Страница 33 из 34
Морни настоятельно советовал министру иностранных дел с вниманием отнестись к тому доверию, которое Россия оказывает Франции в вопросе урегулирования ее противоречий с Англией, Австрией и Россией, подчеркнув, что в Петербурге убеждены в том, что именно Англия и Австрия нарушают Парижский мирный договор[166]. «Франция, – писал Морни, – могла бы здесь сыграть примиряющую роль», так как на императора Наполеона в Петербурге смотрят как на «арбитра Европы»[167].
Хорошо зная о приверженности Наполеона III союзу с Англией, Морни, тем не менее, в письме к Валевскому рискнул высказаться достаточно определенно. «Я, конечно, не считаю, что необходимо пожертвовать английским союзом; я не полагаю также, что [надо] менять старых друзей на новых; это было бы и недостойно, и нечестно, – писал он; – но нужно, чтобы верность была взаимной, нужно, чтобы жертвы в этом союзе были равными с той и с другой стороны, и особенно важно, чтобы свидетельства дружбы… проявлялись в равной степени. Без этого, поверьте, как в Европе, так и во Франции, скажут, что мы занимаемся обманом, что мы боимся Англии, что мы находимся в зависимости от нее. Кстати, об этом уже говорят довольно часто. И потом – с англичанами нужно обходиться твердо и без всяких уверток»[168]. «Русское правительство ведет себя очень лояльно и деликатно по отношению к нам», – не преминул добавить посол[169].
В другом письме он еще более определенно высказался о франко-английском союзе. «Это уже не союз, это – зависимость», – писал Морни Валевскому. А вот Александр II и князь Горчаков, по его убеждению, преисполнены «самого искреннего желания быть в тесном союзе с императором Наполеоном, с Францией»[170]. «Уверяю вас, что Россия – единственная держава, которая полностью одобрит усиление Франции. […] А что англичане! Посмотрите, как они вели себя в Константинополе, в Вене, в Турине, в [Дунайских] княжествах? Разве не они повсюду оспаривали политику императора? […] Англичан я боюсь как огня, – подчеркнул Морни. – Что касается императора России, – а я его очень хороню изучил, – то я убежден, что на него можно положиться. Это человек чести»[171]. Таким образом, Морни не скрывал, что предпочел бы союз с Россией «зависимости» от Англии, но в этом вопросе его мнение не разделял Наполеон, стремившийся к тройственному союзу, о чем еще будет сказано.
Предостережения Морни относительно выполнения условий мирного договора были вполне обоснованными. После достижения принципиальных договоренностей по делимитации границы в Дунайских княжествах давление Англии и Австрии на Россию не только не ослабло, но даже усилилось. Выдвигались все новые и новые претензии на несоблюдение ею условий мирного договора, что вызывало болезненную реакцию в Петербурге. Однажды Александр откровенно высказался по этому поводу в беседе с Морни. «Я считаю, что поведение англичан и австрийцев со всей очевидностью идет вразрез со статьями [Парижского] договора, – заявил царь. – Я намеревался протестовать, но вы мне в этом помешали, вместо того чтобы помочь. Более того, император [Наполеон] постоянно щадит английское правительство. Когда Бруннов[172] говорил с ним в Компьене о нарушении договора, император не проронил ни единого слова. Откровенно говоря, я боюсь, как бы отношения с Англией не доминировали в его сознании над всем остальным, даже над европейским правом, и я не скрываю перед вами моего беспокойства. Я сделал все, о чем вы меня просили, в моей политике я следовал за вами, и я готов продолжать действовать таким же образом. Но я должен быть уверенным, что моя обеспокоенность не имеет оснований»[173].
Морни, крайне обеспокоенный этим первым у Александра II проявлением недовольства поведением Франции, поспешил рассеять его подозрения. «Сир, верьте императору Наполеону…, он знает, что делает, – убеждал Морни царя. – Кто вам сказал, что он не проявляет должной твердости в отношении английского кабинета? Он делает это не демонстративно, без публичных угроз, не вредя делу. Я очень хорошо знаю императора. Он любит и уважает Англию. Это великая и благородная страна. Но я даю вам мою голову под заклад, что если бы Англия или какая-то другая держава пошла на очевидное нарушение договора, император [Наполеон] был бы первым, кто воспротивился этому»[174].
Одновременно Морни прилагал все усилия к тому, чтобы убедить тюильрийский кабинет в необходимости дать Александру II более прочные доказательства приверженности к сближению и сотрудничеству с Россией. Немалое значение в этом, по его убеждению, будет иметь уверенность России в том, что император Наполеон употребит свое влияние на то, чтобы все участники Парижского мирного договора, а не только Россия, строго следовали его постановлениям. Это очень важно, «если мы намерены сохранить здесь влияние и отношения уважительного доверия», считал посол[175].
