Ворон

***

Монтадо сидел на берегу и смотрел на бушующее, словно огромное чудовище, громадное мутно-зеленое тело моря. Волнорез мощной крепостной стеной преграждал путь морской стихии.

Среди разбивающихся, взмывающих вверх и опадающих фонтаном белопенных брызг виднелся человек. Пловца вертело, возносило на волнах вверх, бросало вниз, и Монтадо даже почувствовал тревогу, опасаясь, что храбрец не выплывет.

Но слегка волнительное ожидание иллюзиониста увенчалось успехом.

Вскоре волны вынесли на гальку долговязого молодого человека. Тот встал, обессиленный, с дрожащими коленями, но не сдающийся, и пошел, отряхивая голову, среди нефритовых волн и опадающей гальки, к розовому каменистому берегу, где сиротливо дрожала на ветру его бумажная пара.

Даже не глянув на сидящего в кресле мага, он тяжело опустился на красные камни, а когда отдышался и немного подсох, стал медленно облачаться в свой костюм.

Обернулся – и встретился глазами с Монтадо. Взгляд молодого человека, с обвисшими от воды усиками, был строг, волосы его слиплись. Он долго бросал горящие взгляды на Монтадо, явно собираясь что-то сказать человеку, восседающему на берегу в темном костюме и плаще, да не решался.

И маг решил сам помочь ему:

- Любите рисковать своей жизнью?

- А кому нравится купаться у берега среди грязи и мусора… Уж лучше облачный пейзаж и белые лебеди волн, чем грязный, как молодой трубочист берег… - как-то необычно, по литературному, сказал молодой человек.

Монтадо ничего не ответил, с любопытством оглядывая храброго пловца

Он не очень любил общаться с людьми, но, в данном случае, ему не хотелось уходить от разговора. Этот длинный и худой парень вызывал какой-то интерес.

И вдруг, впервые за все время, молодой человек, приветливо улыбнулся и, уже одетый, подошел поближе.

- А я вас узнал. Это вы вчера произвели фурор в цирке.

Монтадо молчал, глядя перед собой.

Молодой человек в белом сразу стал серьезным, закурил, пуская волнистый дымок, заинтересованно поглядывая на мага, и сел рядом на камень.

- Послушайте, а как у вас это получается? – задал он Монтадо самый ожидаемый вопрос. – Это просто элевация? Или даже левитация?

Маг с интересом посмотрел в его глаза и улыбнулся.

- Нет. Все что вы видели - это ваши представления. Сила мысли. Сила вашего воображения. Я пробуждаю это в людях. Я рассекаю души и вставляю алмаз. Я садовник, который сажает в нивах ваших душ… Смотрите! Вот тень от скалы. Вскоре тень исчезнет, но только мысль равная ей, и ею рожденная начнет жить бессмертно. Это мощная, явленная сила! Творчество божественных сил!

Маг говорил загадочно и непонятно, но молодому человеку ответ явно понравился.

- Вы изумили меня… Вы – совокупность всего удивительного, что есть в этом мире! Вы – удивление этого мира!

Маг даже немного огорчился.

- Удивляю? А солнце не удивляет вас? А эти скалы? А удар волны?

Молодой человек сказал с загоревшимися глазами.

- Конечно удивляет. Море удивляет! ... Я ведь русалок видел! Только что, в воде! А мне твердили, что их нет. А они живут. И в воде, и в воздухе. Да, да! Есть и русалки воздуха! Один мой друг, воздухоплаватель, видел их…

Монтадо в ответ только кивнул головой и развел руками.

- Но ведь вам может быть покорен весь мир! – сказал молодой человек с восторгом.

Маг рассмеялся.

- Мне ли тасовать старую истрепанную колоду, что именуется человечеством? Такая игра не по мне…

- Но зачем же тогда вы выступаете?

- Время от времени слабеет мой дар. Он может пропасть вообще, если не будет энергии десяти тысяч сердец благодарных зрителей.

- Но, кто же вы тогда? Просто артист?

- О, нет, молодой человек, я вовсе не артист (маг рассмеялся). Я мастер иллюзий, утешитель и, временами, устроитель судеб. И мне этой игры вполне достаточно.

