Страница 35 из 44
– Хорошо бы ещё увидеть этого Вольгу.
– Это можно, – вымолвил Родим, – Святослав, подойди.
И юный Вольга, всё это время находившийся рядом с Костей, подошёл к Родиму и Иоакиму.
– Скажи, Святослав, – обратился к нему волхв, – сможешь ли ты возглавить богатырское войско, которое било бы колдунов и защищало бы христиан и волхвов?
– Смогу, – отвечал Вольга, – ведь для этой цели отец и отдал меня учиться чарам, для этого я все эти годы готовился и набирался сил.
– Что ж, – вымолвил Иоаким, – да будет так, друг мой. Но только когда ты крестишься в христианскую веру?
Вольга взглянул на Родима, тот одобрительно кивнул.
– Я готов хоть сейчас, – отвечал Святослав.
– Это хорошо, но пока рановато. Что ж, Родим, отныне мы с тобой союзники. Но действовать начнём, когда я скажу, не раньше. Как мне найти тебя?
– Спроси Костю Новоторжанина, он всегда меня найдёт через товарища своего – Святослава.
И они пожали друг другу руки – волхв и священник. Их тайный союз должен был помочь Иоакиму продержаться в городе, несмотря на козни Богомила. Но Соловей притих и пока против христиан не выступал, и это затишье тревожило больше всего. Что-то он задумал, что-то нехорошее. Вскоре по городу прошёл слух, что Всеоволод, князь Черниговский взял ещё один город на торговом пути «из варяг в греки» и тем самым подобрался ещё ближе к Новгороду. Эти известия взбудоражили Новгород. Пошли разговоры о том, чтобы Всеволода признать своим князем. Для этого были все основания, ведь родной дед Всеволода когда-то был новгородским князем Олегом, после Рюрика, тем самым князем, который захватил потом Киев и присоединил к своим землям, а позже даже разграбил Царьград – столицу ромейских императоров. Олег был дальним родственником Рюрика, но следующий князем после него стал Игорь, сын Рюрика. Дети Олега были в дружине, а потому получили во владение Черниговское княжество, которое тогда включало в себя и муромские земли и доходило до самой реки Дон. Оттого и возникло прозвище черниговского князя – Додон. Ещё сам Олег в качестве верховного бога принял Перуна, и все Додоны свято следовали этой традиции, в то время как Рюриковичи нередко от этого отступались. Теперь, с подачи Богомила, все стали прославлять якобы истинного новгородского князя – Олега, при котором Новгород был главнее Киева, и проклинать род Рюрика, который Киев сделал своим стольным градом. И всё же, многие ещё противились тому, чтобы признать Всеволода новым новгородским князем, и больше всех сопротивлялись христиане.
Теперь Богомил действовал ещё смелее и за зиму сплотил против христиан весь Людин конец. Чурила очередной раз доказал свою верность Соловью, а Василий Буслаев дал слово, что не будет вмешиваться. В душе он ещё тешил надежду на то, что князь Всеволод окажется настоящим аристократом, который возродит дружину и Новгород. Только за друга Костю он беспокоился. По весне, как с Волхова стал сходить лёд, и по реке поплыли огромные льдины, народ со всех концов и даже из близлежащих сёл собрался по обычаю в пятницу на торжище. В Новгороде это было единственное место, где ещё можно было увидеть, например, идолы старых новгородских богов – Славена и Руса – основателей города и детей Рода. Правда, идолы были совсем маленькие, в половину человеческого роста и только у некоторых, особых купцов. Здесь, на торжище собрался весь торговый люд, и теперь здесь появилась толпа из Людина конца. Они брали христиан, прилюдно избивали их, отнимали у них все товары. Завязалась на торжище большая драка, шум которой долетел и до другого берега реки Волхова, но который, однако, не услышал тысяцкий Угоняй и его ополченцы или, вернее, не захотели услышать.
– Слышь, Вася, драка, – говорил меж тем Потамий Хромой своему другу.
– Пускай, мне-то что за дело, – тоскливо отвечал Василий.
Затосковал, расслабился людинский герой после встречи с Угоняем. Не хотел потерять последнее, что осталось у него. За спиной некоторые уже шептались, что пора старшину менять. Братчина шутов становилась всё меньше, всё больше людей уходили оттуда. А меж тем народ с Людина конца погнал христиан прочь с торжища.
