Страница 10 из 20
Они звонили до тех пор, пока у Фреда не кончился кредит.
* * *
Выпроводив счастливую пациентку, Васнецов перешёл в кабинет. Люси была одной из многих, и тогда он почти сразу забыл её, не подозревая, что их будущая и последняя встреча примет поистине инфернальную тональность. Но заглянуть в будущее никому не дано, и в этот знаменательный для Люси Зинчук, но совершенно обычный для Фреда Васнецова день он и вёл себя как обычно.
Достав из бара заветную бутылочку, Фред плеснул в бокал на два пальца великолепного армянского коньяка «Ахтамар», отпил глоточек, медленно просмаковал чудесный напиток, растягивая удовольствие, и расслабленно откинулся в кресле.
Этап за этапом, шажок за шажком приближался он к заветной цели. Люси не знала, как ей повезло: вскоре после предварительного собеседования с ней Фред прекратил запись на операции. Или на процедуры, как он иногда называл это, чтобы звучало помягче. Теперь на руках у него остался не такой уж длинный список, который неуклонно, день за днем, будет сокращаться. Когда он зачеркнёт последнюю фамилию, то наконец переберётся в Москву. И останется там навсегда.
Фред отхлебнул коньяка, покатал благородную жидкость во рту и медленно проглотил.
Его пациентки и понятия не имеют, что омолаживаются не только и не столько в результате пластических операций или иных «колдовских» манипуляций с ланцетом и скальпелем. На самом деле обсидиановый скальпель для этого вовсе не нужен, как, кстати, и ланцет. Васнецов твёрдо решил не проводить пластику лица своим последним пациенткам – надо полагать, дамы всё равно ничего не поймут, зато он сбережёт здоровье, силы и нервную энергию. Вот и этой чересчур любопытной Людмиле Зинчук никакой пластической операции он не делал. Для вида произвёл любимым обсидиановым скальпелёчком пару-тройку совершенно незаметных и абсолютно ненужных надрезов с целью замаскировать волшебный результат новейшей методики и, так сказать, соблюсти необходимую конспирацию. Бинты, нашлёпки и бактерицидная «паранджа» – всего лишь камуфляж, которым Фред вот уже несколько месяцев удачно запудривает мозги ни о чём не догадывающимся пациенткам.
Васнецов отпил очередной глоток хранившего солнце Армении напитка и, блаженно улыбнувшись, ткнул пальцем в переносной пульт телевизора. Экран вспыхнул.
На этот раз выступали не криворотые бритоголовые педики, а нормальные волосатые ребята. Инструменты у них были вроде бы те же самые, на которых пытались лабать живьём так раздосадовавшие Фреда предыдущие горе-музыканты, но результат получался совершенно поразительный.
Весёлый носатый ударник с седой, как у Фреда, прядью и симпатичный волоокий басист врубали так синхронно, словно были сиамскими или, по крайней мере, нормальными однояйцевыми близнецами, казалось, начавшими сыгрываться ещё в материнской утробе.
Агрессивный и напористый ритм-гитарист бойко сшивал три составные элемента ритм-секции в классический равносторонний треугольник жёсткими гвоздями отточенных до совершенства дерзких рок-н-ролльных аккордов.
Лидер-гитарист играл в элегантно-снобистской скользящей манере, свидетельствовавшей о его незаурядном мастерстве. Слово «лажаться» явно было ему не знакомо, он заставлял гитару то говорить, то смеяться, то плакать человеческим голосом. Фред привычно отметил, что она настроена на октаву ниже принятого строя, а соло исполняется на верхних басовых струнах.
Выступали, конечно, «Битлз». Хотя показываемый клип был просто доисторическим, Фред смотрел его как в первый раз. Такая музыка была ему по душе. Когда ребята завершили номер эолийской каденцией, Васнецов окончательно пришёл в хорошее настроение.
Досмотрев клип, Фред допил коньяк и выключил телевизор, дабы последующая музыкальная белиберда не сломала пойманного от порции доброй битловской музыки кайфа. Не сдержав обуявших его высоких чувств, он вовсе не фиглярствуя, а совершенно серьёзно осенил себя крестным знамением, пожелав себе счастья, здоровья и благополучия на «многая лета».
