
Это жмот, и это мот.
Деньги, деньги!
Это кровь, и это пот.
Деньги, деньги!
Вечный кругооборот!
Стишки Болек Поливка в великих трудах сочинил сам и очень этим гордился. Правда, иногда посетители пеняли самопальному «куртуазному маньеристу», что словечка «кругооборот» не найдешь в словарях днём с огнем. Болек в ответ лишь посмеивался. Он был всегда скорее мот, чем жмот, но последние месяцы его финансовое положение неплохо соответствовало названию заведения.
Мика оседлал табурет и хотел уже сделать заказ, но тут завершился очередной раунд смертельного кулачного боя, и на экране телевизора возник лощёный диктор с подведёнными, как у педераста, лживыми глазами. Он с выражением зачитал криминальное сообщение об изнасиловании немолодой уже женщины.
Некая Капиза Каипбергенова, сорока девяти лет, была изнасилована в ночь с двадцать первого на двадцать второе августа в собственной постели проникшим в её квартиру неизвестным. Когда диктор, жеманясь, рисуясь и выпендриваясь, сообщил, что в результате надругательства женщина умерла, – именно умерла и именно от этого, – по залу прокатился заинтересованный ропот, сопровождаемый ехидными замечаниями, фырканьем и смешками.
– Надо же, до смерти засношал бабенку!
– Видать, не вывелись ещё на Руси крепкие мужики!
– Крепкий на корешок, а на голову слабый: у нас здесь тёлки сами отдаются – только мигни!
– Какой-нибудь приезжий, наверное!
– Однодневный турист!
Склонив голову набок, попугай Ринго внимательно выслушал компетентные мнения опытнейших экспертов и, как почти всегда невпопад, пронзительно прокукарекал со своего импровизированного насеста:
– Наутр-ро там нашли тр-ри тр-рупа!
Зал покатился со смеху, и тут наштукатуренный до неприличия дикторишко исчез с экрана, а вместо него появилась фотография Капизы Каипбергеновой. То ли пропустив мимо ушей слова диктора о возрасте потерпевшей, то ли сочтя фотографию сделанной очень давно, большинство присутствующих в баре не выказало при взгляде на портрет адекватной реакции. Лишь немногие вскользь подумали, что погибшая выглядела очень молодо для своих сорока девяти лет.
Спустя несколько секунд возобновилась трансляция боксёрского поединка, и о несчастной Капизе все мгновенно забыли.
Оторвавшись от экрана, Мика Флысник повернулся к бармену:
– Холодного апельсинового сока!
Мика и глазом не успел моргнуть, как Болек Поливка водрузил на стойку высокий стакан, щипцами бросил туда побольше льда, из стеклянного кувшина до краев наполнил сосуд витаминизированным джусом и пододвинул заказ Флыснику.
Мика вопросительно поднял глаза на улыбающегося бармена.
– Что-нибудь не так? – предупредительно осведомился Поливка.
– Вообще-то я просил не со льдом, а просто холодного… – начал было Флысник, но тут на его плечо легла полуобнажённая лапища какого-то завсегдатая, методично наливавшегося пивом по левую руку от Маленького Мики.
– А какая тебе разница, сынок? Пожалел бы бармена.
– Да разница небольшая, – пожал плечами Мика, – но всё же она есть.
– Ты, видать, приезжий? – отрыгнувшись, участливо спросило пивное брюхо.
– Приезжий, – не стал отрицать Мика.
И он, и Болек уже думали завернуть на попятный двор: Мика решил не выглядеть гурманом и снобом и всё-таки попробовать сока со льдом, а бармен готов был исправиться и нацедить гостю Вольнореченска новую порцию джуса из стоявшей в холодильнике бутылки.
Но тут в относительно миролюбивый «конверсейшен» между пивным брюхом и Флысником вмешался сосед Мики справа – огромный рыжий детина, стриженный под полубокс.
– И скоро ли назад домой собираешься? – ёрничая, спросил он у Мики, не стесняясь демонстрировать в мерзкой ухмылке свои плохие зубы.
Мика неторопливо взял в руку стакан с соком:
– Как только накостыляю тебе по шее, приятель.
Тот, не вставая с табурета, со всего плеча нанёс Мике удар, который, казалось, мог бы свалить с ног и бронтозавра. Вернее, не нанёс, а лишь попытался нанести, ибо мощнейший левый хук ушел в «молоко», а Мика как сидел на своём месте, так и остался сидеть, приветливо улыбаясь обладателю не знакомых с «Блендамедом» зубов.