Страница 34 из 44
– Ты ещё здесь, епископ? – злобно проговорил он.
– А с чего мне не быть здесь? – непонимающе спрашивал Иоаким.
– Я тебя предупреждал, чтобы ты убирался.
– Скажи мне, Новгород, – обратился вдруг к народу архиепископ, – кто князь в вашей земле?
– Владимир! Владимир! – в один голос заголосили и христиане и язычники, и простые зеваки.
– А кто воевода, князем поставленный? –снова спрашивал архиепископ.
– Добрыня!
– Так вот, Новгород. Владимир и Добрыня лично наказали мне быть здесь. Я выполняю их волю, я их слово, их руки и воля. Владимир и Добрыня же признали над собой лишь одну власть – власть Господа Иисуса Христа. И я не покину этот город, пока мне не велят Добрыня и Владимир. Или пока Бог не заберёт к себе мою душу. А теперь, именем князя Добрыни, именем князя Владимира и Христа – расступитесь.
И толпа начала расступаться, даже против своей воли, так как сильны были слова Иоакима, и трудно было не подчиниться ему. Даже Богомил, видя такое дело, отступил и лишь прорычал вслед:
– Смотри, поп, я тебя предупреждал.
В тот день все поняли, что появился в Новгороде человек, который мог бы потягаться в красноречии с Соловьём и даже, возможно, одолеть его. Через отца Иоакима словно говорил сам Бог, словно сам великий Рим, объявший небо и землю своей властью, говорил его устами. И пошли по Новгороду христианские миссионеры, и всюду говорили о благословенном князе Владимире едином владыке, как и новый Бог, и о любви к слабым и бедным, и о греховности человеческой природы и избавлении от греха через веру в Христа, и много о чём ещё. И стал Богомил затевать недоброе против Иоакима, думать, как извести архиепископа. В лоб действовать было нельзя, нужно было придумать что-то по хитрее. Из Чернигова давно не было никаких вестей, и Соловей начинал чувствовать себя здесь покинутым, а оттого злился пуще прежнего. Он мечтал вернуться в свой клан, идти в бой рядом с Усыней, а вместо этого вынужден был прозябать в этом ненавистном ему городке.
Иоаким же день за днём всё больше народу привлекал в свою веру, ещё больше появилось сочувствующих, которые сомневались, колебались, не решаясь пока крестится. И вот однажды ночью архиепископ тайно покинул свой дом. С ним было несколько верных ему людей, они повели его за собой по тихим городским улицам. Свет зажигать было нельзя – заметят, приходилось пробираться в полной темноте. Лица путников были скрыты балахонами, все были вооружены и в случае внезапного нападения готовы были отдать жизнь за отца Иоакима. Впереди всех шёл молодой христианин, который вёл за собой остальных. Вскоре проводник свернул в переулок и оказался возле невзрачного маленького домика на берегу Волхова. Юный христианин три раза постучал в дверь, хозяин открыл ему, огляделся по сторонам и впустил гостей в дом. В доме было темно, что существенно осложняло путь по лестнице вниз. Внизу же уже горел свет, и собралось немало народу. Снаружи не было видно света, как не было слышно и никаких звуков. Проводник процессии сбросил балахон с головы, и все узнали Костю Новоторжанина. Навстречу ему вышел Святослав Вольга и взял его за руку. Землянка была заполнена бородатыми мужчинами и старцами в мешковатых балахонах.
– Это ты что ли Иоаким? – спросил один из них у епископа, который так же открыл теперь своё лицо с большой родинкой на щеке.
– Да, это я, – отозвался архиепископ, – а вы, стало быть, те самые волхвы?
– Волхвы и волшебники. Словом, чародеи, не признающие над собой власти колдунов. Мы не покорились, и потому мы прячемся. Моё вот имя – Родим. Когда-то я был верховным волхвом в Новгороде, но потом Добрыня объявил на меня охоту. В день надругательства над нашими святынями народ не дал меня схватить, а потом я вынужден был бежать из Новгорода. Долгие годы я скитался, а теперь вот вернулся, и вижу, что колдунам теперь так же худо, как и нам было когда-то. Да ты садись, Иоаким, в ногах правды нет.
Архиепископ уселся на лавку у стены. При тусклом свете он с трудом различал черты лица волхва Родима и пытался что-то прочесть на нём.
