Страница 26 из 30
Тяжелые условия труда и недостаточная оплата креативной культурной работы маскировались тем фактом, что в комплексно-профессиональную эру очень щедрое вознаграждение дается создателям символов, которые добиваются признания у аудитории. Это сверхвознаграждение для звезд отчасти берет свое начало в борьбе культурного бизнеса с рисками путем форматирования продукта при помощи имен «авторов» (см. введение и главу VII). Однако положение большинства людей, пытающихся заработать себе на жизнь в культурном производстве в комплексно-профессиональную эру, значительно контрастирует с положением небольшого количества высокооплачиваемых суперзвезд.
Все это призвано, как я надеюсь, четко показать, что акцент на относительную креативную автономию создателей символов в комплексно-профессиональную эру не означает, что я считаю замечательной жизнь современных создателей символов, прохлаждающихся в звукозаписывающих студиях или на съемочных площадках (тогда как все остальные тянут лямку и (или) не могут дождаться конца рабочего дня). Наоборот, я знаю, что большинство создателей символов зарабатывают совсем мало. Для того чтобы добиться даже ограниченной или временной автономии, необходимо пойти на большие жертвы. Таким образом, вопрос, к которому мы должны обратиться, размышляя о степени изменений и преемственности в культурных индустриях: в какой степени рынок труда в сфере культурных индустрий и система вознаграждений за него изменились с 1970-х годов? Этот вопрос об изменениях на протяжении всей книги связан с вопросом оценки: улучшились ли за это время вознаграждения и условия работы креативных, а также других работников культурных индустрий? Эти вопросы рассматриваются в последнем разделе главы VII.
Интернационализация и доминирование США
Международная циркуляция культурных текстов и культурных работников насчитывает несколько столетий. Однако первые глобальные медийные корпорации появились только в XIX веке в форме имперских новостных агентств Англии и Франции (Reuters и Havas), которые «в 1870-х годах основали картель для скорейшего распространения новостей через океанский кабель» [Tunstall, 1994, р. 14]. Танстолл также приводит другие примеры интернационализации, включая:
• культурные формы – распространение американских ежедневных газет в Европе и по всему миру, куда их привели такие олигархи, как Херст и Пулитцер;
• культурные технологии – например, звуковое кино, получившее распространение по всему миру в 1930-е годы;
• культурные индустрии – в частности, «быстрый захват мирового кинорынка молодым Голливудом» в период с 1914 по 1930-е годы.
Как отмечает Танстолл, волны интернационализации в XX веке в основном исходили из США.
Таким образом, за десятилетия, предшествовавшие комплексно-профессиональной эре, уже наблюдалось значительное увеличение международного оборота культурных товаров. Его рост продолжился после Второй мировой войны. Помимо развития транспорта и коммуникаций, он привел к увеличению транснациональных потоков текстов, жанров, технологий и капитала. Это, например, можно увидеть в феноменальном распространении культуры англо-американской рок- и поп-музыки в 1960-е и 1970-е годы почти по всему миру, включая сталинистские государства Восточной Европы. Телевизионная система США в своем развитии опередила многие другие страны, и в первые годы телевидения американская система была господствующей почти повсеместно. Так, многие страны очень сильно опирались на американское программирование в период телевизионного бума 1960-х (лишь в немногих странах до конца 1950-х годов получила развитие своя собственная система телевидения). Телевизионный экспорт из США достиг пика в конце 1960-х годов, а «в начале 1970-х оставался на уровне 100 млн долл, в год, что означало реальный спад на фоне инфляции» [Tunstall, 1994, р. 144]. В кинематографе господство США было еще более впечатляющим. В 1925 году доходы от американских фильмов составляли 90 % от доходов кинопроката в Великобритании, Канаде, Новой Зеландии и Аргентине и 70 % – во Франции, Бразилии и Скандинавии [Jarvie, 1992, р. 315]. США не потеряли своих господствующих позиций и в комплексно-профессиональную эру.
