Город ящеров

Я горько усмехнулась, даже не пытаясь отстраниться.

— Но ведь ты же рядом. Ты защитишь? Не так ли, великий ящерриный судья?

Не обращая внимания на очевидную издёвку в моих словах, Руанн прижал меня к себе и крепко обнял, как будто пряча внутри себя, распластывая по своему телу.

Но меня его объятия не тронули.

Я прислушивалась к своим внутренним чувствам, пыталась в них разобраться.

Где-то там, в доме Руанна, танцуют восхитительно грациозные пары. Обычные девушки и ящеррицы. Те, что уже с хвостами, должно быть, поглядывают на остальных с некоторым превосходством. Они уже стали полноценными боевыми машинами.

Я попыталась саркастично хмыкнуть, но получился лишь жалобный писк.

— Руанн…

Я поднялась на цыпочки, к его уху, и прошептала:

— Хочу, чтобы этот день закончился. Ты можешь?

В тот миг я была уверена, что при желании с лёгкостью сказала бы эту фразу на ящеррином. Передо мной как будто открылось два пути. Один — знакомый, пройденный сотни раз: водопад привычных слов, легко ложащиеся на язык глаголы, до мелочей знакомые местоимения. Другой путь весь утыкан мелкими иголками, пройти через которые нельзя — мимо них можно только просочиться.

Я понимаю их язык. Во мне начали просыпаться новые умения, многократно улучшились слух и зрение, изменилась чувствительность кожи…

Я — ящеррица! И у меня нет хвоста…

Значит, Руанн — не мой избранник!

Моё влечение — не настоящее.

И он знает об этом.

Часть вторая: Птичка — невеличка

Глава первая

Статисты доделывали отчёты, информатики готовили сводки новостей, программисты выводили на экраны сигналы датчиков — через пять минут ожидали прибытия судьи Руанна.

Он ворвался в главное здание Гнезда подобно урагану, пугая своим грозным видом и громкими шагами. Когда приближался к лифту, у тех, кто уже находился внутри, возникло паническое чувство попадания в ловушку. Все резко освободили кабину, и лишь когда дверь закрылась, пряча грозного судью, удивились, почему он появился через общий вход, если раньше пользовался взлётной полосой. Ведь всем известно — судья не жалует случайных встреч.

Откуда им было знать, что ящерр в тот день проснулся очень рано, в предрассветном тумане. Около двадцати минут смотрел на спящую рядом Венилакриме, а когда понял, что больше не уснёт, — решил скоротать время на работе.

Утренняя мгла превратила Гнездо в стеклянную побрякушку. Судья потребовал у водителя, чтобы они ехали наземным путём. Пересекая город, Руанн пытался понять, каким виделось это чудо единения архитектуры и природы его Лакриме? Вызывал ли город у неё такой же восторг, как и у него?

Руанн вздохнул. На стекле остался запотевший след.

Всё не так, всё не сходится. Он знал: если природа наградила его влечением к Лакриме — значит, никого более подходящего для него в этом мире нет. Но и отрицать очевидного тоже не мог — сложно всё, неожиданно сложно.

А ведь когда она вернулась за ним, там, на «Станции 5», у него в горле запершило от облегчения и почти детской радости. Руанн помнил, при каких условиях в последний раз испытывал подобное — когда его в юношестве наградили первой «пуговицей». Он носил её с гордостью. Ему казалось, каждый прохожий смотрит на него с восхищением. Скорее всего, так и было. Он был наивен, смазлив, исполнен амбиций и вызывал интерес у молодых ящерриц.

Как же давно это было. И как далеко от этой планеты.

Ящерр помнил, как росла его власть и угасала надежда. Сначала он думал, что создаст семью, когда ему этого захочется. То был период самоуверенности, святой убеждённости в том, что всё зависит лишь от собственного желания. Потом поддался заблуждению, что влечение не приходит, поскольку он сам задерживает его мыслями о военных подвигах и новых экспансиях — какая тут семья, какое влечение? Ведь не только ящеррицам свойственно задерживать влечение, мужчины тоже иногда так делают.