– Твоя вера уже никогда не вернётся, – открыто заговорил Иоаким, – думаю, это ты понимаешь, Родим. Сам князь Владимир принял христианство. Назад пути нет. Так чего же ты хочешь?
Волхв Родим в ответ чему-то усмехнулся:
– А почему ты так уверен, что наш князь принял вашу веру?
– Я видел князя в Херсонесе. Он уже был крещён, молился в храме с прочими христианами и обручился с византийской царевной по православному обряду.
– Это понятно, но почему ты считаешь, что то христианство, которое принял князь Владимир, именно ваше? Нет, Иоакимушка, оно не ваше, оно наше, русское. Вспомни, хоть один князь, хоть один самодержец во всём мире крестился в вашу веру на таких условиях, на каких крестился наш князь? Породнился с императорским родом, захватил город. Он будто сказал вашему кесарю: мы теперь равны с тобой перед Богом, и только Бог один надо мной Господин. А, скажешь, не так, Иоаким? Ваш кесарь, который до сей поры считал себя единственным помазанником Бога на земле, теперь подвинулся и признал ещё одного помазанника рядом с собой, нашего князя, варвара, как вы говорите.
– Что ты хочешь этим сказать, волхв?
– Я хочу сказать, что христианство для нас – это только чешуя, скорлупа. Под этой скорлупой будет русское начало идти по миру, пока однажды весь мир не покорится этому началу. И тогда мы легко сбросим эту скорлупу, как будто её и не было, и будем хозяйничать во всём мире. Пройдёт сто лет, двести, а может быть и тысяча, и скорлупа расколется.
– Складно говоришь, волхв, – отвечал ему отец Иоаким, – только в одном ты ошибся. Если всё случится так, как ты говоришь, мир будет не ваш, он будет принадлежать только одной семье – семье Рюрика, которая сейчас правит на Руси. Всего одна маленькая семья, и такая большая власть. Смогут ли они её удержать, как ты думаешь? Ведь удержать власть намного сложнее, чем её захватить. Если какая-то семья хочет хозяйничать во всём мире, она должна быть готова лучших людей со всего мира принять к себе в семью. Так, чтобы все лучшие люди мира были одной семьёй, близкими друг другу. А как это сделать тогда, когда пока из одного конца мира в другой доберёшься, уже успеешь покрыться сединами?
– Я же сказал, может через тысячу лет… – задумчиво отвечал волхв, – и не семья Рюрика, так долго она вряд ли просуществует, а другая, более крупная, более могущественная. Но хватит о будущем, пора, Иоаким, нам поговорить и о дне сегодняшнем. Как ты сказал, удержать власть сложнее, чем её захватить. Когда вы, христиане, захватите Русь, чтобы удержать её, вам понадобится помощь тех, кто ненавидит колдунов не меньше вашего. Наша помощь, волхвов. Взамен за это я хочу, чтобы христиане не устраивали на нас гонений. Пусть князь будет христианином, мы не станем соваться в город, мы уйдём в села и малые города. Что скажешь, Иоаким?
Архиепископ задумался, а, может, его просто заворожил вид огня и красных углей в очаге. Наконец, он заговорил:
– Князь велел мне крестить Новгород любым способом. Для него важно сохранить этот город в своей власти, чтобы его не прибрал к рукам Всеволод Додон. Если для этого нужно заключить союз с волхвами, я пойду на это. Но смогу ли я убедить Добрыню соблюдать этот договор? Ведь я его едва знаю.
– В этом мы тебе поможем, – отвечал волхв и запустил кочергу в очаг. От этого по всей землянке пошёл жар.
– Мы, Иоаким, создадим свой отряд богатырей. С твоего благословения. Такой же, какой есть у болгар-потыков, что приехали с ангельскими крыльями за спиной защищать Киев. Разве не могут русские люди быть христианскими богатырями?
– Могут, наверное, – пожимал плечами отец Иоаким, – только нужно спросить соизволения митрополита Михаила. Он тех потыков призвал из Болгарии, и поставил над ними воеводой Анастаса. Но у болгар какое-то своё христианство, многие их считают ересью.
– Убеди митрополита, думаю, это будет легче чем убедить Добрыню. А дальше уже дело за тобой будет. Назначь старшиной над богатырями Святослава Вольгу, сына Бориса. Под его началом мы будем бить чародейских богатырей и всякую нежить.