- Но ваш полет… Это ведь сновидение! Именно так и должен происходить необыкновенный полет. А не на грубых, неуклюжих аппаратах из железа и бензина…

Маг посмотрел на юношу и вдруг сказал:

- Я не знаю кто вы и какова ваша нынешняя профессия, но вам книги нужно писать, молодой человек! Именно это у вас и будет получаться.

Молодой человек встал, изумленно и строго посмотрел на Монтадо:

- Я знаю. Я пробовал… Что-то пока не очень получается!

- Получится! Получится обязательно! С вашим воображением и особым взглядом на мир через призму волшебного сердца вам будет нелегко, но у вас получится, я вас уверяю. Как вас зовут?

- Степаном. Степан Гриневич.

- Так вот. Сократите свою фамилию до четырех букв и пишите под псевдонимом. Широко и свободно пишите! Никого не слушайте! И у вас получится! И вы будете писать!

Подсохшие волосы Степана Гриневича подхватил ветер и растрепал их. В его упрямых и мечтательных глазах отражались облака и море.

***

Солнечные желтые зайчики купались в нежных изумрудных водах.

Якушев греб широко и сильно, взмахивая лопастями весел, а Одинцов наблюдал, как янтарные капли, переливаясь на свету ртутными бликами, опадали драгоценными камнями в лазурное море.

Он то и дело снимал шляпу, вытирая платком взмокший лоб, распахивая посильнее белый пиджак светлого летнего костюма, подставлял свое лицо слабеньким струям морского ветра, вдыхал свежий острый воздух.

Несмотря на жару, настроение у Одинцова было чудесное. Он чувствовал радость и упоение жизнью. Жизнь сверкала всеми цветами радуги, и сейчас, Одинцов переживал наиболее яркие и приятные ее световые струи.

Его израненная душа была излечена. В его сердце входило ослепительное изумрудное море, кудрявые облака неба, светло-золотистый песок широко раскинувшегося пляжа, стройные кипарисы, пирамидками возвышавшиеся среди красных черепичных крыш, залитых желтым сиянием солнца.

Его радовала даже Глафира, в своем купальном костюме в бело-красную полоску, облегавшем ее стройное тело. Кокетливо поправив шляпку, она позировала усатому пляжному фотографу, пытавшемуся ее запечатлеть на фоне нарисованного горного пейзажа. Рядом топтался, страдая от жары, в летнем костюме, ее муж Корней Васильков.

Недалеко от купальни, в полосатом костюме, неуверенно топтался длинный Свирипа. Даже здесь, он не хотел расставаться со своим пенсне, то и дело, поправляя его. Он наблюдал за маленькой девочкой в рыжеватых кудряшках – своей дочкой, которая упрямо, вот уже в третий раз поднималась на деревянную вышку для прыжков в море.

А на большой высоте, на самом краю вытянутой в море доски сидел худенький мальчик, с носом, как у галчонка – главная гордость и предмет переживаний Одинцова. Душа мальчика обнимала небо, а ноги не касались грешной земной тверди.

Мальчик сидел на корточках на самом краю и глядел в лазоревое небо. Он грезил полетом…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА ПЯТАЯ. ПОЛЕТ

Синий зимний вечер распахнул свои двери, охватил тело морозной свежестью.

Ноги Карла ловко шагали по узенькой, тщательно протоптанной тропинке, мимо коронованных белоснежными венцами кустов. Холод безжалостно вонзался в длинные пальцы, сжимавшие тяжелые, словно железом окованные, книги.

Наконец-то сегодня Карлу удалось раздобыть те издания, которые горячо советовал прочесть его гимназический учитель истории Альберт Вильгельмович. Временами, не веря своему везению, мальчик останавливался, растирал руки, пытаясь согреть, сжимал под мышкой две другие книги, раскрывал третью. И в тусклом свете фонаря оживали старинные гравюры с железноголовыми рыцарями и крылатыми кораблями. Длинные волосы привязанных к столбам женщин развевались над пламенем охватывающего хворост костра. Молчаливые короли на тронах сжимали в руках регалии власти, а изможденные крестьяне тяжело тянули на пашне деревянную соху.

Как ни был увлечен мальчик, но все же он почувствовал за собою слежку внимательных и жадных глаз. Четырехглазое существо, разделенное на две половины, и на самом деле представлявшее собою двух страшных людей, было тем не менее, единым в своем преступном и жадном порыве.