Медвежий вал

Постепенно выяснилась обстановка у Безуглова. Сложность ее состояла в том, что части гитлеровской четвертой дивизии и остатки сто девяносто седьмой группы пытались пробиться на Бешенковичи и, при отсутствии сплошного фронта, появлялись в самых неожиданных местах. Тогда Безуглов приказал всем штабам и специальным подразделениям занять оборону по деревням, чтобы держать под контролем все дороги.

Дивизия Бабичева по приказу Березина изменила направление и стала наступать фронтом на северо-восток, оттесняя противника в леса и болота.

Наиболее тяжелое положение сложилось у Квашина и Дыбачевского, дивизии которых встали на путях выхода гитлеровцев из внутреннего кольца окружения.

Квашин сообщил, что против него начались контратаки значительными силами. Левый фланг Дыбачевского тоже подвергся серьезному натиску.

Для Березина больше не было сомнений в том, где будут пробиваться гитлеровцы. Важно было как можно скорее противопоставить натиску противника силу, способную его отразить. Эта сила была уже на подходе, и Березин постарался успокоить Квашина:

— К вам вышла на помощь дивизия Кожановского. Дивизия, которая находилась у совхоза Ходцы, тоже двигается к вам. Пока используйте для обороны танки. Всю артиллерию поставьте на прямую наводку. Помните — ни шагу назад!

За Дыбачевского он был спокоен, так как считал, что у генерала хватит сил обеспечить устойчивость своего левого фланга.

— Главное у Квашина, — сказал он ему. — Вы должны справиться сами, без помощи. Сил у вас для этого достаточно!

В эти напряженные для армии минуты Березин был необычайно спокоен, решителен и не знал колебаний. Когда Семенов вошел к нему, он приказал нацелить авиацию на Башки, где сосредоточились основные силы противника и центр его управления.

Однако командующий слишком полагался на Дыбачевского...

Когда Черняков, опасавшийся, что против него будут в дальнейшем брошены более значительные силы, обратился за помощью, Дыбачевский с иронией ответил:

— Что, заслабило?.. Держись! Тебя целый полк артиллерии подпирает, а ты?.. — Дыбачевский редко изменял своему правилу — при каждом удобном случае показать Чернякову, что тот зависит от его воли. Но при всем этом Дыбачевский никогда не намеревался ставить свой полк — полк Чернякова — под угрозу. Кто бы им там ни командовал, а полк-то свой, одной дивизии. Случись что, спросят не с кого-нибудь, а с него — Дыбачевского!

Но в эту пору получилось так, что за суетными заботами он не уловил существа изменений, происшедших за ночь в общей обстановке, и то, что казалось Березину ясным как день, осталось вне внимания Дыбачевского. Так уж случается: то, что нам кажется совершенно очевидным, мы, именно из-за этой очевидности, часто не считаем нужным объяснить другим — поймут сами. Как бы то ни было, но Дыбачевский считал, что Черняков и сам в состоянии отбиться от всех контратак, иначе бы он ничего для него не пожалел. Сам он все еще опасался, как бы противник не вздумал двинуться на юг от Витебска вместо того, чтобы идти на юго-запад.

Дело в том, что здесь, на южном направлении, неприятелю ничто не противостояло, кроме двух полков Дыбачевского. За спиной у них ничего не осталось, кроме тылов да госпиталей, ибо все гвардейские части и армейский резерв ушли далеко на запад. Попробуй сними отсюда хоть один батальон. А вдруг именно сюда и нацелит Гольвитцер свой удар? Конечно, стойкость стойкостью, а если навалятся две дивизии (не об этом ли предупреждал сам командующий!), го придется трудно. Надеяться тогда на помощь не придется, разве что командующий снимет с охраны своего командного пункта заградотряд. Нет, так рисковать Дыбачевский не собирался. «Вот будет фокус, если немец прорвется и придет на ВПУ командующего, до которого рукой подать — в Замосточье!» — подумал он.

Об этих своих опасениях Дыбачевский говорил с Коротухиным еще вечером. Тот согласился (обоим были памятны ноябрьские бои у Квашина), что рисковать не следует.

