Страница 5 из 43
И другой случай тут же воскрес в памяти, в противоположность первому позволивший душе наполниться мягким добрым счастьем. Он вспомнил улицу весенним погожим днём и катающегося на велосипеде мальчишку, который со всего хода въехал в огромную лужу, желая, очевидно, лихо её проскочить. Но у велосипеда прямо посередине лужи неожиданно слетела цепь, и парнишка застрял в неприятном удалении от ближайшего края суши. То ли от испуга за целостность механизма, то ли от досады, что поломка случилась в самом неподходящем месте, то ли предвкушая недовольство мамы, когда он явится, сильно промочивший ноги, – скорее там вскипело всё разом, – он заплакал, потрясённый коварством неудачи, обречённо глядя по сторонам в поисках поддержки.
Канетелин как раз проходил мимо, и горе пацанёнка невероятно сильно его задело.
– Чего ты плачешь? Подумаешь, беда какая. Не переживай, сейчас всё исправим.
Парнишка с готовностью подошёл к нему, несмотря на мокрые ботинки, довольный тем, что хоть кто-то проявил к нему участие. Всхлипывая по инерции, он с надеждой поглядывал на то, как неизвестный дядя налаживал цепную передачу, насаживал звенья на зубцы звёздочки, прокручивал её, чтобы восстановить нормальное зацепление. А когда колёса закрутились с той же лёгкостью и быстротой, что и раньше, бесконечно довольный, вскочил на своё транспортное средство и помчался дальше, забыв неудачу так же скоро, как она его настигла.
Не сказав ни слова в благодарность, мальчишка покатил по мостовой, но разве можно было тогда упрекнуть его в невоспитанности? Однако, словно опешив в догадке, уже отъехав от него на десяток метров, парнишка резко затормозил, обернувшись, и после некоторой паузы широко и счастливо ему улыбнулся, точно давая понять, что помощь мужчины ни в коем случае не осталась им незамеченной. Вот это и было настоящее «спасибо», оставшееся в памяти на всю жизнь.
Душа наполнилась теплом, ощущение огромной радости охватило его тогда невероятным порывом. Стало легко дышать, любить, он любил всё на свете, никакие бури, капризы коварной судьбы не смогли бы повлиять на его чувства. Одна благодарная улыбка ребёнка сделала его богатым в тот день до уровня самой возвышенной одухотворённости. Какой бы ни вышла его жизнь, он точно знал свою защиту, в тревоге и борьбе находя успокоение в том, что смог когда-то и кому-то помочь. Он часто вспоминал потом этого мальчика, и ноющей болью отзывалась душа, когда воспоминания эти неожиданным образом накладывались на чувство тоски и одиночества…
Он вышел из кабинета и облокотился на подоконник, всё это было ужасно неприятно. После долгого разговора с главврачом он чувствовал себя крайне опустошённым. Он вынужден был морщиться и страдать от невыносимой тяжести прошлого, однако те немыслимые цели, которые преследовал, очевидно, этот хитрый терапевт, остались для него неясными.
Что может этот доктор? Он взялся ковыряться в его душе, надеясь увидеть в ней нечто обыденное, подпадающее под сетку стандартных теоретических выкладок. Но как он способен ему помочь, если никто не знает, от каких корней растёт его несчастье? Если явной болью, физической болью в груди и суставах, отдаются самые простые переживания прошлого, которых хотелось бы поменьше, чтобы не тревожить себя понапрасну всякой мерзостью. Ему пытаются сказать, что было раньше. Задают наводящие вопросы, отчищают суеверия давних дней от традиционной пыли, налипшей толстым слоем на память, точно последней он сто лет уже не пользовался. Но им невдомёк, что эта связь ничем ему уже не поможет. Чтобы жить функционально, нормально двигаться, работать, нужны потуги в ином направлении, и нащупать пульс его стремлений можно, совершенно не вдаваясь в подробности кабалистических изысков.
