Еще один год

Флитвик, как и в прошлом году, взялся за меня всерьез, и минимум два раза в неделю, а иногда и чаще, по вечерам у нас проходили углубленные, индивидуальные занятия.

Практически каждые выходные мы все вместе выбирались в Хогсмид, и каждый раз нас там встречал радостный Сириус. Он успел очень быстро найти язык со всеми моими друзьями и всем очень нравился. Бродяга взрослый, но с ним очень легко. Он не тяготил нашу компанию, ну знаете, как бывает, когда среди подростков появляется взрослый.

Под вечер, когда приходило время прощаться до следующих выходных, на Бродягу нападала хандра. Да и вообще, Блэк просто напросто не знал, чем себя занять от выходных до выходных. Я переживал за крестного и тихо радовался, что он хотя бы не забухал. И то не плохо.

Как-то раз после прогулки мы вернулись в замок и увидели, что в холле собрались практически все ученики. Народ шумел и что-то возбужденно обсуждал. На доске объявлений висел пришпиленный четырьмя кнопками кусок пергамента, на котором рукой Макгонагалл было написано, что через неделю, тридцать первого октября, к нам прибывают гости из Шармбатона и Дурсмстранга.

— Веселье вот-вот начнется, — улыбнулся Драко.

Мы немного постояли, послушали других учеников, поделились мнениям и полюбовались, как Рон Уизли доказывает Эрни Макмиллану, парню с Пуффендуя, что Седрик Диггори, который уже объявил, что обязательно попробует свои силы в турнире, не готов к подобному, и вообще, слишком много о себе думает.

— Этот придурок лишь опозорит Хогвартс, — с обезоруживающей и откровенной простотой, на весь холл рассуждал Уизли.

Слушать подобное от Рона было забавно — он по всем предметам постоянно «плавал» где-то между «удовлетворительно» и «слабо», хотя, некоторые способности у него и имелись. Его лень, помноженная на пофигизм и увлечение лишь квиддичем, сделала из парня обычного двоечника. В каноне и его, и Поттера тащила, как могла, Гермиона, но здесь такой палочки-выручалочки у Рона нет, и Уизли скатился в самую серую посредственность. И вот он, со своей позиции, позволяет себе критиковать Седрика Диггори — одного из лучших учеников всей школы, целеустремленного и настойчивого парня. Странно устроен человеческий мозг…

Драко скривился, как от лимона, когда мы проходили мимо компашки Уизли, а Герми демонстративно отвернулась в другую сторону. Я же просто поднял кулак с поднятым большим пальцем — надеюсь, Уизли знаком с таким понятием, как сарказм.

========== Глава V ==========

Глава V

Тридцать первого октября, под вечер, нас вывели на улицу встречать гостей.

В это время года темнеет рано, а сильный ветер и невысокая температура делают не комфортным пребывание вне стен замка.

Мы все тепло оделись и расположились перед главными дверьми Хогвартса. Макгонагалл наводила порядок, расставляя нас по факультетам и по росту — первогодки впереди, потом второй курс и так далее.

Мы с Драко держали здоровенный плакат, талантливо выполненный Биллом Макконли. На нем, на английском и на русском языках было написано — «Виват, Дурмстранг».

Макгонагалл смотрела на нас поверх очков, и в ее взгляде отчетливо проскальзывало недоумение. Снейп прятал ухмылку под преувеличенно строгим взглядом. Флитвик не постеснялся нас похвалить за гостеприимное настроение.

Большая часть ребят таращилась на плакат с опаской и некоторой долей уважения — про Дурмстранг ходили мрачные слухи и всех тамошних учеников поголовно считали темными магами. Это откровенная глупость, и мы с Драко знали об этом прекрасно, да и тех, кто хотел слушать, успели просветить, как все обстоит на самом деле.

Колин Криви, как и обычно, проверял свой фотоаппарат — я возлагал большие надежды и на фотографии, и на материалы по Турниру, и рассчитывал, что Придира будет освещать все это дело очень и очень тщательно.

Первыми прибыл Шармбатон. Дюжина здоровенных коней золотой масти с развевающимися гривами принесла по воздуху огромную карету, выкрашенную в голубой цвет.

