Страница 26 из 122
— Было бы что скупать, — принялся водить за нос недоумчивого мужика Фёдор. — Хламу-то и у нас лишку.
— Неотколь добыть, — пригорюнился мужик. — Без никоторой заступы брошены мы на погибель верную. Отовсель гонимы, повсель незваны. А и тех из нашего брата, у кого дворишки покуда целы, беда изводит, всё вымётыват подчистую. Сгинет пахотник — не станет и бархатника...
— Кажи-ка что в суме, — не вынес Фёдор сетования, на которое сам при нужде был горазд.
— Гляньте, — мужик покорно потянул за грязную лямку, передвинул суму на брюхо и отогнул холстину.
— А за пазуху то ли самое клал? — вдруг цапнул его за лыковый поясок изловчившийся Семён.
— Пусти, окаянный! — вырвался мужик, мигом смекнув, что шутки будут плохи. — Не пристало так-то, не по-людски. Есть ли кто на свете без обману?! И воля-то мне в неволю... Отступитеся от меня, не берите грех на душу. У вас пущай своё, а у меня своё!..
Перекрестившись и вогнув голову в плечи, он мелкой спотычливой трусцой припустился от братьев.
— Ага! Испужался! — ликующе завопили они и кинулись вдогон.
Неуклюжим и тучным, им было трудно угнаться за мужиком, и они едва бы настигли его, если бы тот не споткнулся о бревно и не упал.
— Негоже плутовать с нами, — отпыхиваясь, сердито укорил его Фёдор. — Зело уж ты прыток. Беглый, чаю.
По облепленному золой потному лицу мужика скользнула горькая усмешка, он вытянул из-за пазухи серебряное кадильце на цепочке, протянул его неотступчивым алчным братьям.
— Берите, коль стыда нет.
— Поди у тебя есть! — вскричал Семён, с жадностью хватая добычу. — Церковну утварь крадёшь, нечестивец! Краденое таишь!
Мужик поднял оброненную шапку и, не надевая, мрачно поплёлся прочь.
— Суму тож оставь! — повелел Фёдор, в его окрепшем возбуждённом голосе была нескрытая угроза.
Но удручённый своим несчастьем мужик даже не обернулся. Ещё больше ссутулилась его костлявая спина, и широко открылась прореха надорванного под мышкой рукава серого зипунишки. Похожая на луковицу смуглая лысая голова с бахромою спутанных белёсых волос жалко подрагивала.
Поддавшись искушению, Фёдор подскочил к мужику, с остервенением ударил палкой по лысине.
— Угробил, дурень, — попенял Семён, обрывая лямку на суме упавшего навзничь бедолаги.
— Прочухается. Небось тварь живучая, — хищно осклабился брат. — А доводчиков ему тут не сыскать.
— Никого нету, упас Господь, — оглядел Семён пустынную, уже густо темнеющую окрестность.
Лишь у края пепелища, над обгорелыми ёлками вразнобой хлопало крыльями неугомонное воронье.
Сразу устрашась наползающей темноты, братья поспешили к лошади.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
Вовсе не помышлял Кузьма задерживаться в Москве, да хвороба вынудила. Стали одолевать нестерпимые боли в груди — сказались-таки полученные в схватке с казаками Лисовского удары да маятное изнурительное странствие с пушкой. Остановился Кузьма не на нижегородском подворье, как ранее бывало, а в доме давнего знакомца по торговым делам Фёдора Андронова, где в отсутствие хозяина всем заправляла его хлопотливая и радушная сестра Афимья. Поила она Кузьму разными травными отварами, не уставая при том костить своего брата:
— Спятил наш пострел, напрочь умишком тронулся, угораздило его связаться с Тушинским вором. Да, сказывают, там у проходимца в Тушине великой шишкой стал, из грязи в князи лезет. Вот она, спесь-то что с мужиками делает!.. Забыл Федька, что тятя у нас лаптями торговал. От меня, кровной его, нос воротит. Ох, чую, не кончит он добром!..
Наслышался Кузьма о московских перелётах, что от Шуйского к вору перебегают, а из воровского стана к Шуйскому да и обратно, смотря по тому, на чьей стороне перевес, куда ветер дует. Узнал кое-что дивное и о царе Василии Ивановиче, о его вере в ворожбу да знахарство, о пагубном попустительстве изменникам, о гибельном безволии и нерасторопности. Тяжело у него на сердце стало.
