Искра

- Видно, послан ты мне судьбой вместо сына... да лучше бы ты плохим охотником был, чем хорошим шаманом. Лучше бы дурачком был, чем умным не по годам.

- Не умён я, - сказал Искра. - Не понимаю.

- Хоть бы Ворон тебе помог никогда не понять, - сказал Копьё и больше уж ничего не добавил.

Тогда Искра так и не разобрал, что Копьё ему сказать хотел. И жил, как и прежде жил - без оглядки. Если мог злой нежити кривые когти разжать и вырвать из них человека или оленя - разжимал и вырывал. Слава о нём по тундре пошла - а Искре не до славы.

Не найти ему было такую нору, чтобы через неё в Нижний Мир спуститься, не оставляя в Срединном человеческую плоть. Думал он о тордохе из человеческих кож на берегу Песцовой реки - и было ему от тех мыслей тоскливо и горько.

А дети из стойбища Ворона Искру играть не звали - и сами игры прекращали, когда он подходил. И посматривали на него со страхом: выглядит мальчишкой, тринадцатая зима пошла - но великий, великий шаман, сумеречных медведей Тихой Птицы унаследовал он. Не разозлить бы, не обидеть бы - большая беда может случиться.

Так слова Копья - невесёлые - начали потихоньку сбываться.

Перед великими холодами взял Копьё Раннюю Зарю в жёны. Рад был Искра, названым отцом Копьё считал - но после свадьбы почему-то почувствовал себя совсем одиноким. Порознь были у него и мать, и Копьё - но вместе оказались друг у друга, а у Искры никого не стало.

Уходил он ночами в метельную круговерть - мороз щёки жёг - обнимал снежного медвежонка, верного товарища. Ледяная корка на снежной шерсти от слёз шамана таяла.

Встала сила шамана между Искрой и сородичами стеной от земли до неба.

***

Счастлива была Ранняя Заря - не замечала, что сын-шаман на людей словно из Нижнего Мира смотрит. Но Копьё заметил - младшего товарища-Искру успел узнать хорошо. Решил он ту стену между шаманом и Срединным миром радостью растопить: когда стали дети Ворона в средизимнюю луну на ярмарку собираться, в Светлый распадок, позвал Копьё Искру с собой.

Услышал Искра про ярмарку - ушам не поверил. От его радости семь стен бы рухнуло. Собираться Копью помогал - под руками у него путался, как щенок. Задыхался от восторга. Всё спрашивал - удержаться не мог: и нож с резной рукоятью на шкурки выменяем? И заморское ружьё, что пулями бьёт... ну не выменять, так хоть взглянуть на эту невидаль, поглядеть, как стреляют из него? И аркан на спиленные рога за приз кидать будем? И цветных бус с бисером матери привезём? И оленьи бега посмотрим? От радости щёки у Искры горели, как брусника.

И Копьё порадовался: "Хитрый я человек! Всю жизнь ему осветил, словно факелом - ярмаркой, точно стрелой, в цель попал!" Не было у него шаманского предвидения, не то - не чересчур радовался бы.

Когда уезжали Копьё и Искра в Светлый распадок, медведей своих Искра к материнскому материному тордоху привязал, наказал мать сторожить, злую нечисть отгонять. А метельный медвежонок, верный товарищ, преданный келе, что кровь и слёзы Искры пил, за нартой побежал - за другом своим и хозяином.

Видел Искра за нартой его следы - пятнышки тени на белом снегу - и улыбался: вот же удивительный медвежонок! Привязался к шаману не как келе, а как собачонка из костей, мяса и крови. Чудные дела!

Но больше он думал о ярмарке.

Прекрасная ярмарка была в Светлом распадке.

Раскинулась от скал и до скал, словно громадное стойбище. Над тордохами пучки красной шерсти на ветру вьются, на шестах деревянные фигурки келе висят, надутые и раскрашенные пузыри из птичьих зобов ветер тянет вверх. Целое стадо оленей поодаль ягель себе добывает из-под снега: всё стадо - приз для победителя оленьих бегов. Людей столько, что снега не видно. Купцы под навесами товар разложили, тут сокровища меняют на другие сокровища, курят, беседуют, играют, пьют водку и чай. Свежесваренная оленина дымится в котлах. Дети - счастливцы, которых на ярмарку взяли - бегают с визгом. Сытые псы у тордохов лежат.