В то же время Танстолл [Tunstall, 1994, р. 62] отмечает, что были и другие международные культурные потоки. Они включают в себя исторически сложившиеся потоки текстов внутри отдельных регионов, в которых господствует региональный «медийный империалист», как например, Египет в арабском мире или Швеция в Скандинавии. Британия продолжала пользоваться преимуществами, которые давала империя, долгое время после того, как сама империя пришла в упадок. Кроме того, были культурные потоки из Латинской Америки и Африки в США и в другие промышленно-развитые страны, особенно в том, что касается музыки и танца. В 1980-е и 1990-е годы еще шире распространилась глобальная культурная торговля, и, конечно же, стало больше экономических, политических и культурных контактов по всему миру – феномен глобализации. Эти проблемы будут обсуждаться в главе VIII, где я поднимаю следующие вопросы. В достаточной ли степени изменились международные культурные потоки, чтобы мы могли говорить о новой эре в культурном производстве и распространении? До какой степени США сохранили культурное господство?
В главе VIII мы увидим, что интернационализация бизнеса и текстов культурной индустрии за последние 30 лет еще больше усилилась, но как нам следует ее оценивать? Неолиберальный взгляд состоит в том, что «свободная торговля» культурными благами благотворна для всех. Этот взгляд основывается на принятом в неоклассической экономике понятии теории сравнительного преимущества. Согласно этой теории, «каждой стране выгоднее специализироваться на тех благах, по которым у нее есть сравнительное преимущество, и продавать часть таких благ другим странам, у которых нет подобных преимуществ» [Hoskins et al., 2004, р. 328]. Экономисты при помощи своих графиков спроса и предложения стремятся показать, что, когда вводятся протекционистские меры, например, тарифы и квоты, страна, вводящая подобные меры, несет чистые экономические потери. Социальные и культурные потери от сдерживания производства в определенной области рассматриваются как «экстерналии» – затраты или прибыли, «не принимаемые в расчет ни одной из сторон» [Ibid., р. 290] экономической транзакции. В общей экономике экстерналии могут включать в себя ущерб окружающей среде, безработицу и т. д. Эти факторы обычно отодвигаются экономистами на задний план, потому что их трудно измерить, но порой они имеют ключевое значение. Например, культурные блага вносят большой вклад в разнообразие данного места, будь то целая страна или отдельный регион. Отсутствие национального кинопроизводства, телевидения или звукозаписи с большой вероятностью, при прочих равных условиях, сократит это разнообразие.
Мы должны выйти за узкие рамки неолиберального взгляда и обратиться к социальным и культурным последствиям международного движения культурных благ, в особенности власти и идентичности. Таким образом, глава VIII поднимает следующие вопросы. В какой степени растущий глобальный охват, которого добились компании в сфере культурных индустрий, означает включение разных голосов с культурных рынков? Какие возможности получить доступ к новым глобальным сетям производства и потребления существуют у производителей, находящихся за пределами «ключевых» зон культурного производства?
Дигитализация, конвергенция и новые медиа
Из всех аспектов культурного производства XX века, обсуждающихся в данной главе и в данной книге, пожалуй, те, что связаны с новыми медийными технологиями, породили больше всего комментариев. Когда кино, радио и телевидение начали распространяться во многих обществах, их появление сопровождалось большим количеством спекуляций и споров. С 1990-х эти споры нашли отголосок при появлении Интернета. Но Интернет лучше всего осмыслять как часть более широкого процесса дигитализации – растущего использования цифровых, в противовес аналоговым, систем хранения и передачи данных (см. объяснение в начале главы IX). А она, в свою очередь, связана с вопросом конвергенции – идеей того, что телекоммуникации, компьютеры и медиа конвергируют. В главе IX описывается долгая история этих явлений, и там они оба рассматриваются подробнее; в ее первых двух разделах указано, как именно это происходит. Сейчас достаточно сказать, какие вопросы, касающиеся изменений, связанных с дигитализацией и конвергенцией, обсуждаются в главе IX. Один вопрос касается масштабов изменений. В какой степени дигитализация и конвергенция изменили культурное производство и потребление? Другие, связанные с ним вопросы носят оценочный характер. Многие сторонники Интернета утверждают, что он и другие цифровые технологии открывают доступ к средствам культурного производства и распространения положительным, демократическим образом, и что уничтожаются барьеры между производством и потреблением. В главе IX дигитализация и конвергенция оцениваются в свете этих утверждений. Действительно ли открывается доступ? Действительно ли разрушаются барьеры между производителями и потребителями?