— Нам здесь надо держать ухо востро, — сказал Коротухин. — И еще одно: так или иначе, на этот раз Витебск будет взят, и тут надо не зевать, первыми входить в него. Я уже своих на этот счет настроил.

Дыбачевский согласно кивал головой: задача задачей, но и о таких вещах забывать не следует. Наверняка будет приказ Верховного Главнокомандующего: «Город Витебск взят штурмом...» Надо, чтобы в этом приказе значилась и дивизия генерала Дыбачевского. И не где-нибудь в хвосте, а на первом месте! Главное — осторожность и никакого неоправданного риска... Правда, немцы жмут на Чернякова... «Э-э, паникует раньше времени, — пожал генерал плечами. — Ерунда! С целым полком артиллерии да при неограниченных боеприпасах можно вообще не подпустить противника к окопам. Не надо и пехоты».

Разведка донесла, что перед фронтом дивизии наблюдается усиленное движение противника. Это еще больше утвердило Дыбачевского в правильности принятого решения... Он — щит, за которым вся армия может спокойно вершить большие дела. А когда волны контратакующего врага разобьются и откатятся, ничто не помешает ему ворваться в Витебск одним из первых.

Никогда еще обстановка в армии не была столь неясной, как в этот день. Где линия фронта? Она вся разомкнулась; красные и синие пометки, стрелы, кружки, полукружья появлялись в самых неожиданных местах карты, словно в насмешку над человеком, пожелавшим разгадать их тайный смысл, сгруппировать их в каком-то определенном порядке.

И все же смысл происходящего стал ясен Березину. Противник старался уйти из окружения, и синие стрелы упрямо били и бьют в одних направлениях: на совхоз Ходцы и на Бешенковичи. А неясность обстановки исходила оттого, что синие стрелы — противник — появлялись там, где их не должно было быть, — в гуще красных пометок.

В тех случаях, когда обстановка для Березина становилась особенно непонятной, в воздух, тихо рокоча, поднимался самолет с офицером оперативного отдела. Крадучись, над самыми оврагами, рощами, едва не задевая за верхушки сосен, он летел туда, где происходили стычки с прорвавшимся или внезапно появившимся из леса противником. Уточнив на месте обстановку, офицер возвращался обратно.

Основные силы противника были надежно зажаты в районе Витебска и в лесу между Островно и Гнездиловичами. Все, что происходило за пределами этих двух очагов борьбы, решалось силами подразделений, оказавшихся на пути гитлеровцев. Полки Кожановского, выступившие на помощь Квашину, принуждены были не раз развертываться для боя во время марша. Березин наседал на Безуглова, требуя, чтобы дивизия не разменивалась на мелочи, а спешила к Квашину.

Прямо в ходе неприятельских атак дивизии Квашина пришлось спешно перегруппироваться и освободить для полков Кожановского самостоятельную полосу для обороны от реки Западная Двина до хуторов Рудаковских.

Во время отражения одной из крупных атак был захвачен в плен гитлеровский офицер. Он заявил, что готов дать важные показания. Его сразу привели к Квашину, и там он сообщил, что в семнадцать часов весь корпус будет выходить из окружения одновременно, что он офицер штаба и сам привез этот приказ в соединение.

Квашин сразу забил тревогу, требуя подкрепить его артиллерией.

— Будет артиллерия! — заверил его Березин. — Примите в свое подчинение танковую бригаду, самоходные полки, которые вас поддерживали. О необходимых распоряжениях я позабочусь. Направляю вам еще один истребительно-противотанковый полк. К вам выезжает Бойченко!

Березин тут же приказал командующему артиллерией выделить из армейского резерва и переподчинить Квашину артиллерийские и минометные части и пополнить их боеприпасами. Истребительно-противотанковый артиллерийский полк, поднимая за собой столбы пыли, тотчас же ринулся к позициям дивизии. Через некоторое время Квашин смог доложить, что артполк прибыл и что он принял со своей стороны все необходимые меры к отражению натиска противника. В чем заключались эти меры, Березин не стал добиваться: Квашин — опытный генерал, знает, что надо делать.