Самым трудным для графа де Морни поручением в его дипломатической миссии оказался вопрос о возможности заключения тройственного союза между Францией, Англией и Россией. Еще до того, как он возложил на себя императорскую корону, Наполеон III пришел к убеждению в жизненной важности для Франции (и для династии Бонапартов) поддержания «сердечного согласия» с Англией. В этом вопросе император французов, как уже отмечалось, в корне расходился со своим великим дядей, считая, что противоборство Наполеона I с Англией было его трагической ошибкой, обусловившей падение Первой империи. В отношении к Англии Наполеон III стал продолжателем линии Луи-Филиппа на «сердечное согласие» с владычицей морей, но в отличие от «короля-гражданина» он намерен был проводить более активную европейскую политику с явным желанием «округлить» границы Франции, прежде всего на юге. После окончания Крымской войны Наполеон желал закрепить за собой роль неформального арбитра Европы, а для этого необходимо было уравновесить возросшее влияние Англии союзом с Россией, отодвинув на второй план Австрию и Пруссию. В практической плоскости речь шла о преобразовании «оси Париж – Лондон» в «треугольник Париж – Лондон – Петербург».
Но именно на этом направлении Наполеон III натолкнулся на серьезное препятствие, оказавшееся непреодолимым. Он явно не учел того высокого уровня напряженности, который был характерен для русско-английских отношений, и той неприязни к Англии, которая была свойственна российской правящей элите (к слову сказать, неприязнь была взаимной). Именно Англию в Петербурге считали истинной виновницей Крымской войны, и не намерены были спокойно взирать на продолжавшиеся по ее окончании британские происки в районе Средиземноморья (Греция, Неаполь) и на ближних подступах к России – в Турции, на Кавказе и в Персии.
С первых дней своего пребывания в Петербурге граф де Мории в полной мере осознал то состояние напряженности, которое было характерно для русско-английских отношений. О своем недовольстве британской политикой ему откровенно говорили и император Александр, и князь Горчаков. Но поскольку тройственный союз стал для Наполеона III подлинной “idee fixe”, Морни, выполняя волю императора, постоянно возвращался к этой теме в разговорах с царем и его министром. В одном из конфиденциальных писем к Горчакову он отмечал: «…Я глубоко убежден, что для спокойствия в мире необходимо, чтобы три великие державы [Франция, Англия и Россия] пришли к полному согласию между собой, чтобы между ними утвердились отношения взаимного доверия и уважения. Мы вполне могли бы этого достигнуть…», – завершал свою мысль Мории[176], впрочем, не совсем уверенно, так как и сам не верил в то, что говорил. «Мир подписан, Россия возобновила отношения с тремя великими державами, но ее отношение к каждой из них никогда не было одинаковым, – писал Морни графу Валевскому 25 октября 1856 г. – Россия пришла к заключению, что Австрия проявила очевидную неблагодарность, а Англия относится к ней более недоброжелательно, чем Франция»[177].
166
Еще в конце октября 1856 г. Морни сообщал Валевскому о «вызывающем поведении британской дипломатии в отношении России», крайне раздраженной неоднократным появлением английских военных кораблей у берегов Одессы и Керчи. А продолжающаяся австрийская оккупация Дунайских княжеств, по мнению посла, дает основания России, со своей стороны, не спешить с исполнением предписаний Парижского мира. Все это, «как мне кажется, служит для нее убедительным оправданием», добавил Морни. // ААЕ. Correspondance politique. Russie. 1856. Vol. 213. Fol. 70 recto verso. Морни – Валевскому, 25 октября 1856 г.
167
Депеша от 25 ноября 1856 г. // Моту, Due de. Op. cit. P. 150–151.
168
Ibid. P. 152.
169
Ibid. P. 155.
170
Carmona М. Op. cit. Р. 307.
171
Моту, Due de. Op. cit., P. 137–139.
172
Барон Ф.И. Бруннов временно возглавлял российскую дипломатическую миссию в Париже в ожидании приезда графа П.Д. Киселева, назначенного послом во Франции. – П.Ч.
173
Из письма графа Морни императору Наполеону от 9 декабря 1856 г. // Моту, Due de. Op. cit. P. 173–174.
174
Ibid. Р. 174–175.
175
ААЕ. Correspondance politique. Russie. 1856. Vol. 213. Fol. 70 recto verso. Морни – Валевскому, 9 декабря 1856 г.
176
АВПРИ. Ф. 133. Оп. 469. 1856 г. Д. 74. Л. 38.
177
ААЕ. Correspondance politique. Russie. 1856. Vol. 213. Fol. 71.