Страница 12 из 30
Однако более поздние работы по либерально-плюралистической коммуникации демонстрируют гораздо большую озабоченность вопросами власти и социальной справедливости в отношении культурного производства, стоящими в центре данной книги. Ряд исследований рассматривает, как действие медиа трансформировало политическую коммуникацию. В них делается серьезный акцент на опасностях, которым подвергается общество, где демократические процессы все чаще идут через эфирное вещание и печатную прессу. Джей Бламлер и Майкл Гуревич [Blumler, Gurevitch, 1995], например, убедительно писали о «кризисе гражданской коммуникации» и трудностях в поддержании демократического участия граждан в обществе, где большинство из них получает знания о политике через телевидение. Другие авторы, принадлежащие к этой традиции, пытались разработать нормативные модели для оценки, насколько хорошо (или плохо) средства массовой информации выполняют функции по укреплению демократии, например, Маккуэйл [McQuail, 1992]. Работа исследовательской группы Euromedia (например: [Euromedia Research Group, 1997; McQuail, Siune, 1998]) и отдельных ее членов (таких как плодовитый Джереми Танстолл) дала важную информацию об изменениях в культурной политике и организации культурных индустрий. Через все направления этой традиции в исследованиях коммуникации и социологии проходит озабоченность с точки зрения политики либерального плюрализма тем, как культурные индустрии влияют на демократические процессы и общественную жизнь.
Несмотря на все ее сильные стороны, традиция либерально-плюралистических исследований коммуникации имеет серьезные ограничения. Во-первых, и это самое главное, она не в состоянии объяснить, как культурные индустрии связаны с общими экономическими, политическими и социокультурными процессами. Это является следствием проблем либерального плюрализма как формы политики. Значение структурных форм неравенства и власти преуменьшается ради скрытого оптимистического представления об обществе как о ровной игровой площадке, на которой различные группы борются за свои интересы (см. полезную критику этой формы политической жизни в: [Marsh, 2002]).
Во-вторых, либерально-плюралистические исследования коммуникации склонны рассматривать отношения между культурой и обществом, прежде всего, в категориях формальной демократической процедуры. Для большинства аналитиков, работающих в этой традиции, важнее всего информация – идея о том, что граждане должны быть обеспечены соответствующими инструментами для принятия рациональных решений, касающихся функционирования демократических институтов. Информация о гражданских вопросах и демократических процедурах действительно важна, но мы живем в обществе с переизбытком развлечений. Недостаточно просто отбросить развлечения как то, что отвлекает от «реальной» политики. Нам нужно заново продумать, как массированное присутствие развлечений в повседневной жизни людей меняет наши представления не только о том, как работает демократия, но и о других аспектах человеческой жизни, включая нас самих как существ, наделенных чувствами и эмоциями и стремящихся к удовольствиям. Далее в этой главе я покажу, что некоторые направления теории культуры и медиа, в частности исследования культуры, могут дать правильные ориентиры для осмысления этих вопросов. Но либерально-плюралистические исследования коммуникации в целом оказались враждебны к такого рода инновациям в мысли.
Политэкономические подходы
Политэкономические подходы могут предложить гораздо больше, чем экономика культуры и медиа и либерально-плюралистические исследования коммуникации в плане анализа отношений власти и культурного производства. Политическая экономия – общее название целой традиции экономического анализа, противопоставляющего себя мейнстримной экономике, так как она уделяет гораздо больше внимания этическим и нормативным вопросам. На этот термин претендуют не только политические «левые», критически относящиеся к оттеснению проблем власти и конфликта в мейнстримной экономике на второй план. Здесь также имеются сильные консервативные традиции. Поэтому некоторые используют термин критическая политическая экономия, чтобы отличать свои взгляды от работ представителей классической политической экономии, таких как Адам Смит, Дэвид Рикардо и их наследников в XX веке.[19]
Критические политэкономические подходы к культуре (или к медиа и коммуникации – для обозначения этой традиции оба термина часто используются без различения) получили развитие в 1960-е годы в среде академической социологии и политологии, озабоченной ростом роли частного бизнеса в культурном производстве. Подход критической политической экономии к культуре часто понимается неправильно, упрощается или отвергается. Поскольку в рамках этого подхода отношение к медиа, культурным корпорациям и их союзникам в правительствах весьма критическое, неудивительно, что многие, кто работает в медийных институтах, относятся к политической экономии пренебрежительно или враждебно. Большее удивление вызывает недоброжелательное отношение к политической экономии, встречающееся в «левой» политике.
Одно из распространенных заблуждений – рассматривать политэкономические подходы в качестве варианта ортодоксальных культурных и медийных экономик. На самом деле, политэкономический подход направлен на то, чтобы бросить вызов отсутствию этической перспективы в упомянутой выше неоклассической парадигме. Питер Голдинг и Грэхэм Мердок [Golding, Murdock, 2005, р. 61–66] выделяют четыре параметра, отличающие подход к медиа критической политической экономии от подхода мейнстримной экономики:
• критический политэкономический подход к медиа целостный, рассматривающий экономику как область, взаимосвязанную с политической, социальной и культурной жизнью, а не саму по себе;
• он исторический, поскольку уделяет пристальное внимание долгосрочным изменениям в роли государства, корпораций и медиа в культуре;
• он связан «главным образом с озабоченностью равновесием между капиталистической предприимчивостью и вмешательством государства» [Ibid., р. 61]
• последнее «и, возможно, самое важное», он выходит «за рамки технических вопросов эффективности, чтобы обратиться к главным моральным вопросам справедливости, равенства и общественного блага» [Ibid., р. 61]
Голдинг и Мердок дали хорошее определение политэкономического подхода, и они, безусловно, проясняют его отличие от подхода экономики культуры и медиа, но две дополнительные черты позволят еще более четко различать эти две традиции.
• Критическая политическая экономия рассматривает тот факт, что культура при капитализме производится и потребляется, как фундаментальный вопрос в объяснении неравенства в распределении власти, престижа и прибыли. Этот акцент политэкономических работ на капитализме и его негативных последствиях говорит о том, что, хотя необязательно быть марксистом, чтобы работать в этой области, это все-таки полезно.
• Значительный вклад политэкономического подхода в изучение культурных индустрий заключался в том, что был поднят вопрос: в какой степени культурные индустрии служат интересам богатых и власть имущих. Как следствие, центральное место в таких исследованиях занял вопрос о собственности на культурные индустрии и контроле за ними (см. главы II и VI). Приводит ли, в конечном итоге, то, что культурные индустрии принадлежат богатым и власть имущим и находятся под их контролем, к распространению текстов, служащих интересам этих богатых и влиятельных владельцев и их партнеров по бизнесу? Это были настолько важные дебаты, что некоторые авторы, преподаватели и студенты стали ошибочно приравнивать политэкономический подход к мнению о том, что организации в сфере культурных индустрий якобы действительно служат своим владельцам, тогда как на самом деле многие авторы, связанные с традицией политической экономии, заняты рассмотрением сложностей и неясностей, окружающих данный вопрос.
19
См.: [Mosco, 1995, р. 22–69], где можно найти детальный и информативный анализ политэкономических подходов в целом в качестве основы для понимания политической экономии коммуникаций.