Забыл Искра, что он - шаман. Думал, что он - богач, что и у него шкурки на обмен есть, что праздник наступил. От радости жарко было щекам.

Не стал Копьё его удерживать. Праздник - так пусть будет праздник.

Выменял Искра заветную вещь - нож из хорошей стали, рукоять из кости морской коровы вырезана, в виде оленя, что в беге рога закинул на спину, стремительный. Ложится рукоять в ладонь, словно врастает. Ножны красным бисером вышиты. Лучше, чем давняя мечта - не нож, а сполох в ладони.

Прицепил Искра ножны к ремню, побежал играть с парнями, что аркан кидали на спиленные рога. Череп оленя на высокий столб надет, рога спилены коротко - тяжело попасть, соскальзывает аркан. Хохочут парни, подначивают друг друга, дразнят проигравших, завидуют выигравшим. Искра в весёлой толпе почувствовал себя, как свой.

Хорошо его Копьё учил: трижды накинул Искра аркан на спиленные рога - выиграл ценный приз, стальную иголку, трёхгранную, чтобы легко было ею шкуры шить. Матери подарок будет. Воткнул Искра иголку в ворот парки. Смеялись чужие парни, мол, небось, келе для мышонка-шаманчика аркан на рога надели и затянули - но ни страха, ни смущения в их смехе не было. Весёлый чужак из-за Серых сопок по спине Искру хлопнул, угостил мороженым костным мозгом. Оттаяла у Искры душа, расцветать начала, как тундра весной.

Девушки собрались на игру посмотреть - и на парней поглазеть. Хихикали, шушукались - пока парни их не заметили да не начали в них снежками кидать. Искра про Нижний Мир забыл, только о празднике и думал, тоже снежком бросил в девочку. Девочка - ровесница ему, длинные чёрные косы у неё по спине ручейками ночного неба стекают. Хотелось Искре в лицо ей взглянуть, и чтоб рассмеялась она или завизжала весело. Обернулась девочка - личико нежное и белое, глаза в весёлых щёлочках сияют звёздочками, губы - словно спелая морошка. Узнал её Искра: Куропатка, дочь богатого человека Чёрной Скалы.

Красивая девочка - совсем как белый оленёнок.

Рассмеялся Искра, снега рукавицей зачерпнул, чтобы в капюшон парки засунуть ей - да не успел. Шарахнулась девочка в сторону, словно молодая олениха.

- Что ты? - удивился Искра.

- Не подходи ко мне, шаман, - сказала Куропатка, тонкие брови сдвинула, губы поджала. - Отец заругает меня и мать заругает, если стану играть с другом страшных келе, что людей пожирают и оленей душат.

Остановился Искра; радость с души стекла, как вода. Но он ещё попытался улыбнуться:

- А если рукавицу подарю тебе? - спросил дурашливо. - С левой руки?

С левой руки женихи рукавицы снимают.

Но Куропатка ни хихикать, ни злиться, как у девочек водится, не стала. Сказала серьёзно:

- Верну, а не возьмёшь - в огонь её брошу. У жены шамана - медведь с человеческой головой родится.

Хлестнула этими словами Искру по лицу, как снежным колючим вихрем.

Он возразил:

- У Гнуса - две жены, ни одна медведя не родила.

Вздёрнула Куропатка подбородок:

- То Гнус, а то - ты. Гнусу вдохновение пришло, а тебя с младенчества Нижнему Миру отдали, тебя мёртвый шаман выбрал, тебе своих неживых медведей оставил. Огонь - твой отец, ты сам наполовину келе, а я - простой человек. Уходи, Искра.

И пошла прочь.

И Искра побрёл прочь, Копьё искать. А Копьё с другими охотниками смотрел, как богачи ружьё выменивали, торговались, как проверяли ружьё, как стреляли в колоду, в ободранную оленью голову и в бутылки из-под водки - с грохотом. Пуля бутылки била вдребезги, оленью голову прошила насквозь - все кругом дивились. Крупинками самородного золота богач за чудесное оружие платил - на ладонь их высыпал, словно кусочки застывшего света. Нагляделся Искра на небывалые дела - а потом вместе с Копьём пошёл выбирать табак, чай, красную ткань, бисер и бусы, водку и стальные иголки.

Искра слегка успокоился. Девочка злую глупость сказала - бывает. Может, слыхала от старых женщин, что, как духи-сплетники, весь сор из тордоха друг другу с языка в уши перекладывают.