Медвежий вал

Неожиданно угроза прорыва возникла там, где он ее не ожидал, — у Дыбачевского. Едва запросив у него подробную обстановку, Березин сразу понял, что полк Чернякова, вынесший несколько тяжелых ударов, в случае нового сильного нажима не сможет удержаться на большаке и будет либо полностью разгромлен, либо отступит, так или иначе открыв выход противнику из окружения. О переброске сил, которую Дыбачевскому давно пора было произвести с правого фланга на левый, к озеру Добрино, нечего было и думать. Фланги были отрезаны друг от друга глубокими болотами, и маневр вдоль фронта в остающиеся считанные часы был невозможен.

— О чем вы думали? — закипая от негодования, спросил Березин. — Ведь угроза удара нам во фланг давно сменилась угрозой прорыва. Или вы считаете, что они будут прорываться на Оршу? Почему вовремя не перегруппировали свои силы?

Березин с сердцем бросил трубку, не дослушав, что ему ответит Дыбачевский. «Что делать? Вот, будь он неладен!.. — ругал он в душе командира дивизии. — И надо же мне было положиться на него. Следовало проверить, как он понимает задачу, подсказать... Ах, проклятье!» Он беспокойно заходил по блиндажу. Как выйти из положения? Единственная резервная дивизия шла от совхоза Ходцы, но подойти вовремя она не могла, хотя и находилась с утра на марше. Пехота есть пехота, и больше положенного из нее не выжмешь... А подкрепление Чернякову надо было дать до начала атаки. Вот задача!..

Решение пришло неожиданно. Правда, оно имело свои теневые стороны, и Березин решил посоветоваться с Бойченко. Он вызвал его к телефону.

— Василий Романович, — сказал он, — вопрос нашей чести: удержим и ликвидируем противника своими силами или будем просить помощи у фронта?

— Зачем просить? — вопросом на вопрос ответил Бойченко. — Я считаю, что мы справимся сами. Правда, пришлось здесь некоторых командиров поставить поближе к своей пехоте и ликвидировать настроение благодушия по поводу исхода операции. Думаю, что гвардейцы выстоят. Все без исключения политработники на передовой, в окопах. Бывает время, когда личный пример — самая лучшая агитация!

— Это все так! Но дело не только в гвардии. Не хотелось бы допускать перемещения очагов, где скопился враг; это оттянет срок их ликвидации, а у нас ненадежно в дивизии Дыбачевского. Полк Чернякова сильно потрепан боями, его надо бы уже давно подкрепить или сменить другим, свежим, а Дыбачевский вместо этого стянул все силы на правый фланг и теперь не в состоянии перегруппировать их к сроку. А у нас — ни одной подвижной единицы, которую можно было бы срочно подбросить туда.

— Что за автономия у него? — возмутился Бойченко. — Если он не понимает таких простых вещей, видимо, он потерял чувство партийности!

— Верно. Мне его поведение давно не нравится, — сознался Березин. — Но главное теперь не в нем. Как спасти положение? Есть два решения: либо завершаем операцию своими силами, но с оттяжкой срока, либо просим фронт о помощи. Каково ваше мнение?

Бойченко ответил не сразу.

— Вы меня слушаете? — спросил он после некоторой паузы. — На нас возложена задача силами армии ликвидировать окруженную группировку. Чем быстрей мы это сделаем, тем лучше. Этого требуют интересы государства. Мы и должны ими руководствоваться. Если ради этого попросим батальон мотопехоты, нас никто не посмеет упрекнуть. Итак, просите фронт.

Командующий фронтом Черняховский понял обстановку с первых же слов.

— Кто у вас там командует дивизией, генерал или...

— Моя вина, товарищ командующий! Положился на него, своевременно не проверил, — признался Березин.

— Как только дивизия выйдет из боя, отстраните его немедленно от командования и пришлите ко мне, — холодно и резко произнес Черняховский. — Разберусь... Что вам необходимо?

— Один батальон мотопехоты к семнадцати часам на дефиле Добрино — Городно. В семнадцать общая контратака с целью прорыва.

— Батальон вас явно не устроит. Мало. К семнадцати часам у вас будет первый мотоциклетный полк. Организуйте встречу. Наши дела идут успешно, подробности позднее... Счастливо!

Березин понял, что время Черняховского уплотнено до считанных секунд и каждое лишнее слово сейчас неуместно. Этим объяснялась крайняя сжатость разговора.