Чуть унялась боль, как он уже собрался в Александровскую слободу.
Не хотела отпускать его Афимья:
— Чай, не излечился ещё. Куда с недугом-то? Аль приветила тебя худо?
Но Кузьма не поддался на уговоры. Уже зима накатала дороги, и нужно было думать о возвращении домой. Но не мог он один воротиться в Нижний, не мог кинуть своих обозников. Нужда заставляла спешить в Александровскую слободу, где почему-то застряли земляки, и о них не было никакой вести.
Прихватив Подеева и Гаврюху, что тоже нашли приют у Афимьи, Кузьма отправился в слободу.
Обозников он разыскал среди согнанного с разных мест на строительство укреплений чёрного люда. Увидев его ввечеру вместе с Ерофеем и Гаврюхой в своей убогой землянке, мужики прослезились: уже не единожды поминали их всех за упокой. Но слёзы навёртывались на глаза мужиков не только от радости.
В чахлом свете скуденького коптящего каганца скученно усевшись на жердевые лежаки, обозники поведали, какая с ними приключилась невзгода:
— Доправили мы корма, Минич, честь по чести да сготовилися уж без тебя в обратну дорогу — неча без проку при пустых торбах лошадок морить... Благо, дни сухи выдалися. Хвать — наказанье Господне: посчитал нас посошными, отряжёнными на всякие работы людьми тутошный надзорщик, голова городной. И никака мольба его не умягчила. Темницею пригрозил за ослушание. Лютей волка антихрист. Так и приткнулися мы к посошным людишкам. А мороки у них тьма: вкруг слободы острог ладить, рвы копать, надолбы ставить. И всё спехом, всё спехом. Князь Михайло Скопин повелел, чтоб де без промешки. Нарядили нас из лесу кряжи возить. Думали мы, отмаемся и — домой. Нет же, ныне ново жильё для войска запонадобилося — ратных сюды валит без числа, лес на срубы сечём. Умоталися, две савраски уж пали. А по делу ли?..
Кузьма участливо посматривал на измождённые бурые лица, всклокоченные бороды, излохмаченную одежонку мужиков. Самому через край досталось лиха, и другим его с избытком хватило. Ох, житьё нескладное!
Он перевёл взгляд на стену, укреплённую кривыми слегами, по которым сочилась, взблескивая в огне светильника, мутная влага. Землянка, будто войлок, была пропитана мокротой. Кузьма ознобно поёжился и тут же его охватило жаром: всё ещё донимала хворь. А болеть ему заказано.
— Шереметев-то Фёдор Иванович тут, поди? — спросил он.
— При войске.
— Нешто ему челом не били?
— Кланялися, не внял. «Не до вас, — молвил, — твердь под ногами трясётся». А и верно, ещё до нашего приходу в слободе великий переполох учинился, ляхи с литвинами от Тушина внезапь напёрли.
Кузьма уже слышал на заставах про тот свирепый налёт. Едва ли не всем тушинским станом ударили вражьи силы по Александровской слободе, отогнал их Скопин.
— Никак не уймутся супостаты, — жаловались мужики, сменяя в разговоре друг друга. — Князь Михайло беспрерывно на них разъезды насылает, а не одолел покуда.
Днесь из слободы без доброй стражи не выйти. Тебя-то Минин, по дороге не тревожили?
— Миловал Бог.
— Видно, можно и без урону проскользнуть. А хоша бы и сатане в когти, токо не тута мыкаться. Да ещё на нашу голову надзорщик-злодей! И за что доля така: замест спасиба — посоха? Жонки-то небось дома обревелися...
Будто на исповеди, изливали обозники свои горести, тяжелили сердце Кузьме. И снова накатывал жар. В замутившейся голове путались мысли. Кузьма не мог взять в толк, как облегчить участь мужиков и поскорее освободить их от принудной посохи.
Всю ночь напролёт не стихали разговоры в землянке.
Наутро, превозмогая немочь, Кузьма направился к торговым рядам в надежде встретить там знакомцев: свой своему завсегда поможет. Велик свет, а дорожки у торговых людей часто сплетаются. Однако Кузьме не повезло. Торговли в тот день не было, и ряды пустовали. От запертых лавок Кузьма повернул на улицу.