Страница 19 из 90
И вот — Полтава.
Постыдное поражение. И бегство.
Бегство!!!
Он, Карл, снискавший имя непобедимого, принуждён был бежать. Впервые за девять лет победоносных войн. И, по дьявольскому попущению, в день своего двадцатисемилетия!
Стоит ему возвратиться мыслью в те дни, как горло ему перехватывает ярость. Бессильная ярость. Ибо у него не было ни армии, ни денег — ничего. Он принуждён жить на подачки и ждать своего часа.
Наступит ли этот час — час отмщения русскому царю? Он делал всё, чтобы приблизить его. Он никогда ни перед кем не заискивал и мысли такой не допускал. И вот теперь он заискивает — заискивает перед турецким султаном, давнишним врагом России. На него — единственная надежда. Он снабдит его деньгами, он даст ему войско...
Король отправил к нему, к этому повелителю азиатов, своего надёжного, испытанного человека. Им был Нейгебауэр — некогда он служил в Московии и был даже воспитателем царевича Алексея, а потому служил источником ценнейших сведений о московитах и нравах русского царя.
Нейгебауэр, этот искушённый в дипломатии и подкупах слуга короля, повёз его послание султану. В нём были такие строки:
«Если дать царю время воспользоваться выгодами, полученными от нашего несчастья, то он вдруг бросится на одну из ваших провинций... Крепости, построенные им на Дону и на Азовском море, его флот обличают ясно вредные замыслы против вашей империи. При таком состоянии дел, чтобы отвратить опасность, грозящую Порте, самое спасительное средство — это союз между Турцией и Швецией; в сопровождении вашей храброй конницы я возвращусь в Польшу, подкреплю там моё войско и снова внесу оружие в сердце Московии, чтобы положить предел честолюбию и властолюбию царя».
То были сильные слова, слова истинного короля, уверенного в своём полководческом гении. Да, он подвергся тяжкому испытанию из-за рокового схождения планет. Но это преходяще, и его счастливая звезда снова засияет над ним.
Ныне он в самой поре — ему исполнится двадцать девять лет. Его ненавистник ровно на десять лет старше, стало быть, он уже старик. Его будет нетрудно обратить в бегство — Карл ныне опытен и предпримет всё для победы. Русские говорят — Нейгебауэр просветил его: за битого двух небитых дают. Он, Карл, был бит, и этот урок пошёл ему впрок.
Неспроста его враг, царь Московии, столь рьяно домогается у турок его выдачи и выдачи гетмана Мазепы. Мазепу Господь призвал к себе, а о нём, Карле, было отвечено, что шведский король и его свита — почётные гости Оттоманской Порты. Московия не имеет права мешаться в дела империи, такое вмешательство будет рассматриваться как нарушение русско-турецкого договора о нерушимом мире.
И всё. Никаких обещаний о заключении союза, о помощи войском. Граф Понятовский старался утешить его, говоря, что турецкое войско никуда не годится, что оно может одолеть неприятеля лишь при одном условии — при подавляющем превосходстве, да и то не всегда.
— Они не любят воевать, ваше величество, — Понятовский наблюдал их в сражении, — они любят пограбить. Если же нет такой возможности, они просто ретируются с поля битвы. Вы ни за что не обучите их регулярному строю и согласованным действиям.
Да, эти увёртливые азиаты водят его за нос вот уже два года. Единственное, чего он смог наконец добиться, затратив всё сколько-нибудь возможное красноречие, приведя неотразимые аргументы, суля победы и всяческие приобретения, — это объявления войны Московии.
Рок продолжал тяготеть над ним, планеты ему не благоприятствовали. Он послал отряд из верных шведов и завербованных казаков, дабы пробился он в Померанию, где стоял корпус генерала Крассау, и побудил его выступить в освободительный поход на соединение с турецкой армией. Увы, русские каким-то образом проведали об этом, и под Черновцами бригадир Кропотов разбил отряд отборных воинов...
Господь отвернулся от него вместе с воинским счастьем. Но несомненно, что это временная немилость и планеты станут ему благоприятствовать. Он, Карл, любимец славы. И слава к нему непременно возвратится.
