Страница 11 из 20
После секундного колебания женщина забралась в машину и осторожно захлопнула дверцу.
– Сын? – улыбнувшись мальчику, спросила она Эдуарда.
– В некотором смысле, – неопределённо ответил Лаврентьев, выруливая с обочины на асфальт и разгоняясь. – Племянник.
– Понятно, – кивнула женщина и попыталась погладить мальчика по белёсой челке.
Мальчик смущённо закрутил головой и подвинулся ближе к дяде.
В другой раз Эдуард не без удовольствия приударил бы за очаровательной незнакомкой, но между ними сидел невинный мальчик, поэтому он ограничился созерцанием её прекрасных глаз да ведением ни к чему не обязывающей псевдосветской беседы в течение того недолгого времени, которое незнакомка провела у них в машине.
Женщина покинула их сразу по въезде в город, горячо поблагодарив отказавшегося от денег Эдуарда и на прощанье ещё раз потрепав по головке стеснительного мальчика.
С сожалением вздохнув, Эдуард проводил незнакомку голодным взглядом разведённого мужика и продолжил путь. Он снова пришёл в хорошее настроение после краткого общения с миловидной блондинкой, оставившей после себя необычайно стойкий аромат изумительных духов с нотой сандалового дерева, который не мог развеять даже свободно залетавший в салон открытой машины беспокойный ветер.
– Неземные духи! – выразил вслух свое ощущение Эдуард, подкрепив сказанное мечтательным вздохом.
И тут племянник нетерпеливо тронул дядю за рукав.
Лаврентьев полуобернулся и обомлел.
Юный спутник протягивал дяде Эдуарду пистолетную обойму. По тому, как напряглась худая ручонка мальчугана, Эдуард определил, что пистолетный клип, как на жаргоне эфэсбэшников называется обойма, доверху набит патронами.
Едва не вылетев на встречную полосу, Эдуард сбросил скорость до минимума и не в ущерб аккуратному управлению автомобилем, едущим уже по городским улицам, попытался получше рассмотреть находку.
– Это она забыла! – возбуждённо воскликнул мальчик, юлой вертясь на сиденье и безуспешно стараясь разглядеть на тенистой улице только что вышедшую из машины незнакомку.
Но той и след простыл.
Чертыхнувшись, Эдуард быстренько развернулся, проехал пару сотен метров в обратном направлении и, сделав ещё один разворот, остановил машину на том самом месте, где несколько минут назад высадил симпатичную автостопщицу.
Он выбрался из машины и заметался между двумя мощными тополями как футбольный вратарь между штангами ворот. Эдуард хорошо помнил, что блондинка перешла на тротуар именно здесь, он даже чувствовал аромат её необыкновенных духов, и ему казалось, что он уже взял след. Народа на улице в жаркий послеполуденный час было мало, и Эдуард рассчитывал легко изловить явно не успевшую далеко уйти незнакомку.
Он бросился направо, пугая редких прохожих, догнал какую-то девушку в джинсах, убедился, что обознался, и помчался назад к машине. Хотел было бежать в другую сторону, но вовремя одумался. Он понял, что жестоко ошибается насчёт своих способностей ищейки, а пришедшая вскоре мысль о том, что его могли отвлечь специально, чтобы без помех похитить автомобиль или мальчика, окончательно отрезвила его.
С поникшей головой пропустившего «бабочку» футбольного голкипера Эдуард вернулся на «вратарскую площадку» у двух тополей. Он работал врачом, и не его дело было проверять подозрительных типов, ловить преступников и особенно преследовать странных женщин, оставляющих в чужих машинах полнёхонькие пистолетные обоймы.
Но Лаврентьев не мог простить себе, что упустил бабёнку, и проклинал себя самыми последними словами. С досады он въехал новеньким полуботинком в кучку опавших веток и присвистнул от удивления, рефлекторным движением сдвигая на затылок отсутствующую шляпу.
Снизу на Эдуарда нагло пялилась большая зелёная жаба, сидевшая на пожухлой траве в обычной для себя позе и сварливо надувавшая горловой мешок.
– Тьфу! – в сердцах отплюнулся Лаврентьев и направился к машине, лениво думая о глупой лягушке-путешественнице, которой не сидится в своём гнилом болоте в такую жару.