Иногда он ловил на себе проницательные взгляды, даже здесь, в клинике, находясь в бредовом состоянии. Но чаще люди мешали ему, вставляли палки в колёса, и это единственное, что умели делать злобные дилетанты, бесконечно далёкие от сути его проблем. Сами их мысли и слова, их действия, имеющие примитивное толкование, его мало беспокоили. Он ненавидел всех их в совокупности, и в этой своей ненависти никого не различал. «Доктор умён, но блуждает уж слишком далеко. До меня ему не добраться», – с этой резюмирующей мыслью он отправился назад в свою палату.
Но, может, здесь хотят его погибели? Задавить, замучить, как большинство мелких душ этого странного заведения? Тогда ему не довершить начатое, и никто уже не будет способен установить наконец-то справедливость. Некому будет сделать последний шаг, чтобы наказать злодеев их же собственными методами.
Он приблизился к зоне отдыха на своём этаже, там было на удивление спокойно.
В разных местах, кто сидя, кто стоя, больные замерли, наблюдая новости на большом экране телевизора, где показывали произошедшую только что жуткую катастрофу. Войдя в зал, он органично влился в компанию напуганных странным образом шизофреников.
Искорёженный металл, разбросанные вещи и кое-где мелькавшая в кадре кровь ввели присутствующих в ступор. Даже отвлечённый, тяжёлый взгляд некоторых неадекватных замер в направлении экрана, словно они угадывали в произошедшем настоящий ужас. Казалось, факт трагедии был единственным событием, который все понимали одинаково.
Он смотрел на всё это, отмечая свою уникальную предрасположенность к пугающим мотивам, и по его лицу скользнула едва заметная зловещая ухмылка.
2
Утром шестнадцатого на федеральной трассе МN недалеко от города взорвался туристический автобус.
По предварительным данным, бомба находилась внизу в багажном отделении. Взрывом прорвало днище салона и разворотило обшивку, автобус практически переломился пополам. Двигаясь на большой скорости, он вылетел с дороги, несколько раз перевернулся на откосе и загорелся, превратившись в груду чёрного искорёженного металла. Все пассажиры и водитель погибли.
Через два часа того же дня на перегоне M – L потерпел катастрофу скоростной пассажирский поезд. Заряд сработал в одном из первых вагонов, искорёжив его до безумных форм. Взрыв был настолько мощным, что состав слетел с рельсов, протаранив ближний лес, и, навалившись на деревья, замер в зигзагообразном положении. Некоторые вагоны встали над землёй домиком. Прибывшие на место крушения спасательные бригады работали до вечера, людей с переломанными костями и черепами свозили в ближайшие больницы. Жертв было много, масштаб содеянного выглядел ужасающим.
Весть о террористических актах – а в том, что это были террористические акты, никто уже не сомневался – заполнила собой все новостные выпуски. Корреспонденты передавали репортажи с мест событий и пытались по крупицам собрать информацию, черпая её у представителей власти. Как всегда, информация была скудной, малопонятной и противоречивой, словно выдавали её разные службы, ни сном ни духом не знавшие, что делают в данном направлении другие. Однако причины подобного замешательства у знавших истинное положение вещей были. Дерзость, чёткость и планомерность проведённых операций вызвали внутри компетентных органов изрядное напряжение, поскольку по поводу замышлявшихся актов у них не было абсолютно никакой информации. Прогремевшие взрывы явились как гром среди ясного неба, заставив всполошиться серьёзные аналитические отделы, проспавшие и направление, и время, и форму вражеской атаки. Это выглядело тем более устрашающим, что в череде злодеяний днём ранее произошла ещё одна подобная этой трагедия. На воздух взлетел припаркованный у тротуара автомобиль, причём именно в тот момент, когда мимо проезжал троллейбус с пассажирами. В автомобиле сидел человек, но странность его убийства, если это было убийством, – в людном месте, с жертвами среди простых граждан, – сразу же вызвала множество вопросов.
Способ подрыва, заставивший всполошиться спецорганы, был таким же, но тогда это случилось впервые. Было время подумать, проанализировать ситуацию, сопоставить данные с наработками в других странах. На расследование отводилось достаточное в таких случаях время. Однако теперь, когда диверсия приобрела тенденцию к повторению, причём в гораздо более серьёзных масштабах, и неизвестно было, сколько ещё подобных взрывов прогремит по стране, в среде ответственных лиц это вызвало настоящую панику.