Зато султан объявил России войну. И началось сближение войск. Ему доносят: царь вышел из Москвы и его армия движется на юг. Великий визирь собирает войско в Эдирне.
Его час должен настать? А пока он вынужден прозябать в этой Варнице, под стенами Бендерской крепости. Правда, он окружён верными людьми. Полторы сотни шведов, более четырёхсот драгун и драбантов да две тысячи запорожских казаков — вот покамест та сила, на которую он может положиться.
Ему здесь воздают королевские почести. При нём воевода Потоцкий со своим отрядом — бывший киевский воевода, прогнанный русскими. При нём — граф Понятовский, тоже изгнанник, правая рука польского короля Лещинского, которого утвердил на троне он, Карл, но согнали те же проклятые русские; граф теперь его советник и прекрасный собеседник. Наконец, при нём шведы — верные подданные даже в несчастье, такие же изгнанники, как и он. Они верят в его звезду и Терпеливо ждут её восхождения.
Король Карл может теперь не опасаться диверсии московитов: он под защитой крепостных стен и сераскеру приказано оборонять его всеми силами. А гарнизон насчитывает двенадцать тысяч бойцов.
Потекла и денежная река, не столь обильно, как ему хотелось бы, но всё-таки. От покойного Мазепы ему досталось восемьдесят тысяч дукатов. Прекрасный добытчик его казначей Гротгаузен выколотил из Голштинии сотню тысяч талеров. Кое-что перепало и от султана. Вдобавок турки кормят его, его людей и лошадей.
Война оживила его надежды: он стал энергичней, возжаждал движения, действий. Его люди заканчивают строить дома на шведский манер. Они возвели ему пристойное жилище. Увы, это далеко не его замок в Стокгольме, но и не мазанка здешних аборигенов, где живут его офицеры. Малый Карлополис со своими службами порядка и чистоты, со своими приёмами иностранных посланцев, с псовой охотой и безумной скачкой по холмистым окрестностям.
Втайне же король страдал. Страдало его честолюбие; удовлетворить его он был не в силах. Страдала его гордость — она была уязвлена, как бы ни сластили её приближённые. Король Швеции, коего называли вторым Александром Македонским, прозябал в жалкой деревушке, забытой Богом и людьми. Льстецы перестали льстить, Европа, которую он держал в трепете, казалось, вовсе забыла о нём.
Королю хотелось славы. Он жил в ожидании славы. Воинской славы. Он ждал, что его призовут под знамёна многотысячного войска.
А пока что он фехтовал со своим адъютантом. Когда в залу вошёл граф Понятовский, Карл отсалютовал ему-шпагой, он был необычайно оживлён.
— Поглядите-ка на эту шпагу, граф.
Это был драгоценный клинок с эфесом слоновой кости, инкрустированным золотой сканью. Понятовский с любопытством разглядывал его. Разумеется, ему приходилось видеть шпагу и раньше, но она покоилась в ножнах, столь же драгоценных и столь же искусной работы.
По стальному жалу вились затейливые письмена.
— Похоже, это греческое слово, — сказал граф. И прочитал: — Промахос.
— Совершенно верно, граф. Это язык Александра Македонского. Такая же надпись была выгравирована на его акинаке — коротком мече. «Промахос» — ведущий в бой, вождь, предводитель. Это шпага моего отца, короля Карла Одиннадцатого. Вы знаете: он был доблестный воин, истинный вождь, прирастивший владения короны. Это наследственный клинок шведских королей.
— Прекрасный клинок. И старинный. Вы прославили его, государь, — сказал Понятовский, передавая шпагу королю.
— Промахос! — произнёс Карл торжественно. — Наступает мой час. — Он взмахнул шпагой — блеснула молния. — И я снова поведу полки.
— Да будет так, — заключил Понятовский. Он верил в счастливую звезду шведского короля, он обязан был в неё верить — иначе зачем он здесь. Граф связывал с ним своё восхождение к власти, возвращение наследственных владений, богатства. Кроме того, его не могла не пленять непоказная мужественность короля, его презрение к невзгодам, его стойкость и даже — даже! — его истинно королевское высокомерие.