* * *
Почти одновременно с «олдсмобилем» Эдуарда в город въехал неприметный серый «жигулёнок». В отличие от машины Лаврентьева он вкатился в Вольнореченск не с востока, а с запада. Когда водитель «жигулей» запарковал их на открытой платной стоянке и выбрался из машины, он случайно попал в поле зрения громадного морского бинокля, который держал в руках мрачноватый человек с обрюзгшим лицом и недобрыми, навыкате, глазами.
Наблюдение в бинокль за обычно вялотекущей послеобеденной городской жизнью было одним из дурацких хобби этого человека. Какой-то странный спорадический импульс заставил наблюдателя задержать руку и проследить за тривиальной парковкой более чем тривиального «жигулёнка». Он никогда не жалел о потраченных впустую минутах, тем более что посвящал такому праздному времяпрепровождению около часа в день, отдыхая душою и телом от не слишком праведных трудов. Ему давно стоило бы завести стереотрубу – она гораздо удобнее для наблюдения, – но он очень привык к старому верному биноклю.
Если бы наблюдавший за парковкой Михаила Флысника человек мог увидеть его обнажённым, то посчитал бы «пришлеца» профессиональным атлетом или… убийцей. Коротко стриженный, с тёмными живыми глазами и приветливой улыбкой на загорелом, с правильными чертами, лице, Мика Флысник зарос мышцами так, что ему давно пришлось отказаться от покупок готовой одежды и перейти на индивидуальный пошив. Портные, к которым обращался Маленький Мика, в отчаянии хватались за голову и заходили в тупик, не в силах построить костюмчик, который, обеспечивая простор двухаршинным плечам и двадцатидюймовым бицепсам и при этом подчеркивая семидесятивосьмисантиметровую (!) талию Мики, выглядел бы на молодом человеке хоть немного лучше весело трепыхающегося на ветру перемен тряпья, которое обычно напяливают на идиотски скалящееся огородное пугало.
Однако приветливая Микина улыбочка, может, и вправду слегка похожая на безмятежную ухмылочку «устрашителя ворон», была на самом деле обманчивой. Мика умел быть и весьма жёстким человеком, совершенно непостижимым образом сохраняя при этом присущую ему юношескую непосредственность и стеснительность. Такое изобилие мышц, которым обладал Флысник, не могло не повлиять на баланс физических, умственных и моральных качеств в его обширном организме, и Мика прекрасно отдавал себе отчет в том, что его используют как жёсткую, хотя и не тупую «торпеду». Он отнюдь не терзался этим. Не занижая и не завышая собственной самооценки, Мика пребывал с собою в ладу и гармонии. Мозгов у Мики хватало, но в случае крайней необходимости он вёл себя как полуночный разбойник – прыгал сквозь оконные стёкла, прошибал кулаком стальные двери и шутя попадал из пистолета в сидящую на другой стороне улицы крысу.
И если бы Мика Флысник знал, какого рода авантюру замышляет мужчина с биноклем, и каким-то чудом мог оказаться рядом с праздным наблюдателем, его стальная рука мгновенно сомкнулась бы на дряблой шее «подглядывателя».
* * *
Бар Болеслава Поливкова «При деньгах» находился на улице Водоразборной неподалёку от улицы Ленина и пользовался дурной славой, а следовательно, огромной популярностью. Болек открыл питейное заведение, получив нежданно-негаданно свалившееся на него скромное наследство. Деньжат, однако, вполне хватило, чтобы оплатить аренду помещения, приобрести мебель, оборудование и закупить первую небольшую партию «газолина».
Чуть выше среднего роста, тощий, слегка кривоногий, с будто приклеенной хитроватой улыбочкой, с маслеными «пивными» глазками и бесформенной копной тёмных вьющихся волос, Болек слыл изрядным проходимцем и бражником. К почти тридцати шести годам он сумел сохранить весёлый нрав и юношескую, можно даже сказать, детскую непосредственность.
До того как Поливке повезло получить наследство, ему приходилось месяцами сидеть на мели и перебиваться случайными заработками. Но открыв собственный бар, он постепенно выпрямился и крепко встал на ноги. Болек спокойно относился к тому, что в его уютное заведение заглядывают тёмные личности. Он неплохо умел держать язык за зубами, поэтому и дожил до своих тридцати шести. Более того, ходили слухи, что сам Поливка является доверенным лицом и «почтовым ящиком» пресловутых тёмных личностей – проще говоря, шестерит на братков.