Подняв порыв ветра, магическая упряжка опустилась на землю недалеко от нас. На дверце располагался искусно вырезанный герб — две скрещенные волшебные палочки, из которых вылетают искры. Дверца распахнулась, и из кареты первой вышла огромная, даже выше Хагрида, худая и изящная женщина, с черными волосами и карими глазами — эти детали мы рассмотрели, когда она подошла к хорошо освещенному пятачку около самых дверей Хога. Ее можно было бы назвать красавицей, но уж больно она велика!

Следом за ней, одной стайкой, выпорхнули девушки. Их было чуть больше десятка. Компанию им составляли пять парней, и я невольно удивился — мне почему-то казалось, что Шармбатон в каноне представлял исключительно женский пол.

Все гости были одеты в легкие плащи, несерьезные шляпы и сапожки. В общем, самое-то для суровой Шотландии.

— Мадам Максим, — директор Дамблдор, приветствуя, широко улыбнулся и поцеловал тетке руку. Они о чем-то поговорили, а потом француженка и ее подопечные, явно успев замерзнуть, скрылись в недрах Хога.

Хагрид отправился обустраивать лошадей. Народ обсуждал девочек и делился впечатлениями — там действительно, было на кого посмотреть.

— А ничего там девахи, а? — я повернулся к парням.

— Ага, — Драко засмеялся первым, и мы с удовольствием понаблюдали за недовольством на лицах когтевранок.

— Ничего особенного, — фыркнула Джулия Кэренди.

— Не скажи, сразу же видно, что француженки первые красавицы, — продолжал резвиться Драко.

— Парни у них тоже видные, — попыталась перейти в атаку Гермиона.

— Там одни задохлики, — возразил Майк Корнер.

Мы постояли еще немного, обмениваясь шуточками.

А затем из черной воды озера начал всплывать огромный корабль.

Смеркалось, и судно было видно плохо. У кого-то на Слизерине голова работала хорошо, и он запустил в небо огромный светящийся шар. Несколько человек с разных курсов, не сговариваясь, выхватили палочки и создали похожие, и иные чары. Сразу стало светло, как днем, и народ радостно засвистел.

Корабль был черный, зловещий и напоминал «Летучего Голландца» из легенд. Паруса у него зарифлены, а ванты и весь такелаж выглядел как старая, потрепанная годами и непогодой, паутина.

Парусник вынырнул, словно пробка и закачался, подняв немалую волну. Потом он причалил к пирсу, встав недалеко от берега, так, словно подводная часть корпуса ему вовсе не мешала, и перекинул с борта сходни. К нам стали выходить гости из Дурмстранга.

Первым шел высокий мужик со злым лицом, черными, с проседью волосами, голубыми глазами и узкой бородкой клинышком. Казалось, что его тонкие губы навсегда замерли в неискренней и самоуверенной улыбке. Сверху он надел длинное, до земли пальто с меховым воротником. Оно было распахнуто, и под ним проглядывала странная одежда — что-то вроде рясы священника, только коричневого цвета и перетянутое толстым кожаным ремнем с массивной прямоугольной пряжкой. Это был Игорь Каркаров, и я неожиданно сообразил, что всем своим видом он наверняка старается походить на Мефистофеля из книги «Фауст» Иоганна Гёте.

Следом за ним шли его ученики — все, как один, высокие, суровые парни, одетые в теплые плащи и тяжелые ботинки. В них сразу чувствовалась выправка и дисциплина. Слабых, неуверенных и боязливых в их строе не наблюдалось и вообще, они производили весьма внушительное впечатление. Чувствовалось, что в Дурсмтранге воспитывают серьезных мужчин, хотя понятное дело, не все там такие физически развитые, ведь сюда приехали лучшие из лучших.

Один из них вдруг заметил наш плакат, ткнул в бок кого-то из своих, и они уставились в нашу сторону. Их глаза расширились, и они явно не знали, что сказать. Помедлив, я помахал рукой, и гости, словно на автомате, ответили тем же.

— Дамблдор, рад тебя видеть, — Каркаров крепко пожал руку директора. Они обменялись общими фразами о погоде, о том, как добрались, поинтересовались самочувствием друг друга, а потом он сообщил, что его ученик, Виктор Крам устал, немного простыл и хочет побыстрее отдохнуть в тепле. При этих словах я смотрел не на Каркарова и не на Крама, а на остальных дурмстранговцев и успел заметить, как по лицам многих из них скользнула презрительная усмешка. Любопытно, а ведь Крам, похоже, не пользуется всеобщей любовью.