* * *
В тот счастливый день Люси выпорхнула из салона Фреда Васнецова, ощущая себя школьницей, которой впервые залез под юбку нравящийся ей робкий, но симпатичный паренек. Душа пела и рвалась к звёздам. Зелёное платье стало Люси велико, но обычно весьма чувствительная к малейшим погрешностям туалета, она сейчас не обращала на это внимания. Теперь наряды от неё никуда не уйдут. Старьё, видимо, придется перешивать, но лучше, конечно, купить всё новое.
Люси потуже затянула пояс платья, которое теперь сидело на ней, как на опроставшейся роженице, специально пошившей сей балахон для ношения во время беременности, и энергично зашагала по направлению к улице академика Павлова. Она не стала прогонять подкатившее к ней такси, которых в последнее время расплодилось несметное количество, и в радостном возбуждении охотно взобралась на сиденье.
Таксист, молодой ещё парень лет тридцати, с интересом посмотрел на Люси.
– Детка, ты выглядишь на сто долларов! – восхищенно произнёс он.
Не доехав до дома, Люси вышла на улице Ленина и, отвалив таксисту безумные чаевые из своих почти опустевших амбаров, заскочила в первую попавшуюся кондитерскую. Там она выбрала большое марципановое пирожное в виде коренастого мужского фаллоса и, растягивая удовольствие, съела его всё без остатка. Чёрт побери, должна же она была хоть как-то отпраздновать такой счастливый день!
* * *
Эдуард Лаврентьев гнал кроваво-красный «олдсмобил катлас суприм» по нагретому асфальту пустынной дороги. Август выдался очень тёплым, и ещё утром Эдуард нажатием кнопки убрал виниловую крышу кабриолета. Но по идиотской привычке он продолжал восседать за рулём диковинной иномарки в отливающем металлом дакроновом костюме, лишь слегка ослабив галстук.
Рядом с вальяжным, полноватым и солидным Лаврентьевым сидел светловолосый мальчик лет семи, в котором даже при всём желании было трудно признать его сына. В отличие от своего дяди племянник был одет по-летнему: короткие штанишки на лямках, клетчатая рубашка-полурукавка и неизменные дырчатые сандалики в ансамбле с белыми носочками. И Эдуарду, и его юному пассажиру безумно нравилась быстрая езда и летящий навстречу открытой машине озорной ветер. Настроение Эдуарда упало лишь тогда, когда он заметил впереди голосующего автостоппера.
Он недовольно пробурчал себе под нос:
– Этого нам только не хватало!
По этой дороге мало кто ездил, и Эдуард с тоской посмотрел в зеркало заднего вида в тщетной надежде разглядеть идущую следом машину. Но он уже знал, что не сможет отказать голосующему. Эдуард только снаружи выглядел несколько высокомерным, но в груди у него билось сердце добряка.
– Возьмём? – улыбнулся он мальчику, и тот согласно кивнул.
Эдуард плавно затормозил, съехал на обочину и удовлетворённо причмокнул языком.
Стоппером оказалась миловидная девушка лет двадцати четырёх с широко расставленными большими зелёными глазами, яркими пухлыми губами и светлыми волосами, собранными в высокую причёску, оставлявшую открытыми крохотные полупрозрачные ушки. Незнакомка была одета в летнюю блузку и джинсы, сидевшие на ней как влитые, а на её изящных ножках красовались открытые спортивные туфли. Через плечо у неё висела видавшая виды торба, из которой выглядывала светло-коричневая ветровка.
Эдуард подумал, что именно так одевается большинство путешествующих автостопом девушек.
Остановив машину, он перегнулся на сиденье, помогая мальчику справиться с дверцей, и когда она распахнулась, галантно предложил незнакомке:
– Садитесь, пожалуйста!
Женщина одарила Эдуарда благодарным взглядом.
– Простите, что побеспокоила вас.
– Ерунда! – убедительно произнёс носивший Эдуард, буквально пожирая девушку глазами из-под тонированных очков в уникальной золочёной оправе. – В рекламном проспекте на мою «абордажную саблю» утверждается, что она «снабжена сиденьями шире диванов».