– Святой отец, – говорили Иоакиму побитые торговцы, – вели звать помощь, поднимать людей, поубивают ведь нас.
– Рано ещё, дети мои, – отвечал архиепископ, – ещё не время. Их всё равно больше. Поеду, я, наверное, к Стояну. Попытаю судьбу, проберусь к нему.
Судьба оказался благосклонна к отцу Иоакиму. Когда он отправился в Славенский конец, на торжище уже появились ополченцы Угоняя, которые принялись разнимать дерущихся и разгонять их по концам да сторонам. В следующий день на службе в церкви Преображения было совсем мало народу, люди стали боятся ходить в храм. Те, кто недавно обратились, теперь сторонились новой веры. Богомил добился своего, и, казалось, ещё немного, и найдёт он, как сжить со свету и самого отца Иоакима. Но архиепископ, почему-то был спокоен, и, казалось, даже чему-то доволен. Причину своей радости он тогда рассказал только самым приближённым к себе, поскольку её следовало держать в тайне. Во время визита к Стояну Иоаким узнал следующие вести. Князь Владимир окончательно возвратился домой и почти сразу же с войском двинулся на Всеволода. Опытные, закалённые во множестве боёв воины быстро нанесли поражение войску Додона. Помогали им в этом болгарские и первые русские христианские богатыри. Последних, пока, правда, было немного. Это значило, что скоро княжеское войско подойдёт и к Новгороду, чтобы силой крестить его.
– Я поеду в Киев, – говорил отец Иоаким тогда Стояну, – нужно увидеть князя.
– Уезжаешь? – удивился Воробей, – сейчас, когда мы как никогда должны держаться вместе.
– Князь не знает, что творится в Новгороде и как лучше его крестить. Я всё ему расскажу и вернусь уже с войском. Не хотел я, чтобы проливалась кровь, но, видимо, без этого никак. Прощай, Стоян, и готовься к битве.
Вскоре лодка увезла Иоакима по реке на запад. Никто и не заметил поначалу его отъезда. А Богомил теперь не знал, радоваться ему или огорчаться этому событию.
Глава 12.
Крещение мечом.
– Эх, плохо мне Костя, чувствую, недолго мне жить осталось, – печально говорил Василий. Никогда ещё Костя не видел в таком расположении своего товарища. Костя застал его сидящим на яблоне и в тревожных раздумьях поедающим сладкие плоды. Было уже позднее лето, и яблоки уже созрели и обрели нужную им сладость.
– С чего ты взял? – не понимал Костя, – слезай лучше, а то если я буду тебе так кричать, горло себе надорву.
Васька вцепился рукой в ветку, повис и спрыгнул прямо рядом с другом.
– Держи, – протянул он ему наполовину красное, наполовину зелёное яблоко.
– Спаси Бог, – отвечал Костя, принимая подарок.
– Не верит в меня больше никто, Костя, вот в чём беда. Кроме тебя, друг мой, мне больше никто не верен. Я говорю, а они не слушают, я приказываю, а они ко мне спиной поворачиваются, а то и вовсе смеются.
– А Садко? Он уже два месяца, как вернулся из плавания, сейчас в городе прохлаждается.
– Садко сюда не сунется, он Чурилу боится. Да и я, честно признаться, его бояться начал. Угоняя не боюсь, который мой дом разорил, Добрыню не боюсь и Стояна, который мне стрелу хотел в спину пустить. А вот Чурилу и его людей боюсь. Я хотел местных людишек грамоте обучить, да прочим благородным занятиям. Думал, раз нет дружины в Славенском конце, создам свою дружину здесь, в Людином конце. Но каким же я был глупцом. Они осмелели, обнаглели под моим началом, это да, но честнее не стали.
– Обратись в мою веру, Вася, прими христианство, и мы тебя защитим.
– Как? – недоумевал Василий, – вы и своего Бога-то защитить не смогли.
– Я не шкуру тебе спасти предлагаю, дружище, а душу свою. Если угодно, дело твоё. Ты хочешь возродить правду, и мы тоже этого же хотим. Способом просто другим. Мы берём людей лаской и состраданием, а ты силой и красотою слова. Но цель-то одна.