На третьем этапе жизни всё было так же безоблачно. Но иногда, после тяжёлых рабочих будней, он начинал задумываться о том, как было бы приятно разделять мысли и увлечения с той, которая поймёт. Которая восхитится его действиями и успехами, а в случае поражения — поддержит. Эти мысли возникали внезапно, вспышками. Резкими, неимоверно болезненными вспышками.

А потом пришла злость. И Руанн почти поверил, что природа хоть в этом решила отыграться и лишила его влечения. Что он не относится к тем десяти процентам, благословенным привлечёнными…

…Руанн попросил водителя ехать быстрее. Наверное, ему хотелось нарушить тишину внутри машины и всколыхнуть мысли. Тщетно.

Судья отвернулся от окна и уставился в планшетник. Но потом опять — в окно, будто не желая пропустить нечто важное.

Он придирчиво осмотрел острые шпили зданий, старинные вывески питейных заведений. Людей, выползающих из поникших от утренней влаги домов.

Каким этот город видит Лин?

Иногда ему хотелось прокричать, что это он создал все эти скверы и улицы. Он не основывал этот город с нуля, но именно он, Руанн, сделал его великим, таким как Мыслите и Драгобрат.

Он запустил фабрики в промышленном районе, именно он нашёл компетентных информатиков и посадил их за пульты управления. Он создавал инфраструктуру, был одним из родоначальников.

Хотелось восхвалять Гнездо, восхищать рассказами о планировке, но Руанн понимал: не наступило ещё время для таких разговоров. Не время петь дифирамбы миру, к которому она не привыкла.

Какая ирония — он не может поделиться своими достижениями с женщиной, которую любит.

Руанн гнал эту мысль прочь, но она постоянно возвращалась. Слабая, угнетённая, бесконечно живучая. Это неправильно, что между землянами и ящеррами иногда возникает настоящее влечение. Они слишком по-разному смотрят на жизнь. У землян в крови установка, что даже самые родные могут предавать. Венилакриме выросла среди таких, они заразили её земным мышлением.

У ящерров не так! Они могут быть жестокими, но никогда — никогда! — не сделают больно тем, кого любят.

Для него это было так очевидно, так естественно и просто, что тупость земных людей вынуждала иногда относиться к ним как к мясу… Слабохарактерные, безвольные создания…

Как ей объяснить, что законы ящерров запрещают совокупление под крышей чужого дома? Что дома у них — живые. Врагу хозяина дом может иногда и навредить. Конечно, любое правило можно обойти, что он и сделал, организовывая приём.

Но её его дом любит по-настоящему.

Потому что он, Руанн, тоже её любит.

Сквозь стекло авто он увидел двух мальчиков, идущих по улице, и ручную андромаху рядом с ними. Домашний питомец мигал красным, извещая, что дети двигаются слишком быстро. Руанн улыбнулся — как для них всё просто.

Мысли повернули вспять.

Приём…

У каждого уважающего себя ящерра, живущего на Земле, есть специально оборудованные сады. Лабиринты. И если бы он внезапно запретил гостям заходить вглубь сада, это было бы воспринято как слабость.

Великий судья усмехнулся: какой же он великий, если не отменил традицию? В конце концов, никто бы ему и слова не сказал. Как не сказали, когда он предупредил, что хозяйка на приёме не появится.

Это могло быть воспринято как оскорбление, если бы нечто подобное позволил себе любой другой судья. Но ведь он не только судья, он — ставленник одного из сильнейших родов Цертамины.

Руанн не хотел, чтобы она присутствовала на приёме. Не хотел, чтобы кто-то раньше времени понял, кем является его привлечённая. Пусть лучше думают, что она землянка, пока он не выяснит, кто она на самом деле.

Порой он её почти ненавидел. За то, что не желала восхититься результатами его работы, не понимала их мировосприятия, за то, что постоянно скрывала, скрывала, скрывала…

Руанн усмехнулся. Он сам себе врёт, ведь сам же во многом виноват. Забрал её из привычного мира, охотится на её мать, бросил во враждебное окружение. Лин не глупа, потому и не верит. Он бы на её месте поступал так же. Но он не на её месте, а потому играет по своим правилам.