Страница 3 из 20
Царь встал и заходил по палате. Он уже не шептал, а громко возмущался:
– Заморские купцы говорят, в каждой стране есть своя вера. Куда ни приплывем, говорят, всюду есть церкви, костелы или кирхи. Только в вашей стране, говорят, ничего того нет. Говорят, как же вы без веры живете? Без духовных скреп? А что я им отвечу? Нечего ответить мне, стыдно мне.
И Додон тяжело опустился на лавку. Его лицо густо покраснело. Видно было: самодержец мучительно стыдится безверия своего народа. Даже невольная слеза навернулась на ясные государевы очи. И славный царь поник головой в расшитой жемчугом шапочке-тафье. Потом сжал кулаки и зло прохрипел:
– И выходит, светы мои, все есть в нашей земле, а веры-то и нет. И выходит, я хуже всех царей. И царство у меня самое негодящее. И народ у меня не такой, как у всех, а с изъяном. И надумал я…
Тут державный родитель порывисто встал, торжественно выпятил живот и зычно возгласил:
– И надумал я, светы, отправить вас на поиски веры для нашей страны. Отыщите нам веру самую хорошую, самую истинную, самую правую, чтобы была лучше прочих вер. И кто нам эту веру отыщет и первым привезет, того я объявлю своим наследником. Ясно?
Царевичи, вскочив с лавки, недоуменно слушали отца.
– Батюшка, – сказал Димитрий, неприятно пораженный тем, что отчий престол может достаться не ему, старшему сыну, а кому-то еще. – Батюшка, как же это так? Коли вера – вещь бесчувственная, то как мы добудем ее? Это не жар-птица.
– И не яблоки молодильные, – вставил Василий.
– Вот, сыновья мои любезные, вы и подумайте как. По белу свету поездите, в дальних краях побывайте, со знающими людьми посоветуйтесь. Вы молодые. Вам полезно на людей поглядеть, себя показать. А я стар стал. Мне уж не до богатырских подвигов. Мне бы дома сидеть да кости на печке греть, – с этими словами Додон пошел отпирать палатные двери.
Вышли царевичи от отца и разошлись кто куда. Димитрий и Василий отправились к ключнице допивать бражку и толковать о батюшкиных причудах. А Иванушка побежал назад на крышу, к голубям.
Додон призвал верных слуг и приказал собирать сыновей в путь. Сам же отправился к своей супруге царице Маланье. Она в ту пору на заднем дворе кур кормила.
В дорогой собольей душегрейке важно вышагивала толстая царица, окруженная сенными девками, и разбрасывала полными горстями сарацинское пшено. Лик государыни был непроницаем и строг: губы сжаты, взгляд сосредоточен. Девки подобострастно глядели на хозяйку. Куры благоговейно кудахтали.
Робея перед супругой, Додон подошел сбоку и заговорил, откашлявшись:
– Помнишь, Малаша, мы надысь о вере говорили? Что, дескать, веры в нашей стране нет.
Царица ответила мужу хмурым взглядом.
– Так вот, мать, я решил отправить наших дармоедов искать веру. Пусть найдут самую наилучшую и нам привезут.
– И Ванюшу отправил? – глухо спросила государыня, едва разжимая губы.
– И его. Полно ему бегать по девичьим да лазить на голубятни. Пора ему в люди выходить.
– Ах ты изверг! – взвизгнула Маланья и швырнула в лицо мужу горсть пшена. – Ах ты ядовитый змей! Дите малое, неразумное, а ты его в чужие страны посылаешь! К людям чужим! На смерть верную! Опомнись, старый дурень! Хоть малость очувствуйся!
– Сама, мать, очувствуйся! – отряхивался от пшена Додон. – Сама опомнись! Что он у тебя все дите да дите? Сколько лет Ванюше?
Неожиданный вопрос заставил царицу задуматься. Она сосчитала в уме.
– Да вот пошел девятнадцатый годок. Ванюша родился в тот самый год, как окривела тетушка Настасья Герасимовна и когда еще…
– Добро, – прервал Додон. – Никакое он не дите. Здоровый парень. Пусть с братьями собирается. Ничего ему не сделается. Мое царское слово – закон. Как сказал, так и будет. Сказал – поедет, значит, поедет.