События на фронте развивались с необычайной быстротой, и до семнадцати часов надо было переделать массу дел. Березин с головой погрузился в заботы. Его отвлек настойчивый шум моторов. Он вышел из блиндажа. Мотоциклисты, крепкие парни в пыльных комбинезонах, в темных шлемах, с лицами, скрытыми за блестящими забралами — очками, вихрем проносились мимо блиндажа по улице Замосточья. Они бурным потоком неслись во всю ширину улицы, и хвост колонны терялся в облаке пыли. Березин долго, любуясь, смотрел им вслед.

...Новый разговор с Черняковым сильно озадачил Крутова.

— Что случилось? — спросил Медведев, увидев его взволнованное лицо.

— В семнадцать часов ожидается общая атака. Гитлеровцы все сняли с обороны и будут прорываться. Приказано стоять, как в Сталинграде. Окруженная группировка должна быть ликвидирована.

Медведев посмотрел на часы.

— До атаки три часа. Пожалуй, успею перетянуть батареи на новые огневые, чтобы всем работать с открытых, прямой наводкой. Если отобьем эту главную атаку, значит, устоим, нет — так и спрашивать будет не с кого. Так я понимаю этот вопрос!

— Как не с кого? С нас спросят, — сказал Крутов, поначалу не понявший скрытого смысла слов Медведева.

— «Мертвые сраму не имут», — процитировал тот. — Слова старые, но значение их сохраняется до наших дней. Я пошел!

— С живых или мертвых, а спрос с нас! — упрямо сказал Крутов и обратился к Владимирову: — Вы, кажется, многих здесь еще не знаете, поэтому пройдем в роты. Проверим, как они готовятся.

Получив уже один отказ в помощи, Черняков не стал обращаться к Дыбачевскому вторично, зная, что это бесполезно. Приходилось рассчитывать только на себя. Он принял срочные меры. Даже в такую критическую минуту, когда на счету в окопах был каждый человек, Черняков не допускал и мысли остаться без резерва. Батальоны Еремеева и Крутова после тяжелых боев потеряли немалую часть своего состава. Люди утомились и требовали смены или подкрепления. Пришлось срочно отводить в резерв бойцов Еремеева, а на их место выдвинуть более многочисленный батальон Глухарева. Крутов передал ему часть своих окопов и тем уплотнил боевой порядок.

Черняков знал: гитлеровцы будут стремиться прорваться по большаку. Одолей они первую линию окопов — им не миновать и его командного пункта. Надо быть готовым к встрече.

Усталый, грязный от пота и пыли, Еремеев, оказавшись в резерве, не получил отдыха. Сразу же пришлось заняться организацией круговой обороны вокруг командного пункта. Все, кто только был около Чернякова, запасались гранатами, патронами, расчищали площадки для стрельбы.

Черняков посмотрел в стереотрубу, покачал головой, вздохнул:

— Будет сегодня баня... Ты только посмотри, сколько подтягивается гитлеровцев! По дорогам пыль столбом, машины, пушки, пехота подходят целыми колоннами...

— Тем хуже для них, — зло сказал Кожевников. — Больше будет беспорядка, легче бить! — Аккуратно свернув пилотку, он положил ее в сумку и надел каску. — Советую и вам то же сделать.

— Нет уж, не стоит! Не привык я что-то к ней, — ответил Черняков.

— Позволю напомнить, — усмехнулся Кожевников, — береженого коня зверь не берет. Так я пошел в батальон Глухарева.

На командных пунктах обоих батальонов было пусто. Офицеры разошлись в роты, на батареи, и только связисты оставались на своих местах, тихо переговариваясь между собой.

Батарея полковых орудий стала на новые огневые позиции, и Зайков пристрелял несколько новых реперов перед батальоном Крутова. Так как позволяло время, он выбрал еще несколько дополнительных ориентиров на местности и подготовил данные на огонь, если и там появятся цели.

А время тянулось медленно. Нужно было сидеть в глубокой щели и ждать. Ждать того, что должно начаться в семнадцать ноль-ноль... Из щели был виден кусок синего-пресинего неба; тихо, как лебеди, проплывали по нему облака. Они уходили на запад, но на смену показывались другие. Странно, что мысли Зайкова уносились в будущее. Он представил, как после войны, увешанный орденами и медалями, возвратится домой, и вся семья — мать и темноглазая сестренка — встретят его. Потом придут друзья, и они, обнявшись, пойдут по городу. Но приедет ли он в родной Томск в отпуск или насовсем? «Надо непременно доучиться. Но где? В институте? После войны специальность инженера, конечно, будет очень нужна... Или пойти в артиллерийское училище, а потом в академию? Артиллерия очень интересное дело...» Мало ли что перед умается, когда надо сидеть и не мешать другим работать. Адъютант батальона в соседней щели кричит в телефон, бранится из-за каких-то данных, которые с него требуют, забывая о том, что он сидит на передовой в окопе.