И государь проворно отскочил от жены, чтобы не получить в лицо еще горсти. Подобрал полы бархатного охабня и побежал в терем, подметая пыльный двор длинными рукавами. Бежал так быстро, что даже тафья с головы слетела.
Маланья выхватила из рук остолбеневшей сенной девки медный таз, полный пшена, и с криком «Гицель проклятый!» запустила в спину мужа. Таз улетел недалеко, в цель не попал и только перепугал кур, гулко упав на землю.
Как потом ни плакала царица, как ни причитала, как ни просила за Ивана, Додон был неумолим. «Поедет, и все! Мое нерушимое царское слово!» Делать нечего. Утерла Маланья горькие слезы и стала любимому сыночку укладывать в суму печатные пряники.
Глава 2
В первый день июня царевичи покидали отчий дом. Провожали их в далекий путь с дворцовой площади всем стольным городом Осташковым.
Перед государевым теремом толпился народ. Царь Додон и царица Маланья стояли на высоком крыльце. У коновязи красовались их сыновья – высокие, статные, крепкие, одним словом, добрые молодцы. Царевичи были щегольски одеты в плисовые штаны, шелковые рубахи и дорожные кафтаны. На ногах – красные сапожки. На головах – бархатные шапки. Каждый препоясан пестрым кушаком с кистями. И у каждого по острой сабле.
Под стать юношам были и их кони – молодые, вороные, златогривые. Эх, кони, кони! Что за кони! Не кони, а загляденье!
Впрочем, на коней больше заглядывались мужчины. А женщины, прежде всего красные девицы, глаз не сводили с царевичей. Особенно с Иванушки. Он хоть и уступал братьям годами, зато превосходил их добротой, веселостью и легкостью нрава.
Димитрия и Василия в сказочной стране никто особенно не любил за пьянство и непотребства, за шумные пирушки и глупые шутки. А вот по Ивану страдало не одно девичье сердце. И сейчас у многих красавиц слезки неудержимо катились по румяным щекам.
Плакала и царица Маланья. Утром она сама расчесала русые кудри Ванюши и расцеловала напоследок. «Увидимся ли? Не в остатний ли раз любуюсь моим ясным соколом?» – горестно думала государыня. Глядела на сына и никак не могла наглядеться.
И царь Додон украдкой утирал слезы. Он тоже плакал. Как же не плакать? В первый раз дети уезжают так далеко и надолго. Чем-то еще окончится их поездка? Добудут ли они самую истинную веру? Не осрамят ли на весь белый свет?
Наконец Додон поднял руку. Царевичи вскочили на коней. Народ радостно закричал и стал бросать вверх шапки. Девицы зарыдали. Маланья перегнулась через перила крыльца и замахала платочком.
Три всадника пересекли дворцовую площадь, выехали на широкую улицу и направились к главным воротам. Вот уж и стены родного города за спиной. Впереди пыльная дорога, бедные селенья и скудная природа – луга, поля да темный лес на горизонте.
Димитрий запел. Василий и Иван дружно подхватили:
Хорошая столбовая дорога в сказочном царстве была одна. И то, правду сказать, что значит «хорошая»? Весной и осенью по ней не проедешь, не пройдешь – грязь непролазная. Только зимой на санях. Или летом в жаркую пору.
Столбовая дорога никуда не вела. Она начиналась у столицы и заканчивалась у Муромского леса. Дальше пути не было.
Эту бессмысленную дорогу приказал проложить еще царь Салтан, дед царя Додона. Приказал проложить единственно для того, чтобы в его стране было не хуже, чем в прочих странах. А то заморские купцы рассказывали, у других государей столбовые дороги есть, а у Салтана нет. Обидно получалось.
Ехали царевичи до вечера. Остановились ночевать в какой-то деревеньке, в избе, которая показалась им почище и побогаче. Хозяин, когда узнал, кто к нему на ночлег просится, аж одурел от нечаянной радости. Метался по дому, отпихнув жену, сам расставлял на столе расписные деревянные миски и даже сам полез в печь за горшком с суточными щами.
Царевичи поморщились и от вонючих щей отказались. Достали из дорожной сумы скатерть-самобранку, расстелили и весьма недурно поужинали. Онемевшие от удивления хозяева робко жались в конце стола и нерешительно пробовали блюда, которыми великодушно потчевали добры молодцы.